Бритва в холодильнике. Страница 2

Он вынул из последнего аппарата продолговатую пластинку и подал Рою. Тот еле удержал её в руках, так она была тяжела — в восемь раз плотнее железа, в три раза тяжелее самого тяжёлого естественного металла осьмия. Уже это одно — тяжесть — внушало почтение. Ещё больше внушало почтение то, что Рой знал из теории твёрдых энергетических конденсаторов: одна сторона пластинки была зеленой, другая красной, их можно было хоть сотни раз класть красной стороной на красную, зеленой на зеленую. Но если складывались разноцветные стороны, две сомкнувшиеся пластинки становились генератором энергии — и мощность его определялась силой прижатия одной пластинки к другой.

— Посмотрите на генератор в сборке, друг Рой, — Анадырин подал Рою нечто вроде чемоданчика с гибкими шлангами отвода энергии. — Вот этот движок сбоку управляет пружинами сжатия, а величина сжатия — выдачей энергии. В минимуме — энергии не больше, чем от электрической лампочки, а в максимуме она равна той, что развивает двигатель межпланетного лайнера.

— Анадырин вздохнул. — Сколько, знаете, мы связывали надежд с этим уникальным аккумулятором энергии, такие двигатели планировали создать на его основе… И даже не завершили опытного образца!

Рою давно следовало отложить в сторону недоделанный аппарат, похожий на ручной чемоданчик, и приступить к делам более важным. А он все гладил пальцами шероховатые чёрные бока, все крутил регулятор настройки, все вслушивался в сухой скрип пружин, сжимавших одна другую, вместо того чтобы сжимать чудодейственные конденсаторы — две небольшие, сомкнувшиеся разноцветными сторонами пластинки. Именно о таком двигателе, компактном и мощном, сердцем которого должен был стать этот ящичек, и мечталось ему с Генрихом, когда брату явилась идея торпедообразного аппарата, способного невредимо прорезать толщи плазмы, нагретой до звёздных температур. Какой шальной поначалу показалась идея, как он высмеивал тогда сумасбродные фантазии брата — и как все обрело реальность, когда на Меркурии приняли заказ на твёрдые энергоконденсаторы! И Генрих и он сжились с мыслью, что плазмоход будет изготовлен не поздней будущего года и тогда же отсюда, с Меркурия, нырнёт в бушующее озеро плазмы, именуемое солнечным пятном; именно в будущем году ожидают самое интенсивное в столетии пятнообразование. Уже и обещания такие были даны Боячеку, уже отбоя не стало от смельчаков, просящихся в экипаж плазмохода. Вины его и Генриха в том, что фантазия так и останется фантазией, нет — но огорчение от этого не меньше. Рой повернулся к Хонде.

— Вы сказали, что первым прибыли на место трагедии и успели поговорить с умирающим Карлом. Я бы хотел узнать, как все происходило.

Хонда переходил с места на место, показывая, кто где стоял и что делал.

Вот на этой подставке покоился лучевой генератор, он и сейчас здесь стоит, этот ящик с дулом, похожим на пушечное, — великое творение лаборатории твёрдого конденсирования, он даже сильней выразится: величайшее из созданий Карла Ванина, несравненного экспериментатора, и его помощника, бессовестного Эрвина Кузьменко, устроившего аварию.

Карл наклонился над столом, он вкладывал пластинку в конденсаторную печь на доконденсацию, он собирался щёлкнуть затвором и отойти, после этого Эрвин должен был сфокусировать лучевой генератор в горнило печи и включить конденсацию. А Эрвин включил генератор раньше. Карл ещё не отошёл. Карла всего охватило пламенем, Эрвин тоже попал в огонь, сигнализация оповестила все уголки цеха о несчастье в лаборатории, все сразу же ринулись сюда, он, Михаил Хонда, примчался первым, он уже говорил об этом, но спасти Ванина не удалось, он прожил всего несколько минут.

Эрвин пострадал меньше, но тоже с неделю боролся со смертью, врачи теперь выздоровление гарантируют, жулики всегда выворачиваются из беды, а честные люди всегда страдают. Рой сердито прервал Хонду:

— Вы не находите, что слово «жулик», непрерывно вами произносимое, не соответствует сути события? Если Эрвин Кузьменко сознательно направил генератор на Карла Ванина, то Эрвин преступник. А если это произошло неумышленно, то Эрвин тоже пострадавший. Не вижу жульничества в том, что человек неделю боролся со смертью.

Второе напоминание о том, что надо сдерживаться в оценках, подействовало сильней, чем первое. Руководитель цеха аккумуляторов энергии смешался. Теперь он говорил извиняющимся тоном, почти оправдывался:

— Что вы, какое преступление! И мысли такой не было. Несчастье, конечно, и расхлябанность, граничащая с безответственностью. Эрвин любит демонстрировать своё пренебрежение к людям. Вы в этом убедитесь при первом же разговоре с ним. Если он согласится разговаривать с вами, впрочем…

— Он так плох, что не может разговаривать?

Как ни старался Хонда сдержать злость, она прорывалась:

— Простите, друг Рой, вы не совсем ясно представляете себе, что у Эрвина термин «может» отличен от термина «хочет». Мы уже привыкли считаться с этой его особенностью, а вам ещё с ней знакомиться. И вряд ли она вас порадует, особенно если Эрвин пожелает поиздеваться над вашими мыслями.

— Михаил, не стоит… — дипломатично сказал директор энергозавода, а Стоковский снова беззвучно засмеялся.

— Я постараюсь не высказывать мыслей, способных дать повод для издевательства, — холодно отпарировал Рой.

— Буду рад, если вам это удастся, — буркнул Хонда и снова заговорил о том, как пытались спасти Карла, какие разрушения вызвал пожар и почему лабораторию твёрдого конденсирования энергии быстро не восстановить.

— В катастрофе погибли все рабочие журналы, все записи обсуждений — словом, весь набор плёнок. Они были сложены в сейфе, вот здесь, возле конденсаторной печи, — Хонда нервно водил рукой по стене, усеянной пятнами ожогов. — Когда я ворвался в лабораторию, сейф пылал костром на ветру, но мы все, вы понимаете, пытались спасти Карла… И Эрвина, естественно, он рвал на себе пылающую одежду. В общем, когда обратились к сейфу, было поздно, архив лаборатории погиб. Вряд ли можно его восстановить, даже если Эрвин возвратится в сознание и захочет это сделать. Остатки сейфа вынесены. Вообще в лаборатории мало что уцелело.