Скверное начало - Сникет Лемони. Страница 13

Глава одиннадцатая

— Как приятно, что ты решила к нам присоединиться, — приторным голосом произнес крюкастый.

Вайолет хотела сразу же скользнуть по веревке вниз, но помощник Графа Олафа оказался проворнее. Он мгновенно втащил ее в комнату и резким движением швырнул вниз спасательное устройство. Металлическая кошка со звоном ударилась о землю. Вайолет тоже попалась в капкан.

— Я рад, что ты тут, — повторил крюкастый. — Я как раз очень соскучился по твоей хорошенькой мордашке. Садись сюда.

— Что вы собираетесь со мной делать? — спросила Вайолет.

— Я сказал — сядь! — прорычал крюкастый и толкнул ее на стул.

Вайолет оглядела скудно освещенную неряшливую комнату. В течение вашей жизни вам приходилось, наверное, замечать, что людское жилье обычно отражает личность своих обитателей. В моей комнате, например, собраны самые разные предметы, которые представляют для меня особую важность. Среди них — пыльный аккордеон, на котором я могу сыграть несколько грустных мелодий, толстая пачка записей о деятельности бодлеровских сирот и давным-давно сделанная, потускневшая от времени фотография женщины по имени Беатрис. Предметы эти для меня очень ценны и дороги. Комната в башне тоже содержала вещи, которые, видимо, были важны и дороги для Графа Олафа. Но вещи эти были страшные. Обрывки бумаги, на которых неразборчивым почерком были записаны его злодейские планы; они неопрятным ворохом лежали на «Матримониальном праве», которое он отобрал у Клауса. Тут и там стояло несколько стульев и горело несколько свечей, которые отбрасывали колеблющиеся тени. По всему полу валялись пустые бутылки из-под вина и немытые тарелки. Но больше всего там было рисунков — карандашных и маслом, а также вырезанных из дерева изображений глаз — больших, маленьких, всяких: глаза на потолке, глаза, процарапанные на грязном дощатом полу, глаза, кое-как нарисованные на подоконнике, а один большой глаз красовался на круглой ручке двери, которая вела на лестницу. Жуткое место!

Крюкастый залез в карман своего засаленного пальто и вытащил рацию. С некоторым трудом он нажал на кнопку и подождал минутку.

— Босс, это я, — сказал он. — Ваша стыдливая женушка только что забралась сюда, чтобы спасти маленькую кусачую дрянь. — Он помолчал, слушая Графа Олафа. — Не знаю. По какой-то веревке.

— При помощи альпинистской кошки, — пробормотала Вайолет, отрывая рукав от ночной рубашки, чтобы перевязать себе плечо, — Я сама ее сделала.

— Говорит, с помощью альпинистской кошки, — повторил крюкастый в рацию. — Не знаю, босс. Да, босс. Да, конечно, я понимаю — она ваша. Да, босс. — Он нажал на кнопку, разъединил связь и повернулся к Вайолет. — Граф Олаф очень недоволен своей молодой женой.

— Я ему не жена, — огрызнулась Вайолет.

— Ничего, скоро будешь. — Крюкастый помахал крюком, как другие помахивают пальцем. — А пока я должен сходить за твоим братцем. Вы все трое проведете здесь взаперти следующий день до вечера. Тогда Граф Олаф сможет быть уверен, что вы не придумаете еще какую-нибудь каверзу.

С этими словами крюкастый, тяжело ступая, вышел. Вайолет услышала, как он запер за собой дверь и затопал вниз по лестнице. Едва шаги его затихли, Вайолет бросилась к Солнышку и положила руку ей на голову. Развязать ее или снять со рта пластырь она не решалась, так как боялась навлечь, проще говоря вызвать, гнев Графа Олафа. Вайолет только погладила Солнышко по волосам и прошептала, что все в порядке.

Но, естественно, ничего в порядке не было, наоборот, все было из рук вон плохо. В башенную комнату уже просачивался рассвет, а Вайолет все перебирала в уме ужасающие испытания, которые они с братом и сестрой пережили за последнее время. Внезапно и страшным образом умерли родители. Миссис По купила им уродливую одежду. Они поселились в доме Графа Олафа, где с ними обращаются отвратительно.

Мистер По отказался им помочь. Они раскрыли злодейский план своего опекуна, который хотел жениться на Вайолет, чтобы завладеть бодлеровским состоянием. Клаус попытался противостоять Графу Олафу, используя сведения, почерпнутые из книг судьи Штраус, — и потерпел неудачу. Бедную Солнышко взяли в плен. А теперь, когда Вайолет попробовала спасти Солнышко, она и сама стала пленницей. Б общем, несчастья в их жизни следовали одно за другим, и Вайолет пришлось определить их положение как глубоко прискорбное, а если сказать по-другому — «отнюдь не доставляющее удовольствия».

Шаги на лестнице прервали ее размышления, и вскоре крюкастый отпер дверь и втолкнул в комнату сонного, испуганного и сбитого с толку Клауса.

— Так, и третий тут, — объявил крюкастый. — Теперь пойду помогу Графу Олафу с последними приготовлениями к сегодняшнему спектаклю. И чтоб больше никаких фокусов, а то я вас обоих тоже свяжу и вывешу за окошко.

Он свирепо глянул на них на прощание, запер опять дверь и затопал вниз по лестнице.

Клаус заморгал и оглядел грязную комнату. Он был в пижаме.

— Что случилось? — спросил он у Вайолет. — Почему мы тут?

— Я пыталась спасти Солнышко, — ответила Вайолет, — и с помощью одного моего изобретения взобралась на башню.

Клаус подошел к окну и посмотрел вниз.

— Тут так высоко. Тебе, наверное, было очень страшно.

— Жутко страшно, — призналась Вайолет, — но не так, как выйти замуж за Графа Олафа.

— Жалко, что твое изобретение не сработало, — печально заметил Клаус.

— Оно прекрасно сработало, — возмутилась Вайолет, потирая раненое плечо. — Просто этот тип меня сцапал. И теперь мы пропали. Он пообещал держать нас здесь до вечера, а там нас ждет «Удивительная свадьба».

— А ты не можешь придумать что-нибудь еще, чтобы нам спастись бегством? — спросил Клаус.

— Попробую, — ответила Вайолет. — А почему бы тебе не порыться во всех этих книгах и бумагах? Вдруг там найдется что-нибудь полезное?

Несколько часов подряд они перебирали все в комнате и у себя в голове, пытаясь найти что-нибудь, что могло бы им помочь. Вайолет искала предметы, с помощью которых могла бы что-нибудь смастерить. Клаус просматривал бумаги и книги Графа Олафа. Время от времени они подходили к Солнышку, ободряюще улыбались ей и трепали по головке. Изредка они перебрасывались словами друг с другом, но большей частью молчали, погруженные в свои мысли.

Примерно в полдень Вайолет вдруг сказала:

— Будь у нас керосин, я бы сделала из этих бутылок коктейль Молотова.

— Коктейль Молотова? Что это такое?

— Это такие небольшие бомбочки — бутылки с зажигательной смесью, — объяснила Вайолет. — Мы бы их выбросили из окна и привлекли внимание прохожих.

— Но керосина у нас нет, — с мрачным видом подытожил Клаус.

Они молчали еще несколько часов.

— Жаль, что тебя или его нельзя обвинить в полигамии, — наконец проговорил Клаус.

— Что значит «полигамия»?

— Это если бы у тебя уже был муж или у него жена, — объяснил Клаус. — Тогда по здешним законам вы совершили бы преступление, даже если бы женились в присутствии судьи, сказали «да» и подписали бумагу как положено. Я прочел про это в «Матримониальном праве».

— Но ничего такого нет, — сокрушенно заметила Вайолет.

Прошло еще несколько часов в молчании.

— Можно бы разбить бутылки и использовать их как ножи, но, боюсь, труппа Графа Олафа нас все равно одолеет.

— Ты можешь ответить «нет» вместо «да», — предложил Клаус. — Но, боюсь,

Граф Олаф велит тогда отвязать клетку с Солнышком.

— Само собой разумеется, — раздался голос Графа Олафа, и дети вздрогнули от неожиданности.

Они так увлеклись разговором, что не слышали, как он поднялся по лестнице и отпер дверь. На нем был театральный костюм, а бровь до того натерта воском, что блестела так же сильно, как глаза. За спиной у него виднелся крюкастый, он улыбался и манил детей крюком.

— Идемте, сироты, — скомандовал Граф Олаф. — Пришло время для свершения великого события. Мой помощник останется здесь в комнате, и мы с ним будем держать связь по рации. Если во время представления что-то пойдет не так, ваша сестра разобьется насмерть. Пошли!