Любовь и опасность - Смолл Бертрис. Страница 64

– Нет, но болезнь была тяжелой. И не капризничай. Дункан, Мердок и твои люди уехали на охоту. В леднике уже висят два оленя и дюжина гусей. К октябрю и ты сможешь поехать с ними, – приговаривала Адэр. – Видишь, как хорошо. Ты все съел.

Адэр вынула из кармана шарик, дала Коналу и потребовала запить вином. Он осушил чашу и протянул ей.

– Одно из твоих колдовских зелий? – слабо пошутил он. Адэр, усмехнувшись, кивнула.

– Почему мне нельзя встать?

– Ты все еще нездоров, Конал, хотя жар спал. Твоя грудь по-прежнему забита дурными соками, и ты еще от них не избавился. А теперь ложись. Я разотру тебя целебной мазью.

Сняв крышку с кувшинчика, Адэр подняла подол его ночной рубахи.

– Проклятая гадость воняет, – пробурчал Конал. – Какого дьявола ты туда положила?

Втайне он наслаждался прикосновениями ее рук.

– Мазь поможет тебе выкашлять болезнь из груди, – пояснила Адэр. – А сейчас спи. Я вернусь попозже.

Она закупорила кувшинчик, поставили на столик у кровати и ушла, не слушая протестов Конала. Вернувшись на кухню, Адэр принялась смывать мазь с рук.

– Как он? – спросила Элсбет.

– Ноет, – отмахнулась Адэр.

– Значит, ты победила его болезнь?

– Еще нет, но близка к успеху.

Коналу с каждым днем становилось все лучше, и вскоре Адэр разрешила ему проводить по несколько часов в зале, у огня. К концу месяца он полностью оправился, а первого октября собрался поехать на охоту вместе с братьями. Пока он болел, Адэр не делила с ним постель, и он намеревался объявить, что в эту ночь ей предстоит вернуться в его спальню.

Ясным осенним утром они расселись за высоким столом. Флора и Гризел разносили овсянку, крутые яйца, сливки, горячий хлеб, масло и сыр. В отшлифованных деревянных кубках плескался свежий сидр. Лэрду показалось, что в зале как-то неестественно тихо. Служанки примолкли. И даже братья едва открывали рты. Он прислушался, не гремит ли гром, но ничего не услышал. Буря разразилась, когда он собирался выйти из зала.

– Когда вы вернетесь, милорд, меня здесь не будет, – спокойно сообщила Адэр. – Сегодня первое октября, то есть прошел ровно год и один день, и моя служба у вас закончена. Я отправляюсь в Стентон. Элсбет решила остаться с вами, а Флора и Гризел достаточно опытны, чтобы вести ваше хозяйство. Я благодарю вашу милость за доброту ко мне. – Она присела, выпрямилась и как ни в чем не бывало ушла.

Конал стоял, словно громом пораженный. Немного опомнившись, он принялся кричать:

– Что ты несешь, хитрая ведьма?! Ты не можешь меня оставить! Я не разрешу тебе уйти!

– Вы не разрешите мне уйти?! Повторяю, год и день моей службы закончены, и теперь я свободна. Я преданно служила вам и могу идти куда пожелаю и делать все, что захочу. У тебя больше нет на меня прав, Конал Брюс. Никаких.

– Почему ты хочешь бросить меня? – спросил лэрд, пытаясь не выказать гнева и унять бешено бьющееся сердце.

– Но почему я должна оставаться?

– Я предложил тебе брак. Разве это не честный поступок? – удивился он.

– Тебе просто нужна бесплатная экономка, – холодно ответила Адэр.

– В таком случае я стану платить тебе жалованье! Шесть серебряных монет в год, стол и два платья, – выпалил лэрд. – Монеты будут выдаваться первого октября, за каждый год, что ты проведешь со мной. Платья сошьешь сама, из тканей, что хранятся в кладовых.

– Значит, признаешь, что я нужна тебе только как экономка. Это крайне для меня оскорбительно! Я рождена графиней Стентон-Холла. Не служанкой. Прощайте, милорд, и хорошей вам охоты.

– Но как ты собираешься добираться до Стентона? – не унимался Конал.

– Ногами, – уничтожающе процедила Адэр. – Смогла же я добраться из Лондона в Стентон-Холл без чьей-либо помощи.

– Тебя убьют, изнасилуют. Одинокая женщина, бредущая по холмам в Англию! Или растеряла последние мозги?! Никуда ты не пойдешь!

– Конал, во имя всего святого, скажи Адэр правду! – взмолился Дункан. – Скажи, что любишь ее, потому что всем в замке это очевидно! И она любит тебя, но вы оба упрямее мулов и не хотите этого признать.

– Ты не можешь заставить его признаться в том, чего нет, Дункан, ибо твой брат – человек порядочный, честный и благородный и не будет лгать. Он не любит меня.

У лэрда язык примерз к небу. Он хотел сказать Адэр. Хотел крикнуть на весь мир, что любит ее. Но открыть душу перед всеми обитателями замка? Перед своими людьми?! Слугами, которые пришли с кухни?! Они посчитают его глупцом, а этого он не вынесет. Поэтому Конал молчал. Адэр в упор смотрела на него. Ярость бушевала в ней, глаза невольно наполнились слезами.

– Прощайте, милорд, – процедила она и повернулась, чтобы выйти.

– Конал! Не смей ее отпускать! – завопил Мердок. – Она носит твое дитя!

Лэрд Клайта на мгновение задохнулся, словно от мощного удара в живот. Грудь стеснило до боли. Сердце продолжало свой беспорядочный танец. Вне себя от гнева он бросился к Адэр и схватил за руку.

– Ах так! Ты собиралась бессовестно бросить меня, не сказав, что носишь моего ребенка?! Знай, наше дитя – единственное, что мешает мне удушить тебя на месте!

Но Адэр как ни в чем не бывало размахнулась свободной рукой и отвесила ему пощечину.

– Наше дитя? Нет, милорд! Ваш бастард!

Она ударила его? Он схватил ее руку и стиснул, не рассчитав сил.

– Мне больно! – вскрикнула Адэр.

– Радуйся, что тебя не убили! – прорычал Конал. – Пойми одно, Адэр, ты не сделаешь ни шагу из этого дома! Ты моя! Стала моей с того момента, как мы встретились, и моей останешься. Я просил тебя выйти за меня замуж, и теперь мы поженимся, потому что малыш должен иметь имя.

– Я не выйду за тебя, Конал, и ты меня не заставишь. Не выйду за человека, который меня не любит! В первый раз я вышла замуж по доверенности и ничего не знала об этом, пока не увидела изрытого оспой мальчишку, объявившего себя моим повелителем. Второй раз пришлось идти под венец по расчету, но третий брак будет только по любви, и ни по какой другой причине, потому что мне нечего предложить мужу, кроме любви и верности. Больше я не графиня Стентон и не богатая землевладелица. Я могу отдать мужу только себя и не желаю иметь ничего общего с человеком, которому настолько безразлична, что он даже не может сказать о своей любви. Не может открыть, что у него на сердце.

– Никуда ты не пойдешь, – выдавил Конал и бесцеремонно потащил Адэр из зала наверх, в свою спальню.

Втолкнул ее внутрь, вышел и запер за собой дверь. – Мы все обсудим, когда я вернусь с охоты, – пообещал он перед уходом.

– Нечего нам обсуждать! – кричала Адэр ему вслед, но в ответ услышала только топот подбитых гвоздями сапог.

Вернувшись в зал, Конал обратился к братьям и служанкам:

– Я запер эту непокорную женщину в своей спальне. Элсбет, в мое отсутствие ни ты, ни остальные не должны и близко подходить к двери. Пусть Адэр немного остынет. Надеюсь, к вечеру она придет в себя и послушается голоса разума.

– Скорее уж ее сердце еще больше ожесточится против вас, милорд, – предрекла Элсбет. – Почему бы не сказать о своей любви и не покончить с этим раз и навсегда?

– Почему ты вообразила, будто я ее люблю? – поинтересовался Конал.

В ответ Элсбет презрительно фыркнула. Флора и Гризел понимающе переглянулись. Дуглас и Мердок дружно хмыкнули, а люди Конала заулыбались.

– Она придет в себя, – повторил Конал, – и не захочет видеть своего ребенка незаконнорожденным, как она сама!

– До шести лет она ничего не знала о своем настоящем отце, – напомнила Элсбет. – И не чувствовала себя чужой в семье Радклифф, потому что Джон любил ее как родную дочь. Да она и была его дочерью независимо от того, кто заронил семя в лоно ее матери. А потом она попала прямо к королю, где с ней обращались как с законным ребенком.

– Мое дитя никогда не назовут бастардом, – упорствовал Конал. – Она носит ребенка, я готов жениться на ней. При необходимости священник поженит нас и по доверенности!