Золотая шахта (Золото) (Другой перевод) - Смит Уилбур. Страница 10

Этот джентльмен, сидевший в своем прохладном кабинете здания «Хай Дриллинг энд Сементейшн», высоко над Риссик Стрит в Йоханнесбурге, с удивлением узнал от Попи Ворса, что именно он, управляющий, непосредственно виноват в скручивании дорогостоящего бура на скважине «Сондер Дитч» N5.

— Если бы у вас был мозг, а не молочный крем, вы бы не стали заказывать скважины в этом дерьме! — кричал Попи в микрофон. — Я предпочел бы сунуть свой старый инструмент в мясорубку, чем бурить тут скважину. Говорю вам, тут несет вонью! Там внизу ад! Бог да поможет тому бедняге, который попробует тут добывать руду!

Он швырнул телефон и дрожащими пальцами набил трубку. Десять минут спустя дыхание у него стало нормальным, руки больше не дрожали. Он снова поднял телефон и набрал номер закусочной. Ответил владелец.

— Хосе, скажи моим парням, что все в порядке, они могут возвращаться,

— сказал Попи.

14

Род Айронсайдз испытывал большее, чем обычно, возбуждение, вызывая подчиненных, решая десятки проблем, знакомясь с бумагами, которые приветствовали его возвращение в кабинет. Работая, он все время помнил об обещании Манфреда Стайнера. Он может это организовать, может.

«Сондер Дитч» скоро может принадлежать ему. Он расправился с последней проблемой и откинулся в своем вращающемся кресле. Мозг его окончательно очистился от последствий загула, и, как всегда, Род почувствовал себя освеженным и обновленным.

Если я ее получу, она станет звездой, с вожделением думал он; о «Сондер Дитч» будут говорить от Уоллстрит до Бурса note 2, о ней и о человеке, который ею управляет. Я знаю, как этого добиться. Я снижу стоимость продукции. Френк Леммер был хорошим человеком, он умел добывать золото из земли, но он позволил золоту овладеть собой. Сейчас обработка тонны породы стоит почти девять рандов.

Что ж, я буду добывать породу не хуже, зато дешевле. Темпы операции зависят от человека, который ее возглавляет. Френк Леммер время от времени говорил о необходимости снизить стоимость производства, но говорил несерьезно и сам понимал это. Мы стали расточительными, потому что работаем на богатой руде, мы слишком много тратим. Я снижу стоимость производства и спущу шкуру со всякого, кто подумает, что я шучу.

В прошлом году Гамильтон с «Вестерн Холдингз» добился стоимости обработки тонны руды в шесть с небольшим рандов. Я здесь добьюсь того же! Я увеличу прибыль на двенадцать миллионов рандов в год. Если только мне дадут эту работу, я заставлю говорить о «Сондер Дитч» на всех финансовых рынках мира.

Проблема, которую обдумывал Род, является кошмаром золотодобывающей промышленности. С 1930 года была установлена неизменная стоимость одной унции золота — 35 долларов. С тех пор стоимость добычи ежегодно возрастала. Тогда считалось, что руда может разрабатываться при содержании золота в четыре пеннивейта на тонну. Сейчас же предельно низкое содержание

— восемь пеннивейтов.

Поэтому миллионы тонн руды с содержанием золота ниже восьми пеннивейтов на тонну остаются вне досягаемости человека, пока не вырастет цена на золото.

Есть множество шахт, с миллионными запасами руды, но содержание золота в ней чуть ниже магического числа восемь. Эти шахты пустынны и заброшены, их подъемные механизмы ржавеют, обвисает проржавевшая крыша зданий. Рост стоимости добычи выпустил из них дух, они были обречены.

На «Сондер Дитч» содержание золота в породе от двадцати до двадцати пяти пеннивейтов на тонну. Богатая шахта, но может стать еще богаче, решил Род.

В дверь постучали.

— Входите! — сказал Род и посмотрел на часы. Уже девять часов. Время встречи с горными мастерами.

Они пришли поодиночке и парами, все двенадцать. Это были передовые работники Рода, его боевые офицеры. Ежедневно они спускаются вниз, каждый в свою секцию, и руководят всей добычей.

Они спокойно переговаривались, ожидая начала совещания. Род смотрел на них, вспоминая сказанные ему однажды Германом Кочем из «Англо-Американ» слова:

— Добыча руды — жестокая игра, и для нее требуются жесткие люди.

Да, это прочные люди, физически и духовно, и Род с удивлением осознал, что он один из них. Нет, больше. Он их руководитель, и со страстью и гордостью он начал совещание.

— Ну, послушаем ваше ворчание. Кто первым будет разбивать мне сердце?

Это все люди, умеющие контролировать других, добиваться от них наилучших результатов. И Род один из них. И дело не только в размерах его тела, повелительном тоне и сердечном смехе. Особый магнетизм, личная притягательность и способность точно рассчитать время. Под его руководством совещание иногда взрывалось, хлестали и щелкали голоса, но все сменялось смешками и кивками, когда начинал говорить Род.

Они знали, что он так же крепок, как и они, и уважали это. Знали, что то, о чем он говорит, имеет смысл, и потому слушали. Знали, что свои обещания он исполняет, и потому были спокойны. И знали, что, приняв решение, он действует в соответствии с ним, поэтому каждый понимал, что от него нужно.

Если бы их спросили, каждый из горных мастеров ворчливо согласился бы, что «Айронсайдз стоящий парень». Это соответствовало высшей президентской награде.

— Ну, хорошо, — закончил совещание Род. — Мы потратили два часа принадлежащего компании времени, работая языками. Теперь прошу вас оторвать задницы, спуститься вниз и начать поднимать руду.

15

Пока горные мастера планировали работу на неделю вперед, их люди под землей уже работали.

На 87 уровне Ковальский двигался по тускло освещенному штреку, как большой медведь. Он выключил фонарь у себя на шлеме и двигался беззвучно, поразительно легко для человека такого веса. Впереди в полутьме он услышал голоса и остановился, прислушиваясь. Звуков лопат, погружающихся в обломки, не было слышно, и неандертальское лицо Ковальского скорчилось в зловещей гримасе.

— Ублюдки! — негромко бормотал он. — Думают, я в забое? Думают, можно посидеть толстыми черными задницами и не шевелить руду?

Он снова двинулся вперед, медведь на кошачьих лапах.

Выйдя из-за угла штрека, он включил фонарь. Ковальский поставил троих на погрузку: они должны лопатами нагружать с лежачего бока руду в ожидающие вагонетки. Теперь двое из них сидели у вагонетки и с довольным видом курили, а третий потчевал их перечислением напитков, которые он поглотил в прошлое Рождество. Лопаты и отбойные молотки лежали у стены штрека.

Все трое застыли, когда их осветил луч фонаря Ковальского.

— Вот как! — взревел Ковальский, схватил четырнадцатифутовый молот, перевернул и ударил рукоятью о стену. Стальная головка отлетела, и в руках у Ковальского оказалась четырехфутовая дубина из древесины пекана.

— Ты, старший! — заревел он и свободной рукой схватил за горло ближайшего банту. Рывком он сбил его на колени и потащил по штреку. Даже в гневе Ковальский не забыл позаботиться, чтобы не было свидетелей. Остальные двое застыли на месте, слишком испуганные, чтобы пошевелиться, а вопли и крики их товарища стихали в тишине.

Потом послышался глухой звук первого удара и ответный крик боли.

Еще один удар и еще крик.

Удар, крик, удар, крик, повторялось все время, но постепенно крики слабели, переходили в стоны и всхлипывания, потом наступила тишина.

Ковальский один вернулся в штрек, он весь покрылся потом, рукоять молота в его руке почернела и блестела от крови.

Он швырнул ее к их ногам.

— За работу! — прорычал он, и исчез, огромный и медведеподобный, в полутьме.