Урук-хай, или Путешествие Туда… - Байбородин Александр Владимирович. Страница 50

– А как ты туда попал? – спросил я. – Или урр-уу-гхай просто так на королевскую службу принимают?

– Нет, конечно, – Гхажш расстегнул туго натянувшуюся на животе бъёрнингскую куртку. – Я в Форносте нанялся к купцам из Минас-Тирита в охрану. Вместе с ними и пришёл в Гондор. А уж в Минас-Тирите зашёл в королевскую кордегардию. Так и так, говорю, жил в Арноре, охотничал, теперь решил свет посмотреть. Желаю служить Великому Королю Элессару. Они спросили, как я в город попал, я честно всё про купцов рассказал. Купцов расспросили, чего они обо мне знают, а чего они обо мне знать могут? Только то, что я сам им сказал. Вот они и рассказали, как я нанялся, да как себя в пути вёл. Арнор же королевскими землями считается, хоть у короля руки до него и не доходят. И зачислили меня в королевские стрелки «с жалованьем королевского подданного». В стрелки любой сброд берут, только у королевских подданных жалованье побольше, а у остальных поменьше.

– Почему?

– Что почему? Почему жалованье разное?

– Нет. Почему любой сброд берут?

– Так сами гондорцы воевать не очень-то хотят. Считается же, что мир. Войны нет. А королевские стрелки всегда на войне. На границе. Итилиэн, Южный Гондор, Эминмуйл, Пепельные горы – места всё весёлые. Дикое пограничье. С нынешним королём у Гондора рот широк стал, все старые свои владения хотят обратно прибрать, да зубов не хватает. Это они ещё с Роханом из-за Арнора пока не сцепились, а на юге и востоке со всеми воюют. С Кхандом, с Умбаром, даже с Харадом. С орками итилиэнскими – уж само собой. Свои-то не очень рвутся в чужом краю помирать, ну и набирают всяких. За хорошее жалованье да за землю после службы. Желающих хватает.

– Это же сколько золота, наверное, надо, и земли тоже.

– Да не так много, как кажется. Долго ли королевский стрелок живёт? Год, два от силы. Десять лет редко кто выслуживает. Жалованье своё стрелки в королевских корчмах пропивают, когда на отдых выходят. А куда его? С собой таскать? Чтобы кто-нибудь с покойника ободрал? Вот и пьют, кто больше в себя вольёт. А уж вино и пиво только в королевских заведениях продают. И бардаки армейские тоже королю принадлежат. Кто это правило нарушит, тому голову без пощады отрубают, как за подделку королевской монеты. Так что золото всё обратно королю возвращается. Если кто десять лет отслужил, то землю ему не рядом с Минас-Тиритом дают. А где-нибудь за Минас-Итилем, поближе к Мрачным горам. Как раз там, где королевские стрелки всё время и шастают. Где одной рукой за плуг держись, а второй – за копьё. Король и тут не в накладе.

– А ты-то что в стрелках делал?

– Я ординарцем у нашего отрядного начальника был. Как меня в отряд определили, я сразу к нему подошёл. Простите, говорю, господин капитан королевских стрелков, я мужичина северный, здешних дел не понимаю, присоветуйте, куда мне королевское жалованье пристроить, чтобы не пропить. Жалованье он стал себе на сохранение брать, а я в ординарцы попал. Штаны ему стирать и вшей давить.

– И зачем это тебе надо было? – удивился я. – Полтора года чужих вшей отлавливать.

– Как зачем? – в свою очередь удивился Гхажш. – А где бы я ещё посмотрел, как гондорцы воюют? Воевать стрелки умеют. Королевская стража горазда только на стенах стоять, а стрелки – круглый год в поле. На войне. В королевские стрелки всякий сброд набирают, но начальство у них – самые боевые воеводы Гондора. Знать. Те, кто в десятом поколении воинов водит. Редко, редко кто из рядовых стрелков выслужился. На военном совете кто за спиной у капитана стоит, карты ему подаёт да бумаги всякие? Ординарец. А когда господа начальники пьянствуют, кто вино наливает? Опять ординарец. На пьянках ведь не только о бабах говорят. О деле тоже, и даже чаще. Кто холуя видит? Никто. Кто на него внимание обращает? Тоже никто. Холуй вроде тени: она есть, а никто её не замечает. Только смотри и слушай. И думай.

– А не противно?

– Противно. Но раз сам в шагхраты подался, терпи. Мог бы просто урагхом быть. Только мечом махать любой может. Даже снага. А для моей работы голова нужна. Вот Урагх, – я не сразу понял, что он имеет в виду не любого воина, а Урагха, – не смог бы. У него сдерживаться всегда плохо получалось. То он на твои разговоры в пещере и поддался.

– Я не хотел, – смутился я. – Я же не знал.

– Да это не важно, – сказал Гхажш. – Имеющий врага должен быть осмотрителен. Мы были врагами, и Урагх сам должен был соображать. А он не подумал. Если бы мы одни были, я бы не стал его имени лишать. Но ребята же верят, что бородатых накликать можно, а мне их суеверия не перебить. Вот ради них и пришлось… Тем более, что и бородатых он-таки накликал.

Гхажш помолчал… «Ждали они нас. Ждали».

– Откуда ж они знать могли, где мы пойдём? – засомневался я. – Откуда они, вообще, взялись?

– Взялись из Эребора, из Одинокой горы то есть. А ждали они не нас именно, а орков, которые сквозь Горы пойдут. Знали, что поверху во время весенних гроз не пойдём. Это на верную смерть.

– А откуда они могли знать, что какие-то орки сквозь Горы пойдут?

– От роханцев. У конеедов вдоль Южного тракта от Заизенского фольда до Эдораса заставы стоят. И голубятни при них. Пока мы до Гор добежали, на другой стороне уже проведали, что мы идём. Если бы я знал, что там бородатые, пошли бы мы на север, к Гхазатбуурзу.

– Гхазатбуурз – это Мория? – спросил я.

– Да.

– Так там же ворота завалены?

– Их уж лет пятьдесят как откопали. И тварь [34] эту в озере прикончили.

– А Бэролу сказал, что завалены.

– А зачем ему всё говорить? Не наша с тобой забота – бъёрнингов спасать. Они эту войну всё равно проиграют.

– Почему?

– Потому что между двух огней. Пока король с войском будет у Серебряни конеедов ловить, эсгаротцы Каррок сожгут. Припасы у войска скоро кончатся, а без воды и провизии в сухой степи летом – смерть. Это мы с тобой сурками можем прокормиться, из родничка напиться. А для большого войска, где сурков столько набрать? Оттеснят их от рек, и всё. Сами перемрут от голода, безводья и болезней. Хорошо, если один из десяти домой вернётся.

– Жалко их, – мне, действительно, стало жаль, когда я представил умирающих от жажды косматых любителей медовухи.

– Жалко. Раньше их королю надо было думать, как так сделать, чтобы Рохан с Эсгаротом не сговорились. Себе друзей найти. Не захотел. Теперь бъёрнинги за его глупость и жадность расплатятся… Что-то заговорились мы с тобой. Спать-то будем? Завтра опять идти.

– Да зачем нам днём по жаре париться? Может, по ночам будем идти?

– Второй день здесь провести хочешь? Нельзя надолго на одном месте оставаться. Здесь – степь. Кого угодно принести может.

И он завернулся в буургха, и уснул. Полдня проспал и снова уснул, не затруднился. А я ещё немного поворочался.

Утром отправились на север. Уже не торопясь и не надрывая тело бегом. За те несколько дней, что мы шли до Чёрной пущи, или Лихолесья, как назвал её Гхажш, ничего примечательного не произошло. Лишь раз далеко к востоку я заметил облака дыма.

– Это Возничие, – ответил на мой вопрос Гхажш. – Мясо себе запасают. Они так охотятся. Траву в степи поджигают, чтобы зверьё от огня бежало. А сами повозки в цепь ставят, полстепи перегораживают. Как зверьё до повозок добежит, тут его и бьют.

– А повозки не сгорят? – спросил я. – Когда огонь до них доберётся?

– Нет, – рассмеялся Гхажш. – Они перед тем, как повозки ставить, в том месте траву заранее выжигают. Там огню двигаться некуда.

– А мы им в облаву не попадём?

– Нет. Далеко. И ветер от нас.

На том наш разговор и кончился, а других событий не случилось. Лихолесье начало нас встречать издалека. Сначала появились маленькие тенистые рощицы – привет большого леса. Почти в каждой был родничок, и в них было удобно останавливаться на ночлег. Мы двигались от рощицы к рощице, промежутки между ними день ото дня становились всё меньше, и однажды я просто заметил, что мы идём уже не по степи, а по лесу.