Колдунья моя - Смолл Бертрис. Страница 45

Вильгельм Нормандский ответил почти незаметным кивком. Когда он взглянул на опущенную голову тана, его красивое жесткое лицо слегка смягчилось, и он произнес:

— Я принимаю вашу клятву, Олдвин Этельсберн. Я рассчитываю на верность вашего сына и родственников. И я благодарен вам. Когда я приду в Англию, мне понадобятся надежные друзья. А теперь поднимитесь и ступайте с миром.

Тан встал и еще раз поклонился герцогу.

— Я буду ждать вашего прибытия, милорд, — сказал он. — Когда смогу снова увидеть вас?

— Я намерен короноваться в Лондоне не позднее Рождества, Олдвин Этельсберн. Приглашаю вас и вашу семью на мою коронацию.

Когда англичанин удалился, герцог повернулся к своему товарищу — единственному свидетелю всего происходившего здесь — и спросил:

— Ну, Жосслен, что ты об этом думаешь?

— Он показался мне искренним, милорд Вильгельм, но никогда нельзя быть полностью уверенным в подобных вещах. Если, упаси Боже, вы проиграете битву с Гарольдом Годвинсоном, не исключено, что он с такой же легкостью присягнет Гарольду.

— Это, мой юный друг, называется борьбой за выживание, — рассмеялся герцог. — Я подышу для тебя земли в Англии, Жосслен. Когда тебе придется защищать свои собственные владения, тогда посмотрим, насколько ты окажешься тверд в убеждениях. Бьюсь об заклад, что ты быстро научишься искусству компромисса.

Молодой человек улыбнулся.

— Я придумал себе девиз для герба, — сказал он. — Как вам понравится: «Честь превыше всего»?

— Это наложит на твоих потомков чересчур тяжелые обязательства, — ответил герцог. — Не думай, мой юный друг, что из-за обстоятельств твоего рождения ты должен проявлять такое исключительное рвение.

— Но разве вы не поступаете так же, милорд?

— Возможно, я этим и грешу, Жосслен, но рано или поздно приходит время, когда человек должен расслабиться. Верно, что мы с тобой оба родились вне освященного церковью брака, но наши отцы любили наших матерей и признали нас своими сыновьями. Мы никак не пострадали от своей неааконнорожденности, если не считать случайных насмешек от людей, недостойных даже нашего внимания. Если Рауль де Комбур женился на твоей матери уже после того, как она тебя родила, разве это не лучшее доказательство его любви к тебе? Я думаю — лучшее.

— И все же, — проговорил Жосслен де Комбур, — обстоятельства моего рождения не позволяют мне рассчитывать на удачу в Бретани. Наследником моего отца стал мой младший, законнорожденный брат. Я принес вам присягу на верность более двадцати лет назад, но если бы вы не собирались завоевать Англию этой весной, я навсегда остался бы безземельным. А человек без земли — это ничто, милорд Вильгельм.

Герцог кивнул в знак согласия.

— Если бы я не рассчитывал на английский трон, Жосслен, я все равно бы нашел где-нибудь поместье, чтобы вознаградить тебя за верную и долгую службу. Я многим тебе обязан. Разве не ты помог мне завоевать доверие Матильды, когда я ухаживал за ней; разве не ты поддерживал меня все те годы, когда папа римский противился нашему браку? Без тебя я, наверное, не выдержал бы этой борьбы.

Ведь у Матильды были и другие женихи. Но в Англии ты получишь свою награду, мой верный добрый друг. Я буду нуждаться в тебе и впредь: ведь у меня не так много друзей, похожих на этого скромного тана, Олдвина Этельсберна. Он, конечно, не придворный, но кузен Эдуард писал мне, что на свете много людей, которые представляют собой больше, чем кажется на первый взгляд, и Олдвин принадлежит к их числу. Он — честный человек и искусный дипломат. Со временем мы найдем его талантам должное применение, а пока что я могу лишь пожелать ему доброго пути и счастливого возвращения домой.

Олдвин Этельсберн, конечно, не знал об этом благословении герцога Вильгельма, но достиг берегов Англии в тот же день, как покинул герцогский двор. Спустя три дня он уже переправился через речушку Олдфорд и въехал в ворота своего замка. По дороге он заметил приготовления к близкой войне, но в долине Эльфлиа готовились только к весеннему севу. На лугах паслись стада молодых ягнят, резвившихся с наступлением первых теплых деньков. В поместье царили мир и покой, и Олдвин приободрился.

Когда он переправлялся через реку, его увидел какой-то молодой парнишка. Бросив на землю мотыгу, парень помчался к замку, выкрикивая на бегу:

— Лорд вернулся! Лорд едет домой!

Ида выбежала во двор, и, увидев ее, Олдвин пришпорил коня. Поравнявшись с нею, он соскочил с седла, подхватил Иду на руки и звонко расцеловал. Мэйрин как раз шла из леса с корзиной лекарственных трав и корней, но, увидев родителей, уронила корзину и бросилась навстречу отцу, чуть не столкнувшись с Брэндом, который спешил домой с полей, где присматривал за работой крепостных. Обнимаясь, хохоча и плача от радости, они направились в замок. Ида велела принести мужу еды и питья.

— Какие новости? — нетерпеливо спросил Брэнд, не обратив внимания на укоризненный взгляд матери.

— Готовятся к войне, — ответил тан. — Это заметно всюду. Я завернул в Нормандию и присягнул герцогу.

— В Нормандии тоже готовятся к войне, отец? — спросила Мэйрин.

— Да, и не дай Бог они промедлят!

— Но говорят, что у Гарольда Годвинсона войско больше, чем у герцога, — сказал Брэнд. — Неужели герцог надеется победить при таком численном превосходстве противника?

— Гарольд Годвинсон — неплохой воин, но Вильгельм Нормандский лучше. Кроме того, он — настоящий вождь. В его войско стекаются люди из всех французских королевств — из Бретани, из Фландрии, из Аквитании. Дело в том, что герцог внушает доверие. У него огромные запасы и уйма денег, так что в конце концов он должен победить. И чем скорее это произойдет, тем лучше для Англии.

— А что ты будешь делать, отец, — спросила Мэйрин, — если Гарольд Годвинсон прикажет собрать фирд 8? Как ты ему откажешь?

— Я могу лишь еще раз поблагодарить Бога за то, что Эльфлиа находится в уединенном месте. Однако если нас призовут, я скажусь больным и усталым после долгого путешествия. А ты, сынок, в этом случае обязан будешь остаться дома и защищать Эльфлиа, поскольку мне это якобы будет не по силам. Помни, Брэнд: нет ничего позорного в том, чтобы отказаться подчиниться глупому требованию, даже если так поступают все вокруг. Пусть другие болтают о чести и долге, но поскольку я уже присягнул на верность герцогу Вильгельму, то с моей стороны бесчестно сражаться против него. Наш долг, Брэнд, — защищать твою мать, твою сестру, наших крестьян и Эльфлиа.

Все лето 1066 года Англия продолжала ждать вторжения. Несмотря на то что Вильгельм Нормандский был уже давно готов к походу, ветер не благоприятствовал переправе через пролив и упорно дул не в ту сторону. Граф Гарольд действительно велел собирать фирд. Жители Эльфлиа узнали об этом от путника, проходившего через долину. Однако никто не явился в Эльфлиа с официальным сообщением о приказе короля. В предвоенной панике об этом скромном поместье просто забыли. Английская армия расположилась лагерем на побережье напротив Нормандии и все ждала, ждала…

В фирде, представлявшем собой народное ополчение под командованием различных танов, стало расти беспокойство. Многие приехали издалека, и с каждым новым днем местному населению становилось все тяжелее кормить ополченцев, которые только ели, пили, слонялись без дела да начищали свое оружие. Потом к скучающим танам стали приходить письма от жен. Пришло время собирать урожай, а рабочих рук в поместьях не хватало.

Появление графа Тостига на острове Уайт вызвало некоторое оживление, особенно когда граф явился в Гамбер с шестьюдесятью кораблями. Молодой граф Мерсии Эдвин выступил ему навстречу с большим отрядом и заставил Тостига отступить. Узнав об этом сражении, Олдвин Этельсберн хмуро улыбнулся и сказал:

— Англичане дерутся с англичанами. Вот чего добился Гарольд Годвинсон. А будет еще хуже, попомните мои слова. Тостиг отправился в Шотландию, но мы о нем еще услышим.