Урук-хай, или Путешествие Туда… - Байбородин Александр Владимирович. Страница 21

В комнате помолчали, потом Гхажш сказал: «Ладно. Так и сделаем. Знак я Вам дам. Мы уйдём. Жаль, кузнеца нет».

– А кузнец-та зачем?

– Малого, что в спальне спит, к этой орясине приковать надо. Он у нас пленник важный, нельзя, чтобы сбежал. Бегал уже. В такое дерьмо влип, что я восемь парней потерял, его вызволяя. Но это всё равно сейчас. Ни кузнеца, ни цепи, ни времени.

– За кузнеца я сойду. Хорошего чего мне не сковать, а на цепи звено разомкнуть та обратно сварить сумею. Цепь на колодезном журавле есть. Тонкая, но руками не порвёшь. Времени надо всего-та четверть часа, пока собираетесь, управимся. Кузня-та цела. Тама и горн есть, и наковальня, и прочее всё. Дом толь сожгли.

Дальше время помчалось, как сорвавшийся с привязи бык ранней весной. В спальню ворвались Гхажш с Урагхом, и меньше, чем за одну минуту, я был извлечён из постели, вытряхнут из ночной рубашки и переодет в серую дерюгу. Ещё минута ушла на то, чтобы добраться до кузницы на окраине деревни. Урагх нёсся, не разбирая дороги, зажав меня подмышкой, словно сумку или лёгкий мешок. У колодца, на деревенской площади, он приостановился на пару мгновений, чтобы оторвать цепь. Я не оговорился, он её, действительно, оторвал. Вырвал забитый в ствол журавля штырь вместе с куском деревяшки. И побежал дальше, придерживая меня подмышкой одной рукой и наматывая на вторую длинную цепь с волочащейся за нами тяжёлой деревянной бадьёй.

Когда мы влетели в полутёмную кузницу, возле горна уже суетился кряжистый светловолосый мужик. Пока он раздувал горн, калил и расклёпывал звенья цепи, Урагх усадил меня в углу на чурбак и встал рядом, крепко держа за волосы. Прошло не очень много времени, мою шею обернули сырой тряпкой, прижали голову к наковальне, и через пару минут звона в ушах на мне оказался цепной ошейник. Второй конец цепи мужик обернул Урагху вокруг левой руки, чуть ниже плечевого сустава. Второпях они не догадались укоротить цепь, и моя привязь оказалась довольно длинной, не меньше двенадцати футов. Но Урагх лишь махнул рукой и, снова схватив меня подмышку, побежал обратно, на площадь.

На площади весь ат-а-гхан уже был в сборе. Навьюченные, как кони, орки и стояли, как кони, нетерпеливо перетаптываясь, только рукой отмахни знак, и сорвутся в стремительный, до свиста в ушах, бег. В деревенской пыли, возле колодезной колоды для поения скота, лежало обезглавленное орочье тело, и голова была здесь же, заботливо кем-то поставленная на спину трупа. Глаза у головы были широко, недоумённо раскрыты, казалось, она сейчас откроет рот и жалобно спросит: «За что меня так?» Разрубленная шея ещё сочилась, и над тёмным мокрым пятном в пыли, жужжа, роились зелёные толстые довольные мухи. Едва Урагх вместе со мной приблизился, прозвучал приказ, и орки тронулись, сначала неспешным шагом, но постепенно набирая разгон и переходя на бег.

Мне тоже пришлось бежать, но недолго. Ровно столько, сколько времени понадобилось Урагху, чтобы перевязать ножны своего кривого клинка на правый бок. А потом он вскинул меня себе на плечи. Мешка у него на этот раз не было, видно, его нёс кто-то другой. Чуть ниже шеи поперёк спины был пристёгнут плотно свёрнутый буургха, и я удобно устроился, сидя на нём и свесив ноги по обе стороны Урагховой шеи. Урагх что-то недовольно буркнул, но ухватил мои лодыжки, встряхнул меня плечами, устраивая тяжесть получше, закинул свободную петлю цепи мне на колени и помчался ровной размашистой рысью.

Клянусь! Такого необычного пони не было ни у одного хоббита! И такого быстрого тоже. Мой Толстый Дружок сильно уступал Урагху в быстроте бега. Думаю, что Скальдфильд Тедди тоже. Да и к чему хоббитскому пони быстрый бег? Хоббиты, как известно каждому, народ неторопливый. Спешить в наших краях считается неприличным. Если хоббит, взрослый, я имею ввиду, вдруг куда-то побежал, на него не будут показывать пальцем, но по лбу этим пальцем обязательно постучат. Когда он уже пробежит мимо, понятное дело. Если Вы увидите несущегося вскачь хоббита, значит, с ним произошло что-то действительно ужасное. Возможно, началась война или его собираются женить на Настурции Шерстолап. Но войны в наших краях очень редки, а Настурция Шерстолап, по-моему, всё ещё не замужем. Так что редкому хоббиту удаётся ощутить чувство стремительного полёта над землёй, когда тёплый ветер бьёт в лицо, и глаза слезятся от попадающих в них пылинок.

Думаю, что и мне больше не испытать это чувство. На своих двоих так быстро не разгонишься, а если разгонишься, вряд ли сумеешь бежать долго. Для хоббитских пони я нынче великоват и тяжёл, а на роханского коня сяду только при очень большой нужде или смертельной опасности. Потому что роханские кони злы и свободолюбивы, как варги. И для чужаков опасны лишь немногим менее. Даже со своими всадниками, что воспитывают их от утробы матери, у них отношения сложные. Подчинить такого коня, да даже не подчинить, просто подойти близко – для чужака дело почти невозможное. Разве что конь сам захочет принять дружбу всадника. Но думаю, что для этого надо обладать даром Огненного убеждения и быть «назгх Тхракатулуук [16]». Или, если Вы предпочитаете синдаринскую речь, носить на пальце Нарию, перстень с огненно-светящимся лалом.

Хотя, я так понимаю, что лал тут не при чём: главное не камень, а заклятие, надпись на кольце, что можно прочитать, только бросив его в огонь. Просто эльфы любят всё блестящее, а к светящимся камням у них какая-то особенная, непонятная другим народам, страсть. Я, впрочем, не знаток эльфийских нравов. Возможно, о кольцах не стоило и вспоминать, они потеряли свою силу, и то, что было, то уже ушло. В мире не скоро найдутся колдуны, способные создать такие поистине страшные вещицы. Более страшные, чем всё, что я знал и знаю до сих пор. Но кто возьмётся предсказать, сколько ещё поколений будет очаровано легендой о Кольце Всевластия? В моём путешествии мне довелось услышать эту историю ещё раз. И она так сильно отличалась от написанного в Алой книге, что услышанное до сих пор тревожит мою больную память. Хотя какое нынче имеют значение древние игры эльфов? Два маленьких хоббита сделали то, чего никто не мог ожидать от одного. Связь колец разорвалась, и мир стал иным. Ныне в нём нет магии, как почти нет самих эльфов. Возможно, когда-нибудь найдутся те, кто сумеет вернуть её в мир. Но я не хочу ни дожить до того времени, ни жить в том мире. Я не верю, что ложь бывает доброй. А что такое магия, если не искусство лживых образов?

Кажется, я говорил о конях? Или ветре в лицо?

Не знаю, доведётся мне когда-либо ещё раз испытать восторг скачки. У урр-уу-гхай нет коней. Тех, на которых скачут верхом, я имею ввиду. Кони урр-уу-гхай – медлительные битюги, низкорослые и ширококостные, как гномы. И столь же сильные. Когда впервые видишь такую широкогрудую лошадку на толстенных коротеньких ножках с огромными копытами, с пузом, едва не касающимся земли, всю покрытую густой длиннющей шерстью, разбирает невольный смех. Так забавно и игрушечно они выглядят. Даже по сравнению с хоббитским пони. Но сила у этих лошадок неигрушечная. Не знаю, сколько можно возить на роханских конях, но урруугхайский битюг может тащить на телеге десять тысяч фунтов груза. И это не предел! Для такой лошади главное – стронуть телегу с места, потом можно подкинуть ещё. И лошадь спокойно будет тянуть и тянуть. Пока не упадёт. Лошади урр-уу-гхай спокойны и медлительны, зато даже пахать на них может любой ребёнок, лишь бы ему хватало роста дотянуться до чапыг орала и сил удержать его в борозде. Медлительность маленьких битюгов искупается их выносливостью и неприхотливостью. Урр-уу-гхай шутят, что их лошади столь же упорны, как они сами, столь же выносливы и столь же глупы. Потому что кто же по доброй воле будет таскать такие тяжести и делать такую тяжёлую работу. Иногда надрываясь до смерти. Это обидная для коней ложь. Среди урр-уу-гхай я встречал глупцов больше, чем среди лошадей.

Но остальное – правда. В упорстве и выносливости с урр-уу-гхай никто не сравнится. Особенно с теми, кого в Рохане с уважением и ужасом называют лёгкой пехотой. Разве что хоббиты или величайшие воины, вроде Арагорна. Впрочем… Нет. С лёгкой пехотой урр-уу-гхай в выносливости не может состязаться никто.