Золотой Лис - Смит Уилбур. Страница 29

– Прости. Я постараюсь сделать так, чтобы тебе не было больно.

Наконец, бинты отошли; она увидела его раны и с трудом сдержала возглас изумления и ужаса. В нижней части груди, чуть сбоку, было глубокое точечное отверстие, а в гладких мышцах спины вторая рваная рана прямо напротив первой, забитая черным сгустком запекшейся крови. Кожа вокруг обеих ран воспалилась, чувствовался слабый тошнотворный запах, характерный при заражении.

Изабелла моментально поняла, что это были за раны. Когда в последний раз гостила в охотничьих владениях Шона в долине Замбези, соседняя деревня племени батонка подверглась нападению террористов, и они поспешили на помощь. И там впервые увидела раны от пули, прошедшие навылет: маленькое входное отверстие и второе, расширенное, в том месте, где пуля вышла наружу. Рамон внимательно наблюдал за ней, так что она промолчала и постаралась сохранить на лице бесстрастное выражение; затем обработала раны дезинфицирующим раствором и заново перевязала их чистыми, белоснежными бинтами.

Знала, что все сделала, как надо; он тоже это понял и, когда она бережно опускала его на подушки, тихо пробормотал:

– Хорошо. Ты свое дело знаешь.

– Я еще не закончила. Тебе нужно сделать укол. Так велел доктор. – Она даже попыталась пошутить. – Ну-ка, покажи мне свою восхитительную задницу, приятель!

Стоя в ногах кровати, сняла с него туфли и носки, затем взялась за манжеты брюк и стала их осторожно стягивать, он же выгнул спину и слегка приподнялся на локтях.

– А теперь трусы. – Спустила их до колен и с деланным облегчением вздохнула. – Ну что ж, по крайней мере, ты не повредил мое самое драгоценное достояние. А то я бы этого не пережила. – На этот раз он улыбнулся и осторожно перевернулся на бок.

Изабелла наполнила одноразовый шприц сильнодействующим антибиотиком и всадила в гладкую, упругую поверхность ягодицы. Затем тщательно укутала его в пуховое одеяло.

– А теперь выпей эти две пилюли – и баиньки.

Он без возражений принял снотворное, она поцеловала его и выключила настольную лампу у изголовья.

– Если я тебе понадоблюсь, я буду в гостиной.

* * *

К утру он выглядел уже намного лучше; щеки порозовели, антибиотик, судя по всему, сделал свое дело. Температура спала, и его взор был ясен и чист, как прежде.

– Ну, как тебе спалось?

– Таблетки просто зверские. Я моментально отрубился. Теперь хорошо бы принять ванну.

Она напустила воду и помогла ему добраться до ванной. Усадив его по пояс в горячую воду, протерла губкой участки кожи возле края бинтов; затем ее внимание переключилось на нижнюю часть его туловища, причем орудовала намыленной губкой более чем успешно.

– Ага, сверху-то тебя малость повредили, зато внизу дела обстоят весьма недурственно, должна тебе сказать.

– Разрешите полюбопытствовать, сестра, что вы в данный момент делаете – работаете или развлекаетесь?

– Я совмещаю приятное с полезным, правда, приятного все-таки больше.

Вновь оказавшись в постели, он попытался было протестовать, когда Изабелла наполнила шприц очередной дозой антибиотика, но она строго оборвала его:

– И почему это все мужчины такие трусы? Ну-ка, зад вверх! – И он послушно перевернулся. – Умница, – кивнула удовлетворенно, вытащив иглу и смазав уколотое место спиртом. – Вот теперь ты заслужил завтрак; пожалуй, я дам тебе копченой рыбки, если, конечно, будешь хорошо себя вести.

Ей нравилось ухаживать за ним. Наконец-то можно приказывать, а он вынужден подчиняться. Пока она возилась на кухне, Рамон говорил по телефону, опять же на испанском и так быстро, что ничего не удавалось разобрать. Тем не менее Изабелла внимательно вслушивалась, пытаясь хоть что-то понять, и мало-помалу вчерашние опасения начали возвращаться к ней. Чтобы отогнать мрачные мысли, она тихонько выскользнула из квартиры и сбегала к ларьку на углу, прямо напротив входа в метро, где продавались цветы и фрукты.

Выбрала розу, темно-красный бутон сорта «Папаша Мейон», и великолепный золотистый персик и поспешила обратно домой, пока ее не хватились. Когда вошла, Рамон все еще говорил по телефону.

Роза и персик украсили поднос с завтраком. Когда он торжественно был внесен в спальню, Рамон оторвался от телефона и одарил ее своей редкой и потому столь драгоценной для нее улыбкой.

Она присела на край кровати и стала кормить его, аккуратно отделяя вилкой сочную лососину от костей и по кусочку засовывая ему в рот, а телефонный разговор все продолжался. Когда Рамон поел, унесла поднос на кухню, принялась за мытье посуды и только тогда услышала, что он, наконец, повесил трубку.

Быстро вернулась в спальню и уселась на своей половине кровати, поджав под себя ноги, в той типично женской позе, которая совершенно недоступна для мужчины.

– Рамон, – произнесла спокойно и серьезно, – это пулевое ранение.

Его глаза мгновенно превратились в два куска зеленого льда; лицо будто окаменело.

– Как это случилось? – Он по-прежнему молча смотрел на нее. Она почувствовала, что решимость покидает ее, но все же заставила себя продолжать.

– Ты ведь не банкир, не так ли?

– Большую часть времени я действительно банкир.

– А меньшую?

– Я патриот. Я служу своей стране.

У нее словно гора свалилась с плеч. Всю ночь она воображала себе одну картину страшнее другой: он представлялся ей то торговцем наркотиками, то банковским грабителем, то членом какого-нибудь преступного синдиката, воюющего со своими конкурентами.

– Испания, – осенило ее. – Ты работаешь на испанскую разведку, ведь так?

Рамон опять помолчал, внимательно наблюдая за ней и просчитывая свои дальнейшие шаги, он был непревзойденным мастером постепенного саморазоблачения. Жертву следовало вовлекать медленно, шаг за шагом, чтобы она этого не замечала, а значит, и не противилась, как насекомое, которое село на разлитый мед и с наслаждением барахтается в этой сладкой луже, не ведая, что ему уже не суждено выбраться из липкой, безжалостной трясины.

– Ты сама понимаешь, Белла, что даже если бы ты и была права, я все равно не мог бы тебе в этом признаться.

– Ну разумеется. – Она счастливо кивнула. Ей уже приходилось встречать человека из этого опасного и увлекательного мира шпионажа и политических интриг. То был единственный мужчина до Рамона, в которого, как ей тогда казалось, она была по уши влюблена. Служил в южноафриканской службе безопасности в чине бригадира и тоже обладал властной и жесткой натурой, способной подчинить и удержать в узде самые бурные порывы ее чувств. Они с Лотаром Де Реем прожили шесть счастливых и безумных месяцев, как муж и жена, в уютной йоханнесбургской квартире. Когда он внезапно и безо всякого предупреждения разорвал их отношения, она была совершенно подавлена. Теперь-то понимала, это было всего-навсего легкое, несерьезное увлечение, не идущее ни в какое сравнение с той страстью, что она испытывала к Рамону Мачадо.

– Рамон, милый мой, я все понимаю, ты можешь на меня положиться. Я не буду больше задавать глупых вопросов.

– Я уже доверил тебе свою жизнь. Ведь ты была первой, к кому я обратился за помощью.

– И я горжусь этим. И поскольку ты испанец и при этом дорогой для меня человек, отец моего ребенка, я тоже чувствую себя во многом испанкой. Я хочу помочь тебе всем, чем только могу.

– Да. Я понимаю. И я как раз думал о нашем ребенке. – Протянул руку и дотронулся до ее живота; рука была твердой и холодной. – Я хочу, чтобы мой сын родился в Испании; тогда он тоже будет испанцем и сможет с полным правом унаследовать титул.

Это заявление застигло ее врасплох. Она была абсолютно уверена, что будет рожать в Лондоне. Ее гинеколог уже зарезервировал за ней место в одном из родильных домов.

– Ты выполнишь мою просьбу, Белла? Ты согласна, чтобы наш сын был настоящим испанцем? – он спросил так, что все сомнения улетучились.

– Да, конечно, любимый. Я сделаю все, что ты хочешь. – Она нагнулась и поцеловала его. Затем пристроилась рядом на подушке, очень осторожно, чтобы не потревожить его раны. – И если ты хочешь, чтобы я рожала в Испании, нам нужно все это как следует устроить.