Наставники - Сноу Чарльз Перси. Страница 14

– Должен признаться, что этот молодой человек вызывает у меня серьезнейшие сомнения.

– А я уверен, что он будет нам очень полезен, – успокоил друга Браун.

8. Три взгляда на власть

Когда мы пришли, нас отвели не в кабинет Джего, а в гостиную. Миссис Джего с видом гранд-дамы – она явно подражала леди Мюриэл – величественно поднялась нам навстречу.

– Прошу, господин декан, садитесь. Прошу, господин наставник, садитесь, – сказала она Кристлу и Брауну. – Отец мужа, совершенно не считаясь с нашими планами, решил посетить его именно сегодня.

Однако она не очень-то успешно имитировала манеры леди Мюриэл. При всей своей церемонности леди Мюриэл никогда не величала коллег ректора их должностными титулами. Леди Мюриэл никогда не сказала бы младшему из них:

– Мистер Элиот, будьте любезны, помогите мне разлить херес. Я уверена, что эта ваша обязанность доставит вам истинное удовольствие.

Дело в том, что миссис Джего любила играть роль великосветской дамы, любила внимание мужчин – и никогда не была в себе уверена. Крупная и широкоплечая, да к тому же начинающая полнеть, она отнюдь не казалась привлекательной, и ее красила только улыбка – яркая, веселая, открытая и по-девичьи беззащитная. Правда, улыбалась она редко, а без улыбки ее лицо было совершенно бесцветным.

В тот вечер ей не удалось выдержать великосветского тона. Она вдруг воскликнула:

– Вам, наверно, вовсе не хочется ждать Пола в моем обществе!

– Напротив, нам очень приятно, – сказал Браун.

– Вы чрезвычайно любезны, господин наставник, – царственно поблагодарила его миссис Джего, снова возносясь на пьедестал.

Она смущала друзей своего мужа с тех самых пор, как он на ней женился. Ей непременно нужно было главенствовать в любом разговоре. Она ревниво следила, чтобы ею «не пренебрегали». Она собирала, бережно хранила, бесконечно пересказывала и сладострастно смаковала «оскорбления» с пылким, не ослабевающим от времени мазохизмом. Она заставляла своего мужа тяжко страдать.

Он тяжко страдал, но почти никто не догадывался о действительных причинах его страданий. Он всегда очень нравился женщинам. Многие из них могли бы полюбить его – за широту и щедрость души, за мягкую, сердечную отзывчивость. Это вчуже льстило ему, но любил-то он – вот уже двадцать пять лет – только одну женщину: свою жену. У них никогда не было детей. Но его любовь к ней не ослабевала. Он даже ревновал ее, эту женщину, которая казалась всем столь нелепой и карикатурной. Мне доводилось видеть, как, играя на его ревности, она причиняла ему немалую боль.

Но не ревность приносила ему наибольшие страдания. Он женился, когда был еще совсем юным преподавателем, на своей ученице. Взаимоотношения учителя и ученицы, очень часто насыщенные глубокими чувствами даже и без любви, наложили неизгладимый отпечаток на всю их совместную жизнь. Он хотел, чтобы люди по достоинству оценили ее духовную одаренность, скрытую под природной застенчивостью, хотел, чтобы мы узнали, какой она прекрасный, никем по-настоящему не понятый человек, хотел объяснить нам, что горше всех мучается она сама, когда из-за ее вспыльчивости от него отшатываются друзья. И если она мучилась – а по мнению окружающих, нелепо ломалась, – его любовь ярко вспыхивала искренним состраданием.

Он сострадал жене, но при этом страдал и сам. Страдал, когда ему приходилось извиняться за ее поведение; мучительно, злобно страдал, думая, что его называют за глаза «бедный Джего». Однако он с радостью нес бы свой крест, будь его жена хоть немного счастливее. Даже и сейчас, после двадцати пяти лет совместной жизни, он, не задумываясь, поступился бы ради нее – но только ради нее – своей гордостью, если бы ей стало от этого лучше. Сказал же он в день медицинского обследования ректора: «Ведь беды наших любимых часто причиняют нам самые горькие мучения».

Войдя в гостиную, он первым делом обратился к жене:

– Ради бога, прости меня, дорогая, за то, что мне пришлось задержаться! Я знаю, ты читала…

– Не надо извиняться, Пол, – высокомерно перебила она мужа. И тотчас воскликнула: – Но вот господину декану, господину наставнику и мистеру Элиоту пришлось просидеть со мной целых полчаса!

– Ну, если их ждут в этом триместре только такие огорчения, то им можно просто позавидовать, – сказал Джего.

– Они вовсе не хотят мучиться из-за эгоизма чьих-то родителей…

Джего деликатно увел разговор в сторону, чтобы его жена смогла показать себя с наилучшей стороны. Не упомянула ли она про книгу, которую сейчас читает? Почему ей не захотелось поделиться с нами теми интереснейшими наблюдениями, о которых она рассказывала ему за чаем?..

Через несколько минут Кристл сказал:

– Надеюсь, вы простите нас, миссис Джего, если мы уведем вашего мужа в кабинет? Нам нужно обсудить с ним одно неотложное дело.

– О, вы вовсе не обязаны обращать на меня внимание, – раздраженно ответила она.

Разумеется, мы не были обязаны обсуждать дела колледжа при чьей-нибудь жене, будь то хоть сама леди Мюриэл. Но когда мы уходили, я глянул на миссис Джего и понял, что она прибавила к своей коллекции еще одно оскорбление. Джего наверняка предстояло услышать: «Они просто хотели показать, что я тут лишняя!»

В кабинете Джего сел за свой большой письменный стол, предназначенный для занятий со студентами. Стол был завален служебными письмами, экземплярами университетской газеты, копиями Устава и папками с делами студентов. Откашлявшись, Кристл проговорил:

– Мы пришли, чтобы задать вам один вопрос, Джего. Как вы отнесетесь к выдвижению вашей кандидатуры на должность ректора?

Джего вздохнул.

– Прежде всего я хочу сказать, – ответил он, – что очень вам благодарен. Уже то, что вы заговорили об этом, – большая честь для меня. Я глубоко тронут вашим вниманием.

Он оглядел нас с благодарной улыбкой.

– И особенно я тронут, если так можно выразиться, доверием Элиота. С вами-то мы старые друзья, однокашники, и меня уже давно не удивляет ваша доброта ко мне. Но вы не можете представить себе, Элиот, – теперь он обращался только ко мне, – как я польщен доверием человека, пришедшего в колледж недавно и совсем из другого мира. Я вам очень, очень благодарен, Элиот.

И мои колебания только усилили его сегодняшнюю радость, подумал я. Мы не очень-то высоко ценим преданных и надежных приверженцев.

– У нас составилось ядро будущей партии ваших сторонников, – с холодком сказал Кристл, – поэтому-то мы и пришли к вам.

– Но мы должны предупредить вас, – вмешался Браун, – что не знаем мнения большинства. Однако, с другой стороны, у нас есть, как мне кажется, право сказать вам, что думают о будущих выборах по крайней мере еще два человека. Во-первых, Калверт – он прямо просил передать, что собирается голосовать за вас; а во-вторых, Найтингейл – он не уполномочивал меня давать обещаний, по, скорей всего, он вас тоже поддержит.

– Я совершенно уверен в этом, – вставил Кристл.

– Рой Калверт, – воскликнул Джего, – как это мило с его стороны! Но Найтингейл – вот уж от кого я не ожидал поддержки, решительно не ожидал.

– Мы и сами немного удивились, – сказал Браун и спокойно продолжил: – Не считая нынешнего ректора, нас в колледже тринадцать человек. Если исключить вас и предположить, что будет выдвинута еще одна кандидатура, то останется одиннадцать выборщиков. Чтобы пройти в ректоры, надо получить абсолютное большинство голосов, то есть семь. Лично мне кажется, что ядро в пять человек – это очень неплохо для начала. Как бы то ни было, ничего более определенного мы пообещать вам сегодня не можем, и, если вы откажетесь выставить свою кандидатуру, это будет огорчительно, но вполне понятно.

Джего положил руки на стол и принагнулся вперед.

– Я, по-моему, говорил вам, в разное время каждому из вас, что мне даже в голову не приходила мысль о ректорстве. Мне и сейчас еще трудно об этом думать. Но когда стало ясно, что нам придется выбирать нового руководителя, я поневоле об этом задумался – и думал, так сказать, до изнеможения. Я мучительно спрашивал себя – следует ли мне соглашаться на выдвижение моей кандидатуры, хочу ли я стать ректором и, наконец, справлюсь ли я с этой работой? За последнюю неделю я не спал несколько ночей подряд, пытаясь честно ответить на эти очень трудные вопросы. И по крайней мере на один из них я ответил себе совершенно определенно, так что уверенность не покидала меня даже под утро – вам, я думаю, тоже знакомы эти страшные предрассветные часы после бессонной ночи, когда вся ваша жизнь представляется вам ненужной и бесцельной. Так вот, скажу вам без лишней скромности, как близким друзьям: я уверен, что справлюсь с этой работой. Справлюсь лучше, чем кто-нибудь другой в нашем колледже. А поэтому, если вы действительно хотите выдвинуть мою кандидатуру, то у меня просто нет выбора.