Колдунья моя - Смолл Бертрис. Страница 111

Теперь Жосслен все понял. Многие вещи, казавшиеся ему загадкой, в один миг прояснились для него. Наклонившись, он взял за руки Мэйрин и сказал:

— Я вовсе не прекрасный и утонченный византийский принц, Мэйрин. Я не святой. Я всего лишь рыцарь, верный слуга короля и простой мужчина. Но я люблю тебя, колдунья моя, и буду любить до конца своих дней. Возможно, я не всегда понимаю тебя; возможно, у нас будут еще размолвки, но моя любовь к тебе никогда не иссякнет. — Жосслен поднес ее руки к губам и начал неторопливо покрывать поцелуями пальцы, ладони и нежные запястья. Золотисто-зеленые глаза его встретились с ее фиалковым взглядом.

— Мир? — спросила она.

— Мир! — радостно воскликнул Жосслен.

Ида, вернувшись в зал с Бланшеттой, увидела, как они тихонько сидят вместе, словно два голубка, и как Жосслен целует руки ее дочери. Мэйрин сидела спокойно и не возражала против его ласки. На губах ее впервые за все время после возвращения в Эльфлиа играла умиротворенная, счастливая улыбка. Ида повернулась к Бланшетте и сказала:

— Думаю, твой приезд, дитя мое, сотворил чудо, и я благодарю Господа за это.

— Я готова сделать для Мэйрин все что угодно! — пылко воскликнула Бланшетта. — Ох, матушка Ида, как вы думаете, она будет любить меня после всего, что ей сделала моя мать?

— Я свою старшую дочь неплохо знаю, — отозвалась Ида, ободряюще обнимая узкие плечики Бланшетты. — Она уже тебя полюбила, дитя мое. У Мэйрин кельтский норов, это верно, но и доброе, щедрое сердце, как у всех ее предков. Она никогда не дарит свою любовь незаслуженно, но и не отбирает ее обратно. Ты наконец нашла свой дом, Бланшетта Сен-Ронан, и мы всем сердцем рады приветствовать тебя в Эльфлиа.

Услышав слова Иды, Бланшетта почувствовала, как сердце ее учащенно забилось от радости. Она внезапно поняла, что всю свою жизнь хотела только одного; попасть в настоящую, родную семью. И вот она нашла то, что искала.

Девушка быстро привыкла к жизни в Эльфлиа. Несмотря на все протесты Мэйрин, она открыто выказывала свое восхищение старшей сестрой. Ее племянница и племянник, Мод и Вильгельм, приводили ее в настоящий восторг: они были совсем непохожи на детвору из замка Монтгомери. Возможно, все дело в том, что эти дети были ей родными. Родными по крови. Бланшетта поняла, что впервые в жизни она вполне довольна и счастлива.

— Интересно, что сказала бы ее мать, если бы увидела ее здесь, среди нас? — со смехом спросила Мэйрин Жосслена, лежа рядом с ним в постели накануне своего дня рождения.

— Бланш позавидовала бы ей. Она не была способна на добрые чувства, — ответил Жосслен. — Но давай не будем говорить о ней, колдунья моя.

— О чем же нам тогда говорить, милорд? — шутливо спросила Мэйрин. Глаза ее озорно поблескивали в золотистом свете свечи, стоявшей у изголовья и отбрасывавшей тени на их прекрасные обнаженные тела.

— По-моему, лучше вообще не говорить, — многозначительно ответил Жосслен.

— Что же тогда делать, милорд? — Оба лежали, повернувшись лицом друг к другу и опершись на локоть. — Я в полном распоряжении моего возлюбленного супруга.

Жосслен притянул ее голову к себе и поцеловал мягкие губы.

— Может быть, теперь у тебя возникла какая-нибудь идея? — прошептал он.

— Пообещай, что не будешь вопить и реветь. Иначе разбудишь Вильгельма, — отозвалась Мэйрин.

— Я не реву! — запротестовал Жосслен.

— Ты всегда так говоришь, — рассмеялась Мэйрин. — И всегда ревешь!

— Даже если Вильгельм и проснется, он все равно не поймет, чем мы занимаемся, — рассудительно заметил Жосслен.

— Какое счастье, что Мод выразила желание ночевать вместе со своей тетушкой Бланшеттой! — засмеялась Мэйрин.

Ладонь Жосслена, поддерживавшая ее затылок, переместилась к щеке. Он осторожно потер костяшками пальцев ее щеку, подбородок, затем вторую щеку. Едва заметно вздохнув, Мэйрин прижалась лицом к его руке. Пальцы Жосслена уже ласкали ее губы; приоткрыв рот, она принялась игриво покусывать их. Встретившись взглядом, супруги улыбнулись друг другу. Жосслен откинул прядь ее длинных золотисто-рыжих волос, чтобы вдоволь полюбоваться великолепным телом жены. Соски Мэйрин начали набухать от одного его жгучего взгляда.

Откинувшись на спину, Мэйрин прижала голову Жосслена к своей груди. Он глубоко вдохнул, впивая легкий аромат, исходящий от нее, потерся щекой о ее грудь и немного ворчливо спросил:

— Ты не хочешь взять кормилицу для Вильгельма, колдунья моя? По-моему, просто нечестно отдавать эти прелестные грудки, — ладонь его уже охватила один из бархатистых холмиков, — в распоряжение беззубому младенцу, неспособному оценить их. — Жосслен игриво коснулся языком ее соска, и на нем тут же выступила жемчужная белая капля, которую он с удовольствием слизнул.

— Милорд! — запротестовала Мэйрин. — Вы что, хотите лишить своего сына единственной доступной ему пищи?

— Пускай его снабжает пищей какая-нибудь толстощекая крестьянка с сиськами, как коровье вымя! — заявил Жосслен. — А эти прелести — мои и ничьи больше!

— О жестокий сластолюбец! — воскликнула Мэйрин с притворным негодованием. — Попробуем охладить твой пыл! — Игриво оттолкнув Жосслена, она перевернула его на спину и, прежде чем он успел воспротивиться, проворно оседлала его, стиснув своими белоснежными бедрами и пристально глядя ему в лицо. — Ну, милорд, — проговорила она, — вам подсказать, что теперь делать? Или вы сами поймете? По-моему, у вас никогда не было недостатка в фантазии. Подняв руки, Жосслен принялся ласкать ее груди, с восхитительной искусностью поглаживая соски; вскоре Мэйрин уже трепетала всем телом от блаженства. Не в силах дольше терпеть, она начала тереться бедрами о живот Жосслена, и в то мгновение, когда ей показалось, что она сейчас лишится чувств от этой сладостной пытки, Жосслен приподнял ее за талию обеими руками и медленно опустил на свое готовое для любви орудие. Мэйрин выгнула спину и, закрыв глаза, со стоном запрокинула голову.

— Скачи на мне, — простонал Жосслен. — Давай же, колдунья!

Мэйрин повиновалась, наклонившись вперед так, что груди ее слегка коснулись его груди, а руки обхватили его голову. Жосслен поддерживал ладонями ее бедра, то поднимающиеся, то опускающиеся вновь в невыразимо чувственном ритме; горячие губы его впились в ее податливый рот.

Заметив, что Мэйрин начинает уставать, он ловко перевернул ее на спину и сам оказался сверху. Мэйрин крепко охватила руками его шею. Она настолько растворилась в любовном блаженстве, что почти не заметила произошедшей перемены. Со дня их примирения прошло уже пять таких же сладостных ночей. «Почему, — изумленно подумала она, — почему я лишала себя этой радости?» Мэйрин чувствовала его твердую жадную плоть, движущуюся в ее теле, и ей казалось, что она умрет от счастья, но ни за что не откажется по доброй воле от продолжения этих восхитительных ласк.

— Еще! — услышала она стон Жосслена. — Ах, колдунья моя, я хочу еще!

Мэйрин, не совсем понимая, что он имеет в виду, все же попыталась ответить на эту мольбу. Охватив ногами его талию, она почувствовала, как Жосслен проник в нее глубже и затрепетал от наслаждения. Она парила в бескрайнем небе взаимной страсти. Она чувствовала, взмывая на гребне своей любви, что вершина этой страсти уже близка. Ногти ее впились в спину Жосслена, и Мэйрин услышала собственный стон, исполненный почти невыносимого блаженства, когда оба они взлетели на эту вершину.

— Ах, колдунья моя! О-о-о!

Расслабляясь по мере того, как буйство страсти утихало в ее теле, Мэйрин тихонько засмеялась.

— Вот видишь… ты ревел, Жосслен, — поддразнила она его. Все еще продолжая лежать на ней, Жосслен охватил ладонями ее лицо и ласково поцеловал сначала в нос, потом в губы.

— Возможно, — с томной улыбкой ответил он. — Но ты не оставила мне другого выхода.

— Это верно, милорд, — согласилась она. Но тут в колыбели, стоявшей в углу спальни, неожиданно заплакал ребенок.

— Проклятие, — проворчал Жосслен.