Золотой Лис - Смит Уилбур. Страница 5

– Ты не находишь, что я толстею, няня?

– Ты просто кожа да кости, вот почему тебя никто не берет замуж, – фыркнула та и направилась в спальню.

Изабелла, стоя перед зеркалом, пыталась быть предельно объективной. Можно ли что-то еще улучшить в ее фигуре? Может, грудь должна быть чуть побольше? Или соски торчат под слишком острым углом? Может, бедра слишком широки или зад чересчур велик? Она перебрала все возможные варианты и решительно покачала головой. По крайней мере, с того места, где она стояла, все выглядело практически идеальным. «Рамон де Сантьяго-и-Мачадо, – прошептала она, – ты никогда не узнаешь, как много ты потерял». Но почему эта мысль заставила ее почувствовать себя такой несчастной?

– Ты опять разговариваешь сама с собой, деточка? Няня возвратилась с полотенцем размером с простыню и развернула его во всю ширь. – Давая вылезай. У нас мало времени. – Как только Изабелла вылезла из ванны, она завернула ее в полотенце и принялась яростно вытирать спину. Убеждать няню в том, что она давно уже научилась делать это сама, было совершенно бесполезно.

– Аккуратнее, больно ведь. – Изабелла произносила эту фразу вот уже двадцать лет кряду, и няня не обращала на нее никакого внимания.

– А сколько раз ты была замужем, няня?

– Ты прекрасно знаешь, что замужем я была четыре раза, а вот в церкви по такому случаю – только раз. – Няня осеклась и внимательно посмотрела на нее, будто увидела впервые. – А что это ты заговорила о замужестве? Ты что, натолкнулась на что-то стоящее, отсюда и порванные трусы?

– Ах ты, старая похабница! – Изабелла отвела взгляд и, схватив свой халат из тайского шелка, выскользнула в спальню.

Она взяла в руки щетку и даже успела разок пройтись по волосам, прежде чем няня отобрала ее.

– Это моя работа, деточка, – решительно заявила она; Изабелла села, закрыла глаза и погрузилась в привычное блаженство, пока няня расчесывала ее волосы.

– Знаешь, я, пожалуй, заведу ребенка, чтобы ты могла с ним нянчиться и оставила меня в покое.

Няня, захваченная врасплох подобной перспективой, провела щеткой по воздуху, но тут же строго произнесла:

– Ты сначала выйди замуж, а уж потом поговорим о детях.

Творение Зандры Роудз представляло собой нечто вроде неземного облака нежной расцветки, усыпанного блестками и мелким жемчугом. Даже няня довольно кивнула, когда Изабелла пару раз прошлась перед ней.

Изабелла спускалась по лестнице, чтобы еще раз переговорить с шеф-поваром, как внезапно ей в голову пришла мысль, заставившая резко остановиться. Среди приглашенных был и испанский поверенный в делах, и она тут же прикинула, каким образом ей следует рассадить гостей…

– Да, разумеется, – испанец, не раздумывая, кивнул, как только она произнесла интересующее ее имя. – Старинный андалузский род. Насколько я помню, маркиз де Сантьяго-и-Мачадо покинул Испанию и уехал на Кубу сразу после гражданской войны. В свое время на острове у него были довольно крупные сахарные и табачные плантации, однако с приходом Кастро, я полагаю, он их лишился.

– Маркиз, – эта новость застала Изабеллу врасплох. Она имела весьма отдаленное представление об испанских дворянских титулах, но тем не менее пришла к выводу, что выше маркиза стоит только герцог.

«Маркиза Изабелла де Сантьяго-и-Мачадо». От подобной перспективы закружилась голова, она со всей ясностью вновь представила себе эти убийственные зеленые глаза, и на мгновение у нее перехватило дыхание. Когда заговорила, голос заметно дрожал:

– И сколько ему сейчас лет?

– Да уж немало. Если он, конечно, еще жив. Думаю, где-то под семьдесят или чуть больше.

– Может, у него есть сын?

– Понятия не имею. – Поверенный в делах покачал головой. – Впрочем, это нетрудно выяснить. Если хотите, я наведу справки.

– О, это так мило с вашей стороны. – Изабелла прикоснулась к его руке и одарила его своей самой очаровательной улыбкой. «Будь ты хоть трижды маркизом, а от Изабеллы Кортни так просто не уйдешь», – самодовольно подумала она.

* * *

– Вы почти две недели потратили на то, чтобы установить контакт, а когда вам это наконец удалось, тут же упустили объект. – Человек, сидевший во главе стола, загасил сигарету в переполненной пепельнице и тут же закурил новую. Кончики большого и указательного пальцев его правой руки были темно-желтого цвета, а дым от продолговатых турецких сигарет, которые он выкуривал одну за другой, уже превратил воздух в маленькой комнатке в сплошной сизый туман. – Разве это соответствовало полученным вами приказам? – спросил он.

Рамон Мачадо слегка пожал плечами.

– Это был единственный способ привлечь ее внимание.

Вы должны понять, что такая женщина привыкла к мужскому обожанию. Ей достаточно шевельнуть пальцем, и все мужчины скопом бросятся к ее ногам. Думаю, вы можете положиться на меня в этом вопросе.

– Вы позволили ей уйти. – Главный понимал, что повторяется, но этот тип раздражал его.

Рамон ему определенно не нравился, к тому же он еще слишком мало его знал, чтобы доверять. И вообще он никогда полностью не доверял никому из своих сотрудников. Но этот вел себя чересчур самоуверенно и дерзко. В ответ на сделанное замечание лишь пожал плечами, в то время как другой на его месте стал бы униженно оправдываться. К тому же осмелился подвергать сомнению точку зрения своего непосредственного начальника.

Джо Сисеро прикрыл глаза. Они были мутными, как лужи отработанного машинного масла; их черный цвет резко контрастировал с бледностью кожи и белизной совершенно седых волос, беспорядочно свисавших на уши и лоб.

– Вам было приказано установить с ней контакт и поддерживать его.

– Прошу прощения, товарищ директор, мне было поручено войти к этой женщине в доверие, а не набрасываться на нее, как свихнувшийся кобель.

Нет, он определенно не нравился Джо Сисеро. Вел себя вызывающе; но дело было не только в этом. Он был иностранцем. Для Джо Сисеро каждый не русский – чужак. Невзирая на весь пролетарский интернационализм, все они – восточные немцы, югославы, венгры, кубинцы, поляки – были чужими. Его просто выводило из себя то, что ему приходилось передавать другим руководство многими операциями отдела, который он возглавлял вот уже почти тридцать лет. И особенно таким, как этот.

Ибо Мачадо был не просто иностранцем. Все его корни, все его происхождение насквозь гнилые. Они не только не пролетарские, но даже не буржуазные; он принадлежал к самому ненавистному, самому реакционному классу – классу аристократов.

Разумеется, Мачадо относился к своему происхождению с надлежащим презрением и использовал титул только в интересах общего дела, и тем не менее в его жилах текла враждебная кровь, а аристократические манеры и выходки оскорбляли самые святые чувства Джо Сисеро.

К тому же он родился в Испании, в фашистской стране, исторически находившейся под властью католической монархии, которая угнетала народ; а теперь там хозяйничал Франко, чудовище, утопившее в крови социалистическую революцию. Мачадо мог называть себя кубинским коммунистом, но Джо Сисеро за версту чуял в нем испанского фашиста и аристократа.

– Вы дали ей уйти, – настаивал он. – После того, как было затрачено столько времени и средств, – и сам чувствовал тяжеловесность и неуклюжесть своих слов и понимал, что время его уходит. Болезнь сказывалась все сильнее.

Рамон улыбнулся той снисходительной улыбкой, которая так бесила Джо Сисеро.

– Эта рыбка у меня на крючке; пусть пока поплавает, порезвится, а в нужный момент я ее вытяну.

Опять противоречит своему начальнику; и Джо Сисеро вдруг понял еще одну, самую главную причину неприязни к этому человеку. Его молодость, привлекательность, здоровье. Рядом с ним он каждую минуту ощущал свою собственную смертность, ибо Джо Сисеро умирал.

С детства пачками выкуривал эти вонючие турецкие сигареты, и вот во время последнего приезда в Москву врачи обнаружили у него рак легких и предложили полечиться в одном из санаториев для офицеров его ранга. Однако Джо Сисеро предпочел остаться на службе и лично проследил за тем, чтобы отдел благополучно перешел в руки преемника. Тогда он еще не знал, что преемником должен был стать этот испанец. Знай он об этом заранее, возможно, выбрал бы санаторий.