Пора надежд - Сноу Чарльз Перси. Страница 36

— Я играю почти так же, как она, — заметила Шейла, глядя на одну из девушек. — Бью не блестяще, зато бегаю очень быстро.

Говорила она с каким-то затаенным самодовольством, словно рассматривая себя в зеркало или восхищаясь собственным отражением в водной глади. Я взглянул на нее, и тотчас многолюдный парк куда-то исчез: мне казалось, что мы с нею одни под молочно-голубым небом.

Вот тогда-то я и сообщил ей, что бросаю службу. Шейла улыбнулась с дружелюбной иронией.

— Значит, собираетесь стать джентльменом-бездельником? — сказала она.

— Не совсем, — возразил я.

— Куда же вы будете девать время? Даже вы не в состоянии целый день сидеть за книгами.

Я не мог примириться с ее безразличием. Мысль о том, что моя новость не произвела на нее впечатления, была для меня невыносима. Не щадя красок, я начал ей расписывать, как возрастут мои шансы, когда я уйду с работы.

— Да вы и без того отлично бы справились, — беспечно заметила Шейла.

— Это не так просто, как кажется.

— Ну, для вас-то просто! — И Шейла снова улыбнулась. — Но вы так и не ответили, куда же будете девать время. Я уверена, что безделье не ваша стихия. Вот если бы на вашем месте была я, тогда другое дело. Я могу сколько угодно греться на солнышке.

Шейла закрыла глаза. Она была такая красивая, что от восторга у меня замирало сердце. И все же я не мог примириться с ее безразличием. Я снова заговорил. Отныне вся жизнь моя преобразится, все пойдет по-иному, сказал я. Шейла взглянула на меня и снова улыбнулась холодной дружелюбно-иронической улыбкой.

— Кажется, вас это очень волнует?

— Безусловно.

— Ну, тогда, значит, и меня тоже, — заключила она.

Но совсем иначе отнеслась она к одной злополучной истории, которую я рассказал ей, пока мы грелись на солнышке. Речь шла о беде, свалившейся на Джека Коутери как снег на голову. Совершенно неожиданно, хотя и не впервые, Джек явился предметом пламенной любви. Сам он был тут ни при чем, но по иронии судьбы именно на этот раз ему грозили крупные неприятности. Дело в том, что в него влюбился пятнадцатилетний мальчик. Случилось это еще летом. Увлечение было пылкое, хотя и совсем невинное, но, быть может, именно в силу своей невинности оно и проявлялось так необычно. Недавно мальчик решил послать Джеку ценный подарок — серебряный портсигар в сопровождении письма, полного обожания, которое нечаянно попало в руки родителей. Последствия не заставили себя ждать: возникла ситуация, которая немало тревожила нас и которую мы всячески пытались распутать. Встал вопрос о дальнейшем пребывании Джека в той фирме, где он работал. Нависали и другие неприятности, грозившие плохо обернуться не только для него самого, но и для Джорджа, который мужественно ринулся ему на помощь.

Шейла слушала меня с горящими глазами. Сгустившиеся над Джеком тучи не интересовали ее: все, что его касалось, она нетерпеливо пропускала мимо ушей. Главным для нее в этой истории были чувства мальчика.

— Так увлечься — до чего же это, должно быть, чудесно! — воскликнула она. — Наверно, он совсем не владел собой. Хотела бы я знать, что при этом чувствуешь! — Она была глубоко взволнована. Глаза наши встретились. — Он, конечно, не пожалеет о случившемся, — произнесла она и тихо добавила: — Вот бы мне в его годы испытать такое!

Между нами воцарилось молчание, напряженное, натянутое, — я слышал, как бьется мое сердце. В недвижном воздухе вился голубой дымок ее сигареты.

— Кто этот мальчик, Льюис? — спросила Шейла.

На мгновение я заколебался.

— Ну скажите же! — взмолилась она. — Если я буду знать, кто он, я сумею помочь ему. Пойду искажу, что я ему завидую.

— Его звать Рой Кэлверт, — сказал я.

Я видел его — всего несколько минут — в самый острый момент. Меня больше всего поразило то, что мальчик не испытывал ни малейшего смущения и прямодушно обо всем рассказывал. Держался он спокойнее и естественнее тех, кто расспрашивал его и был значительно его старше.

Шейла качнула головой, словно была разочарована моим ответом.

— А-а, вероятно, это кузен вашей Оливии?

Оливия была одной из участниц нашего кружка.

Я сказал, что да, и добавил, что неприятности грозят и Оливии.

— У меня с ней никак не складываются отношения, — сказала Шейла. — Она корчит из себя этакую простушку. А на самом деле все наоборот.

Настроение у Шейлы внезапно изменилось. О Рое она говорила мягко, деликатно; самозабвенно хотела ему помочь. Но при одном только упоминании об Оливии — веселой, общительной девушке, которую она едва знала, — она рассердилась и надулась.

— Я как-то была у нее на вечеринке, — заметила Шейла. — Ну и, конечно, мы там не долго пробыли. Мы сбежали в дансинг. Это оказалось куда веселее.

Впервые в жизни я учился вникать в смысл сказанного любимой, напряженно, настороженно прислушиваться к каждому ее слову, ловя малейшие изменения в тоне. И впервые в тот тихий сентябрьский вечер я учился скрывать муки ревности. Что означает это «мы»? И она ведь повторила это слово. Нарочито, давая понять, что речь идет о ком-то, кто для нее не безразличен, или нечаянно — и тогда, значит, это лишь случайный знакомый?

Шейла посмотрела на меня. Выражение моего лица, видимо, заставило ее снова смягчить тон.

— Я рада, что вы рассказали мне о Рое, — сказала она.

— Почему?

— Сама не знаю.

— Нет, в самом деле, почему? — настаивал я.

— Если бы я даже и знала, то все равно не сказала бы вам, — отрезала она, но вдруг, улыбнувшись, добавила просто и искренне: — Неправда, сказала бы! Обязательно сказала бы! Это означало бы, что я сделала очень важное для себя открытие, не так ли?

Глава 20

ПОД ДОЖДЕМ

Когда Шейлы не было со мной, я мечтал о ней и был счастлив, Правда, счастье мое несколько омрачалось первыми приступами ревности: в ушах у меня еще явственно звучало это «мы», прозвеневшее в тихом воздухе. Мешала мне и робость моего чувства, ибо в любви моей наступила такая пора, когда мне уже недостаточно было только мечтать о том, как Шейла сидит у себя в комнате, — мне требовалось какое-то поощрение с ее стороны. Но я был слишком влюблен, и все отступало на задний план перед мыслью, что Шейла существует, ходит по одной со мною земле и что через несколько дней я снова увижу ее!

Однажды, встретившись с нею после недельной разлуки, я был потрясен: я почему-то не почувствовал привычного радостного волнения, чары развеялись. Лицо ее показалось мне самым заурядным — бледное, невыразительное, остроносое, злое. Голос ее звучал пронзительно и действовал мне на нервы, мыслям недоставало связности. Ни в одном ее слове, ни в одном жесте не было жизнерадостности или душевной теплоты. Уже через несколько минут она мне надоела. Да, да, надоела — ни больше, ни меньше! А потом она взглянула на меня своим пристальным, неулыбчивым взглядом, и мертвящее впечатление первых минут рассеялось: я снова был до безумия влюблен.

В тот вечер, немного позже, я мимоходом упомянул, что в будущую субботу наш кружок выезжает на ферму. Обычно ко всему, что было связано с кружком, Шейла проявляла любопытство, смешанное с легкой завистью и издевкой. И сейчас, как человек, оставшийся за бортом компании, она принялась подтрунивать над тем, что мы будем делать субботу и воскресенье на ферме. Я знал, что Шейла живет в каких-нибудь двух или трех милях от того места, где мы будем, и предложил ей заглянуть к нам.

— Я не выношу больших сборищ, — возразила она и как бы в подтверждение того, что только это останавливает ее, добавила: — А почему бы вам не навестить меня? От фермы до нашего дома не дальше, чем от дома до фермы.

Я почувствовал себя на вершине блаженства.

— Познакомитесь с моими родителями, — продолжала Шейла. — И если у вас будет на то желание, проведете время в их обществе.

Мы условились, что в субботу я приду к вечернему чаю.

Стояла середина октября, и в эту субботу я расставался со своей службой в канцелярии. Прощаясь с сослуживцами, я думал лишь о поездке к Шейле. С утра мистер Визи напомнил мне, что до часу дня он еще мой начальник, потом трижды наказывал, чтобы я прибрал все бумаги и ничего не оставил на столе, и, наконец, пожимая на прощание руку, посетовал на то, что вместо меня еще никого не взяли и что кое-кто не желает понимать его трудностей. Как он может наладить работу в секции, когда его лучший клерк вдруг берет и уходит. И почему это людям так везет, а вот он, хоть и возглавляет секцию, но как сидел на своем месте, так и сидит!