Огромное окно - Сникет Лемони. Страница 17

— Мы наверняка доберемся благополучно. — Клаус всматривался вдаль в подзорную трубу — не покажется ли Дамоклова пристань. — Вы же говорили, что пиявки обычно не опасны и охотятся только за мелкой рыбешкой.

— Если только вы недавно не поели, — заметила Тетя Жозефина.

— Ну, мы не ели уже много часов, — успокоила ее Вайолет. — Последнее, что мы брали в рот, — это мятные лепешки, когда сидели в «Озабоченном клоуне». Но то было в середине дня, а сейчас середина ночи.

Тетя Жозефина кинула опасливый взгляд на воду и отодвинулась подальше от борта.

— Но я-то съела банан как раз перед вашим появлением, — прошептала она.

— Ой нет, — сказала Вайолет. А Солнышко перестала поворачивать румпель и боязливо вгляделась в воду.

— Я уверен, что волноваться нечего, — сказал Клаус. — Пиявки очень маленькие. Вот если бы мы сами находились в воде, то имели бы основание беспокоиться, но на парусную лодку они вряд ли нападут. К тому же их, возможно, разогнал ураган Герман. Спорю, озерные пиявки даже не покажутся на этой территории.

Клаус считал, что сказал все, что хотел, но в следующий же миг он добавил еще одну фразу: «Помяни дьявола…» Фразу эту употребляют в тех случаях, когда, стоит упомянуть о чем-то, и оно тут же случается. Например, во время пикника вы говорите: «Только бы не пошел снег», и в то же мгновение начинается буран. И вот тут вы говорите: «Помяни дьявола, и он тут как тут», после чего забираете одеяло, картофельный салат, садитесь в машину и едете в хороший ресторан. В данном же, бодлеровском, случае вы, не сомневаюсь, догадались, что заставило Клауса употребить это выражение.

— Помяни дьявола, — выпалил он, всматриваясь в воду. Из темной вихрящейся глубины поднимались кверху тощенькие неясные тени, едва видные при свете луны. Тени были не длиннее пальца, и сперва их можно было принять за пальцы купающегося человека, который барабанит ими по поверхности воды. Но у большинства людей десять пальцев, а тут со всех сторон к лодке, хищно извиваясь, устремились сотни крошечных тварей. От плывущих пиявок по воде шел тихий шелестящий звук, как будто бодлеровских сирот окружали люди, нашептывающие друг другу страшные тайны. Дети молча наблюдали, как стая подплыла к самой лодке и каждая пиявка при этом легонько стукнулась о деревянную обшивку. Их крохотные ротики сморщились от разочарования, когда они сделали попытку попробовать лодку на вкус. Пиявки слепы, но сообразительны, и они поняли, что им попался не банан.

— Видите, — нервно произнес Клаус, между тем как постукивание по лодке не прекращалось. — Мы в полной безопасности.

— Вот именно, — подтвердила Вайолет. Вообще-то она не была уверена, что они в полной безопасности, вовсе нет, но Тетю Жозефину следовало уверять, что они в полной безопасности. — Мы в полной безопасности, — повторила она.

Постукивание продолжалось и даже становилось громче и резче. Интересное это явление — чувство разочарования. Оно способно пробуждать в разочарованном худшее, что в нем есть. Разочарованные младенцы склонны бросать еду куда попало и устраивать пачкотню. Разочарованные граждане склонны казнить королей и королев и устраивать демократию. А разочарованные мошки склонны биться о лампочки и марать осветительные приборы. Но в отличие от младенцев, граждан и мошек, пиявки, надо отметить, уж очень противны.

И сейчас, когда разочарование у озерных пиявок все росло, сидящие в лодке с тревогой ожидали, что последует, когда разочарование пробудит в пиявках худшее. Какое-то время маленькие существа снова и снова пытались укусить дерево, но их мелкие зубки лишь производили неприятное постукивание. И вдруг, ни с того ни с сего, пиявки перестали стучать, и Бодлеры увидели, как их извивающиеся тельца удаляются прочь. — Они уходят! — с надеждой воскликнул Клаус.

Не тут-то было. Отплыв на значительное расстояние, пиявки с невероятной быстротой развернулись и бросились назад. С громким «блям» они разом ударились о лодку, и лодка качнулась самым рискованным образом, то есть «Тете Жозефине и троим Бодлерам чуть не пришел конец». Пассажиров раскачивало из стороны в сторону и чуть не выбросило за борт… Пиявки между тем, извиваясь, отплыли подальше с намерением предпринять вторую атаку.

— Ядек! — выкрикнула Солнышко и показала пальцем на борт. «Ядек», конечно, нельзя назвать грамматически правильным словом, но даже Тетя Жозефина поняла, что имела в виду младшая из Бодлеров: «Глядите, какую щель проделали пиявки!» Щель была узенькая, длиной с карандаш и толщиной с человеческий волос, и изгибалась так, будто лодка нахмурилась. Но если пиявки будут продолжать долбить в борт, морщина станет шире.

— Надо плыть быстрее, — сказал Клаус, — а то лодка очень скоро развалится.

— Но скорость лодки зависит от ветра, — возразила Вайолет. — Мы не можем заставить ветер дуть сильнее.

— Мне страшно! — закричала Тетя Жозефина. — Пожалуйста, не бросайте меня за борт!

— Никто не собирается бросать вас за борт, — нетерпеливо отозвалась Вайолет, хотя, с прискорбием должен сказать, Вайолет ошибалась. — Тетя Жозефина, беритесь за весло, Клаус, ты возьми второе. Если мы пустим в ход и парус, и румпель, и весла, мы будем двигаться быстрее.

Блям! Озерные пиявки ударили в борт, щель расширилась, и лодка опять закачалась. Одну из пиявок толчком перекинуло через борт, и теперь она извивалась на дне лодки в поисках пищи, скрежеща своими маленькими зубками. Клаус с брезгливой гримасой осторожно шагнул к ней поближе и хотел, поддав башмаком, выкинуть ее в озеро, но она вмиг присосалась к башмаку и начала прогрызать кожу. Вскрикнув от омерзения, Клаус тряхнул ногой, и пиявка опять упала на дно лодки, где принялась вытягивать шею и открывать и закрывать рот. Вайолет схватила длинный шест с сачком, подобрала пиявку и швырнула за борт.

Блям! Щель расширилась до такой степени, что внутрь стала просачиваться вода и на дне образовалась лужица.

— Солнышко, — сказала Вайолет, — следи за лужицей, если она увеличится, вычерпывай воду ведром.

— Мофи! — выкрикнула Солнышко, что означало: «Конечно, буду». Послышался шелестящий звук, пиявки опять уплывали подальше, чтобы снова таранить лодку. Клаус с Тетей Жозефиной принялись грести изо всех сил, а Вайолет занималась парусом и держала наготове шест на случай, если в лодку попадут и другие пиявки.

Блям! Блям! — раздалось уже два громких удара — один в борт, а другой по днищу, которое незамедлительно треснуло. Оказывается, пиявки разделились на две команды, — нормальная и приятная ситуация для игроков в футбол, но крайне неприятная для наших героев. Тетя Жозефина испустила вопль ужаса. Вода просачивалась теперь в двух местах, и Солнышко, бросив румпель, принялась вычерпывать воду. Клаус перестал грести и молча поднял весло вверх. На нем виднелись следы мелких укусов — работа озерных пиявок.

— С греблей ничего не выйдет, — мрачно известил Клаус старшую сестру. — Если и дальше грести, от весел скоро ничего не останется.

Вайолет наблюдала, как Солнышко ползает с ведром, полным воды.

— Все равно весла не помогут, — отозвалась она. — Лодка тонет. Нам нужна помощь.

Клаус оглядел темную спокойную гладь, совершенно пустынную, если не считать их парусной лодки и пиявок.

— Где нам взять помощь посреди озера? — сказал он.

— Надо поднять сигнал бедствия, — объяснила Вайолет и, сунув руку в карман, достала ленту. Она отдала Клаусу сачок и подвязала лентой волосы кверху, чтобы они не лезли в глаза. Клаус и Солнышко молча смотрели, зная, что она делает так, когда погружается в изобретательские мысли, а сейчас они как раз отчаянно нуждались в изобретении.

— Вот правильно, — сказала Тетя Жозефина, — закрой глаза. Я именно так поступаю, когда мне страшно, — преграждаю доступ страху, и мне становится легче.

— Ничего она не преграждает, — рассердился Клаус, — она сосредоточивается.

Клаус был прав. Вайолет сосредоточилась изо всех сил, ломая себе голову над тем, каким образом просигналить SOS. Сперва она подумала о пожарных сигналах. Мигающие огни, громкие сирены — замечательный способ сигналить о помощи.