Путешествие Хамфри Клинкера - Смоллет Тобайас Джордж. Страница 26

Мисс Табита сама бежит ему навстречу: она не понимает или делает вид, будто не понимает, значения его учтивости, каковая, вне сомнения, притворна и неискренна. Тетушка возвращает ему комплименты с чудовищными процентами, за столом она преследует его своими любезностями, она то и дело с ним заговаривает, вздыхает, кокетничает, делает ему глазки и своим отвратительным жеманством и наглостью принуждает бедного придворного любезничать с ней по мере сил. Короче говоря, она предпринимает осаду сердца Бартона и с такой смелостью подводит свои апроши, что боюсь, как бы ему не пришлось капитулировать. А тем временем его отвращение к сей влюбленной особе борется в нем с присущей ему любезностью и со свойственной от природы боязнью кого-нибудь обидеть, что и при водит его в отчаяние, крайне смехотворное.

Два дня назад он убедил меня и дядюшку сопровождать его в Сент-Джемский дворец, где он хотел познакомить нас со всеми вельможами в королевстве; и в самом деле, там собралось весьма много достопримечательных особ, ибо при дворе было какое-то очередное празднество.

Наш провожатый исполнил свое обещание с превеликой точностью. Он называл нам каждую персону обоего пола и свои рекомендации украшал панегириком. Увидев приближавшегося короля, он сказал:

— Вот идет самый любезный монарх из всех, кто когда либо держал скипетр Англии. Deliciae humani heneris 17. Это Август по воздаянию заслуг, Тит Веспасиан по благородству, Траян по благотворительности, Марк Аврелий по мудрости!

— Весьма почтенный, добросердечный джентльмен, — вставил дядюшка, — он слишком хорош для нашего времени. Английский король должен иметь в своей натуре малость от дьявола.

Повернувшись к герцогу К., Бартон продолжал:

— Герцога вы знаете. Вы знаете этого прославленного героя, который растоптал мятеж и спас для нас все, чем мы владеем и должны почитать дорогим для каждого англичанина и христианина. Всмотритесь в его глаза! Какой у него проницательный и вместе с тем умиротворяющий взгляд! Какая благородная осанка! Сколько в нем доброты! Даже злопыхатель и тот должен будет признать, что это один из самых великих воинов в христианском мире.

— Полагаю, что так, — сказал мистер Брамбл, — но кто сии молодые джентльмены рядом с ним?

— Вот эти? — воскликнул наш приятель. — Да ведь это племянники его высочества! Принцы королевской крови. Какие милые молодые принцы! Священный залог протестантской династии! Такие сердечные, такие умные, такие царственные!

— Да, да, очень умные, очень сердечные, — перебил его дядюшка. — Но поглядим на королеву! Ба! Вон королева! Дайте взглянуть! Дайте посмотреть! Где мои очки? Ба! А в глазах какой ум! И какая чувствительность! И какое выражение! Ну, а теперь, мистер Бартон, кого вы еще нам покажете?

Следующей особой, на которую тот указал, был фаворит граф, стоявший один у окна.

— Взгляните на северную звезду! — сказал Бартон. — У нее обкорнали лучи…

— Как? Каледонское светило, которое недавно столь сияло на нашем небосклоне? Теперь оно мерцает сквозь туман. Как Сатурн, но только без кольца, холодный, тусклый и далекий. Ба! А вот другой великий феномен, великий пенсионарий, сей флюгер патриотизма! Он вращается при каждом колебании политического компаса и чувствует еще, как ему дует в зад ветер славы. И он тоже, как зловещая комета, снова поднялся над горизонтом королевского двора, но сколь долго будет продолжаться его восхождение, нельзя предсказать, ежели принять во внимание его большие странности. А кто эти два сателлита, которые неотступно следуют за ним?

Когда Бартон назвал их имена, мистер Брамбл сказал:

— О них я слышал. У одного в жилах нет ни капли красной крови, в голове у него — холодный, опьяняющий чад, а в сердце его хватит злобы, чтобы заразить целую нацию. Другой, я слышал, намеревается войти в правительство, и пенсионарий достодолжно заверил, что он сего достоин. Единственным доказательством его мудрости, каковое мне известно, является лишь то, что он дезертировал от своего бывшего патрона, когда тот потерял власть и лишился милости народа. У него нет ни твердых убеждений, ни таланта, ни ума, он груб, как боров, жаден, как ястреб, и вороват, как галка, но, надо признать, он не лицемер. На добродетели он не притязает и не берет на себя труд надевать личину. У его министерства будет одно преимущество: никого но разочарует нарушение им обещаний, ибо ни один смертный никогда не верил ни одному его слову. Я удивляюсь, как это случилось, что лорд Икс раскопал этого удачливого гения и с какой целью остановил на нем свой выбор? Можно подумать, что министр обладает способностью подбирать на своем пути каждого болвана и плута, подобно тому, как янтарь притягивает мякину, солому и сор…

Похвальное слово дядюшки было прервано появлением старого герцога Н., который с озабоченным и внушительным видом совал нос в лицо каждому, словно кого-то разыскивал, чтобы сообщить ему нечто чрезвычайно важное.

Дядюшка, знакомый с ним ранее, поклонился, когда тот проходил мимо, и герцог, увидев, что ему почтительно кланяется отменно одетый джентльмен, не преминул ответить на поклон. Он даже подошел к дядюшке и, любезно взяв его за руку сказал:

— Как я рад вас видеть, дорогой друг, мистер А.! Давно ли вы приехали из-за границы? Как поживают наши добрые друзья голландцы? А прусский король не думает о новой войне? О, это великий король! Великий завоеватель! Величайший завоеватель! Ваши, сэр, Александры и Ганнибалы — ничто перед ним! Капралы! Барабанщики! Сущая дрянь! Только подонки! Чертовы…

Его светлость задохнулся, и дядюшка воспользовался этим, чтобы сказать, что он не уезжал из Англии, что его фамилия Брамбл и что он имел честь заседать в предпоследнем парламенте покойного короля представителем боро Димкимрайт.

— Вот оно что! — воскликнул герцог. — Ну, как же, я прекрасно вас помню, дорогой мистер Брамбл! Вы всегда были честным верноподданным… Надежный друг правительства… Я назначил вашего брата епископом в Ирландию…

— Простите, милорд, — вставил сквайр, — у меня был когда-то брат, но он служил в армии капитаном…

— Ба! Совершенно верно!.. — воскликнул его светлость. — Вот-вот… Но кто же тогда был епископом? Епископ Блекбери — да, да, именно епископом блекберийским! Может быть, какой-нибудь ваш родственник…

— Очень возможно, очень возможно, милорд! — сказал дядюшка. — Блекбери

— плод Брамбла… 18 Но я не думаю, чтобы сей епископ был ягодой с нашего куста.

— Правильно! Правильно! Ха-ха-ха! — воскликнул герцог. — Тут вы меня поймали, добрейший мистер Брамбл, ха-ха-ха! Буду рад вас видеть на Линкольнс Инн Филдс… Вы знаете дорогу… Времена переменились. Хоть власть я и потерял, но способностей не утратил… Ваш покорный слуга, любезный мистер Блекбери…

С этими словами он направился в другой угол зала, расталкивая людей.

— Какой любезный старый джентльмен! — воскликнул Бартон. — Какая бодрость духа! Какая память! Он никогда не забывает старых друзей!

— Он оказывает мне слишком много чести, причисляя к своим друзьям, — сказал наш сквайр. — В бытность мою в парламенте я голосовал за министерство только три раза, когда моя совесть говорила мне, что его действия правильны. Но ежели он еще устраивает утренние приемы, я поведу туда племянника, пусть он поглядит и убедится, что следует их избегать. По моему мнению, английскому джентльмену вредней всего бывать на приемах министра. Теперь я ничего не могу сказать о его светлости, но лет тридцать назад он был постоянной мишенью насмешек и проклятий. Над ним всегда издевались, почитая его обезьяной в политике, а его пост и влиятельность споспешествовали только тому, что глупость его стала всем известна и оппозиция проклинала его как неутомимого подголоска главной персоны, коего справедливо заклеймили как отца продажности. Но сия забавная обезьяна, сей продажный подголосок, как только потерял свои посты, каковые были ему решительно не по плечу, и как только развернул знамена кучки, подрывающей свою партию, так тотчас же превратился в образец добродетели. Те самые люди, которые раньше поносили его, нынче превозносят до небес как мудрого, опытного государственного мужа, главную опору протестантского престолонаследия и краеугольный камень английской свободы… Мне хотелось бы знать, как мистер Бартон примиряет сии противоречия, не принуждая нас отречься от всех прав и привилегий на здравый смысл?