Обрести любимого - Смолл Бертрис. Страница 71

Женщина встала на колени и закрепила ноги Валентины кожаными петлями так, что она оказалась распластанной между двумя столбами. Тимур-хан оглядывал свою жертву, медленно обходя вокруг нее. Валентина напряглась, услышав щелканье кнута.

Он точно знал, что делает, обрушив жалящие удары ей на спину и ягодицы, которые вскоре начали гореть от повторяющихся ударов кнута. Он подошел, чтобы заглянуть ей в лицо еще раз, и, подняв руку, обвел ею тонкие красные рубцы на ее грудях и животе. Она безмолвно смотрела на него. Он медленно кивнул, а потом снова зашел за ее спину. Кнут щелкнул еще раз.

Еще полдюжины жестоких болезненных ударов обрушились на нее, заставляя ее извиваться в тугих петлях. Она не представляла, какими чувственными были ее движения для наблюдающих за ней мужчин, некоторые из них уже похотливо облизывали губы.

Наконец, добившись своего, Тимур-хан прекратил пытку. Он обратился к своим людям.

— В наказание она будет висеть здесь до конца дня. Все ее дырки предназначены только для моего члена. В остальном можете забавляться с ней, но помните, что, если она мне понравится и если я смогу сделать ей ребенка, я возьму ее в жены. — Он ушел в юрту вместе с Есуген.

Валентине хотелось выть от боли, и она холодела от страха. Ее окружили татары, глазея на ее обнаженное, беспомощное тело. Они напоминали волков, созерцавших свою добычу. Наконец, к ней подошел молодой татарин и, глядя ей в глаза и улыбаясь, стал мять ее грудь.

Она смотрела на него, страшась того, что он мог сделать следом. Еще один ухмыляющийся татарин присоединился к нему и грязной рукой схватился за другую ее грудь. Они держали ее груди на ладонях, мяли и крутили их, перекатывали соски между большим и указательным пальцами и щипали их.

— Ну и сиськи, Боал! — сказал первый мужчина. — Какие замечательные сиськи!

— Царские сиськи, Гайк, — согласился другой, кивая в знак согласия.

Гайк наклонил голову и полизал сосок языком. Его губы сомкнулись на нем, и он стал сосать его с силой, — Умм, — пробормотал он, поднимая наконец глаза на ухмыляющегося товарища. — У нее сладкое тело, Боал. Попробуй!

Он вернулся к своему приятному занятию, пока другой, громко чавкая, занялся второй ее грудью.

Молчаливые слезы катились по лицу Валентины. Она ничего не могла сделать, абсолютно ничего, чтобы избавиться от них. «Я смогу вынести это, если не испугаюсь, — говорила она себе. — Меня по крайней мере не изнасиловали». Избавиться от этих мужчин она не могла, и Патрик никогда бы не захотел ее после того, как она побывала в такой грязи, Двое мужчин жадно сосали ее груди, их зубы царапали ее нежную кожу. Неожиданно она ахнула и попыталась вырваться из рук, которые ухватили ее за ягодицы. Грубые пальцы впились в ее мягкую кожу, в нос ударил тяжелый запах чеснока, пока чей-то голос нашептывал ей в ухо скабрезности. Она не очень хорошо знала турецкий, но очень хорошо понимала мужчину, произносящего эти слова. Сейчас к ней приближались другие мужчины, неловко шаря в своих штанах, вытаскивая наружу свои напрягшиеся члены и жадно потираясь ими об нее.

— О Аллах, как бы мне хотелось ее, — простонал один из мужчин.

— Ни одна женщина не стоит того, чтобы быть убитым из-за нее, — ответил другой, более благоразумный мужчина, прижимаясь к бедрам Валентины.

— Он не сможет убить нас всех, Джучи.

Джучи рассмеялся.

— Может. И смерть, которую ты примешь за минутное удовольствие, будет ужасной. Лучше сунь свой член в одну из наших лагерных шлюх, Кузалу. Так ты доживешь до завтра.

Валентина застонала от ужаса из-за того, что делали с ней, думая о том, чтобы сохранить рассудок. Они поняли это по-своему. Хихикая, они начали издеваться над ней.

— Эй, ей нравятся наши ласки, правда, сука?

— Нет! — проскулила она.

Они засмеялись, и один из них выкрикнул:

— Ее красивая дырка тоже хочет, чтобы ее приласкали. Я знаю, как ублажить ее! — Опустившись на колени, татарин раздвинул половые губы Валентины и стал сосать нежную розовую плоть своим большим, мокрым ртом.

Валентина открыла рот, чтобы закричать. Мускулы ее горла напряглись, но ни единого звука не вырвалось у нее. Между ее раздвинутых ног вздыхал и чавкал мужчина, похотливо отпуская замечания окружавшим его друзьям.

— Она как дикий мед.

— Не жадничай, Урус!

Уруса оттолкнули в сторону, и его место занял другой татарин, чей рот стал наслаждаться плотью Валентины.

Она не могла больше выносить разврата, творимого над ней. Ее тело под жарким солнцем внезапно стало холодным, как лед, глаза закатились, голова упала на грудь.

Прошло несколько минут, пока ее насильники поняли, что она потеряла сознание. Огорченные тем, что больше нельзя развлекаться с жертвой, они разбрелись.

Она висела без сознания до тех пор. Пока не пришла Есуген и силой не влила ей в рот воды. Валентина сделала вид, что она все еще без сознания, потому что боялась, что мужчины вернутся, если она начнет проявлять признаки жизни. Она знала, что больше их выносить не сможет. Ее нежная кожа болела от нанесенных кнутом ударов, и ее обжигало весеннее солнце. Все тело было в ссадинах, а соски болели, и на них были кровавые отметины зубов.

— Твое дыхание выдает тебя, чужестранка. Выпей воды. Поблизости никого нет, — пробормотала участливо Есуген.

Валентина с жадностью проглотила солоноватую воду, смочив пересохшее горло.

— Не пей слишком много, — предупредила Есуген, убирая бурдюк с водой.

— Кто… кто ты? — выдохнула вопрос Валентина.

— Я несчастная раба Тимур-хана, — ответила Есуген. — Если бы я сумела подарить ему детей, я могла бы стать его женой. Теперь на этом месте будешь ты. Я молю, чтобы ты подарила ему сыновей, о которых он мечтает, иначе тебя ждет такой же конец, как и меня. Жизнь в степях трудна для каждого, кто живет здесь, но для рабов особенно. — Боясь вызвать подозрение слишком долгой задержкой, Есуген вернулась в юрту.

На время Валентина впала в полузабытье и была возвращена в реальность Тимур-ханом. Когда день пошел на убыль, он вышел из юрты и стал пристально рассматривать ее. Он схватил ее сзади за волосы и жестоким рывком вернул в сознание. Валентина открыла глаза и увидела прямо перед собой лицо Тимур-хана.

— Глаза как драгоценные камни, — тихо отметил он. — Твое лицо и формы годятся для султанского гарема, сука. Я мог бы получить целое состояние за тебя на невольничьем рынке в Каффе и вдвое больше, если бы отвез тебя в Стамбул. Но вместо этого мне будет приятно оставить тебя для себя. — Он пошарил в своих одеждах и, вытащив свой торчащий член, начал тереться им между ее ногами.

— Думаю, что ты получила свой урок, моя красивая пантера. Только представь себе, что стало бы с тобой, если я позволил бы своим мужчинам брать тебя по-настоящему. Они заткнули бы своей похотью каждую дырку в твоем теле. Вскоре я прикажу Есуген освободить тебя. Тебя вымоют, а потом ты уступишь мне. Я буду твоим господином, сука. Мое семя попадет в твое чрево и там пустит свои корни. Ты подаришь мне сыновей, и я буду бессмертен. Явид-хан так и не стал бессмертным. — Его рука сейчас почти нежно гладила ее волосы. — Сильных сыновей, — бормотал он, — ты подаришь мне сильных сыновей! — Его глаза блестели, почти как у сумасшедшего.

— Никогда! — Ее ненависть вырвалась наружу и почти опалила его.

Непроизвольно Тимур-хан отступил назад. Потом рассмеялся:

— Хорошо! Ты еще не покорилась, а я и не хочу этого. Как только ты признаешь во мне хозяина, как только ты подаришь мне сыновей, я сделаю тебя царицей. Я положу мир к твоим ногам.

Не говоря больше ни слова, он повернулся и ушел.

Ее тело сейчас состояло из одной огромной боли, а руки и ноги онемели от кожаных петель. Солнце уже почти село и больше не обжигало ее белую кожу. Лагерь затих, потому что татары разбрелись по юртам.

Рука, возникшая из-за спины, зажала ей рот и засунула в него какую-то тряпку. Чьи-то руки раздвинули ее ягодицы, и она почувствовала, как в ней грубо тыкалась толстая, твердая мужская плоть.