Колдунья моя - Смолл Бертрис. Страница 55

— Не отпускайте меня, милорд, — прошептала она ему. — Боюсь, я чересчур много выпила. Жосслен усмехнулся.

— Король не держит плохого вина. Те, кто состоит у него на службе, быстро привыкают к доброй выпивке.

— Возможно, если бы мы пообедали, было бы лучше. Но ведь после утренней мессы у нас во рту не было ни крошки! — ответила Мэйрин. — Не уверена, что смогу удержаться на ногах.

— Давай проверим, — предложил Жосслен. Обернувшись к королю, он произнес:

— Милорд, вы позволите нам покинуть вас? Мы проделали долгий путь из Эльфлиа. Миледи Мэйрин утомлена, и Я тоже. А ведь завтра после коронации пора отправляться в обратную дорогу. Нам необходимо немного отдохнуть.

— Отдохнуть? В первую брачную ночь? А как же насчет сильных сыновей для Англии, де Комбур? — поддразнил его Хью де Монфор. — Как не стыдно, господа, — с упреком проговорила Ида. Но король и его друзья не сдержали смеха. Мэйрин покраснела, как маков цвет, прекрасно поняв намек.

— Ваше величество, милорды! — добродушно рассмеялся Жосслен. — Мы с женой должны покинуть вас. — Продолжая поддерживать Мэйрин за талию, он вывел ее из комнаты. Оказавшись единственной дамой в окружении мужчин, кое-кто из которых с восхищением поглядывал на нее, Ида присела в реверансе перед королем и поспешила следом за новобрачными.

— Какая красивая женщина! — заметил граф Эсский. — Как жаль, что она не смогла остаться.

— Возможно, весной мы посетим Эльфлиа, — сказал Хью де Монфор, — и посмотрим, как управляется с делами наш друг Жосслен.

— Надеешься, что вдова окажет тебе теплый прием? — поддразнил его Роберт де Бомон.

— Вдова — такая же женщина, как и все, друг мой, — рассмеялся Монфор и подошел к окну, чтобы взглянуть, как новобрачные садятся на коней.

— Садись на Громовика, — велел Жосслен, приподнимая Мэйрин и усаживая ее в седло, — Я поведу его.

— Тебе нехорошо, дитя мое? — встревоженно спросила Ида.

— Это все вино, — слабым голосом отозвалась Мэйрин, чувствуя, что в ее желудке поднимается настоящая буря.

Ида покачала головой и повернулась к своему новоиспеченному зятю.

— Она никогда не могла пить крепкое вино. Обычно она разбавляла его водой. Королевское вино было превосходным. Мне оно понравилось, но я боюсь, что Мэйрин от него заболеет.

Жосслена неудержимо тянуло рассмеяться. Он только что женился на прекраснейшей в мире женщине. Но его невесту, казалось, вот-вот стошнит. «Не слишком-то романтичное начало первой брачной ночи, — подумал Жосслен. Он взглянул на Мэйрин и увидел, что она действительно очень бледна. На лбу ее выступила испарина, глаза прикрыты. — Неужели ей действительно так плохо?»— испугался Жосслен.

И он не ошибся. Мэйрин прежде никогда не подозревала, что конь может быть так похож на корабль. У нее отчаянно заболела голова, и с каждым шагом Громовика ей казалось, что вот-вот случится непоправимое. Мэйрин сомневалась, успеют ли они добраться до дома, учитывая раскачивающуюся поступь коня и вонь на узких улочках. Ветер с реки не помогал. Однако морозный воздух конца декабря все-таки совершил чудо и помог Мэйрин не потерять над собой контроль. Когда Громовик наконец остановился перед домом, она с облегчением открыла глаза. Жосслен снял ее с седла.

В его золотисто-зеленых глазах мелькнуло сострадание.

— Боюсь, придется отложить брачные торжества, — произнес он. — Завтра на коронации я похвастаюсь тобой, жена моя! Но сейчас тебе необходим хороший отдых.

— Милорд, мне очень жаль… — пробормотала Мэйрин. Жосслен озорно рассмеялся.

— Ах, колдунья! — воскликнул он. — Я действительно люблю тебя! Думаю, ни тебе, ни мне не хотелось бы, чтобы наши страстные объятия довели тебя до болезни. Сильные сыновья для Англии могут подождать другой ночи.

Мэйрин слабо улыбнулась.

— Моя мать говорила, что ты — добрый человек, Жосслен. Но, боюсь, она не оценила твою доброту и вполовину. Думаю, мне будет очень приятно узнать тебя получше.

Жосслен улыбнулся в ответ. Подхватив жену на руки, он отнес ее в спальню и усадил на кровать.

— Сегодня я буду спать внизу, Мэйрин, — сказал он, нежно поцеловав ее в лоб. Уходя, добавил:

— Я пришлю к тебе леди Иду.

— Пойдите к вашей дочери, — сказал он Иде, спустившись в зал. — Сегодня я буду спать здесь.

Ида поднялась по лестнице и исчезла за дверью спальни. Дагда подошел к камину и разжег огонь. Он осторожно раздувал крошечный огонек, пока тот не разгорелся и не превратился в жаркое пламя. Затем он подбросил два сухих полена. Древесина громко затрещала, языки огня взметнулись вверх, на стенах комнаты заплясали причудливые тени. Передвинув в зал длинный дубовый стол, Дагда наполнил два кубка вином из графина. Один кубок он вручил Жосслену.

— Итак, милорд, — проговорил он, — за вашу свадьбу с леди Мэйрин! Долгих лет жизни вам обоим! И много детей! Совет да любовь! — С этими словами ирландец залпом осушил свой кубок и поставил его на пыльную крышку стола. — Мне пятьдесят восемь лет, — начал он издалека. — Отца своего я не помню. Моя мать отличалась одной особой способностью: рожать чуть ли не каждый год, и всякий раз — от нового мужчины. За нами никто не присматривал. В возрасте двенадцати лет я дорос уже до шести футов и продолжал расти. В двенадцать с половиной я завоевал свою первую девушку. Мне пришлось убить двоих мужчин, и впервые в жизни я удостоился похвал и одобрения. К семнадцати годам, милорд, я прослыл самым свирепым воином в Ирландии. Моим именем мамаши пугали непослушных детей.

Когда мне исполнилось двадцать шесть, меня поймали монахи. Они заманили меня россказнями о тайном сокровище. О эти монахи! Они хорошо знали, на что я падок. И вознамерились спасти мою бессмертную душу. — При этом воспоминании Дагда ухмыльнулся. — Итак, они сняли с меня оружие и раздели догола. Потом посадили в чем мать родила в тесный подвал без окон. «Ты должен родиться заново, Дагда, — сказали они мне. — А этот подвал — материнское лоно».

Как же я сперва ненавидел этих монахов! Мне тогда были неведомы другие чувства, кроме ненависти. Я проклинал этих добродушных старичков, которые дважды в день приносили мне пищу и оставляли наедине с моими мыслями. Я поклялся, что, если мне удастся вырваться на свободу, я сровняю с землей их монастырь.

Прошло много недель, и наконец гнев и ненависть иссякли. Однажды утром, когда старый монах принес мне поесть, я заплакал и стал умолять его о помощи. Лишившись оружия и ненависти, я снова превратился в ребенка. И добрые монахи начали заново учить всему этого ребенка. Они объяснили, что хотя физическая сила иногда полезна, но далеко не всегда для преодоления препятствий нужно насилие. Они приучили мой мозг рассуждать и разгадывать загадки, а не бездумно сражаться против них.

Они поручили мне заботиться о беспомощных существах, о домашних животных, которые нуждались в защите сильного человека. Через некоторое время меня направили в монастырский госпиталь ухаживать за больными и умирающими.

Это помогло мне понять, что жизнь ценнее смерти, милорд. И мне хотелось остаться в атом монастыре до конца своих дней.

Но через два года монахи сказали, что я должен исполнить новую задачу. Они послали меня ко двору короля Рорн Тир Коннелла, который правил на северо-западе Ирландии. У короля и его пожилой супруги были взрослые дети: пять сыновей и четыре дочери. Никто не ожидал, что королева родит еще одного ребенка: ей было уже под пятьдесят. Но она снова зачала и умерла при родах, успев произвести на свет Мэйр Тир Коннелл, мать вашей супруги, милорд. Мне поручили заботиться о ней, ибо Рори Тир Коннелл, опечаленный смертью своей жены, отказался даже взглянуть на новорожденную.

Глаза Дагды наполнились слезами от этих воспоминаний, и на мгновение он умолк. Затем, взяв себя в руки, ирландец продолжил рассказ:

— За всю мою жизнь, милорд, никто не любил меня так, как моя принцесса, и никто не доверял мне столь простодушно. Мое сердце истосковалось по теплу и любви, и я с радостью посвятил свою жизнь заботам о малышке. Я сам выбрал для нее кормилицу, проследив, чтобы она была здоровой и крепкой. Я помог моей принцессе сделать первые шаги. Мне она подарила стою первую улыбку. Мое имя было первым словом, которое она произнесла. На моих глазах она выросла и превратилась из ребенка в женщину. Я замечал тоскующие взгляды, которые бросали на нее молодые люди, приезжавшие ко двору и уезжавшие ни с чем. Я догадался раньше принцессы, что она влюблена в Сирена Сен-Ронана, и день их свадьбы стал самым счастливым днем в моей жизни. Разве я мог представить, что их любовь друг к другу оборвется так скоро и так печально?