Русская революция и «немецкое золото» - Соболев Геннадий Леонтьевич. Страница 83

Всероссийский съезд советов рабочих и солдатских депутатов и фронтовых организаций, созываемый в Петербурге 1 – 14 июня, ставил первым пунктом порядка дня: война, вопросы обороны и борьбы за мир. К этому времени правительству вероятно придется выступить с заявлением по поводу ответа союзников, который вероятно будет получен в Петербурге раньше начала июня. Этот съезд вероятно приведет также к окончательному решению о командировке на Стокгольмскую конференцию и назначит туда своих представителей. Под четвертым пунктом в порядке дня значится национальный вопрос. По вопросу о формировании украинской армии между петербургским советом рабочих и солдатских депутатов и солдатским конгрессом, заседающим в Киеве, произошел открытый конфликт, обостренный учреждением собственного «Украинского Главного Военного Комитета». В связи с вышеизложенным, я в дальнейшем рассчитываю препроводить подробный доклад об усилении разрухи внутри страны, об обострении национального вопроса, а также и вопросов аграрного и промышленного.

В конце ноября я написал одному из моих друзей нижеследующее письмо, которое передаю in extenso, потому что оно очень точно передает мое отношение к положению, создавшемуся в тот момент:

«Вена, 17 ноября, 1917 г.

Дорогой друг!

После целого дня забот, раздражения и трудов, я хочу успеть написать тебе, чтобы ответить на твои очень интересные соображения; контакт с тобою наводит меня на другие мысли и заставляет забыть хоть на время все очередные огорчения. Ты пишешь, что слышал, будто отношения между императором и мною испортились, и что сожалеешь об этом. Да, и меня это также огорчает, потому что такое положение создает совершенно невыносимые трения при ежедневном вращении государственного механизма. Ведь как только нечто подобное становится известным, а это происходит очень скоро, то все враги мужского и женского пола со свежими силами кидаются на больное место в надежде меня сместить. Эти милые люди все подобны коршунам – причем падалью являюсь я – и вот они слетаются. И прямо поразительно: чего они только не выдумывают, каких интриг не нанизывают, чтобы раздуть существующие разногласия. Ты спрашиваешь, кто же такие эти враги, такие жадные до наживы?

Во-первых, это те, о которых ты сам догадываешься.

Во-вторых, это те враги, которые есть у всякого министра. Ряды их пополняются всеми, кто хочет стать на его место, и наконец множеством политических паяцов из Жокей-Клуба, весьма разочарованных тем, что они надеялись получить от меня личные выгоды, а я послал их на все четыре стороны. № 3 является забавной quantite negligable, № 2 опасен, № 1 смертелен.

Итак, меня во всяком случае не хватит надолго. Слава Богу, впереди мелькает избавление. Но мне бы так хотелось поскорее покончить с Россией, так как ведь это, может быть, открыло бы шанс всеобщего мира. Известия о России сводятся к тому, что русское правительство безусловно жаждет заключения мира, и притом возможно скорее. Если же он состоится, то он германцев окрылит. Они не сомневаются в том, что если им удастся перебросить свои части на Западный фронт, то они прорвутся, займут Париж и Калэ и станут для Англии непосредственной угрозой. Такие успехи конечно способствуют делу мира, особенно если удастся тогда убедить Германию отказаться от аннексий. Я по крайней мере не могу представить себе, чтобы после потери Парижа и Калэ Антанта не пошла бы на мир inter pares; во всяком случае это был бы верный момент для того, чтобы приложить к этому возможно большие усилия. Нельзя отказать Гинденбургу в том, что он до сих пор исполнил все то, что предсказывал, и вся Германия твердо верит в предстоящие его успехи на западе, конечно, при условии, что Восточный фронт очищен, то есть мир с Россией заключен. Итак, русский мир может стать первой ступенью лестницы, ведущей ко всеобщему миру.

За последние дни я получил надежные сведения о большевиках. Вожди их почти все евреи с совершенно фантастическими идеями, и я не завидую стране, которой они управляют. Но нас, конечно, в первую очередь интересует их стремление к миру, а оно как будто налицо; дальше вести войну они не могут. У нас в кабинете намечаются три направления: первое не принимает Ленина всерьез и считает его калифом на час, второе, хотя с этим и не согласно, но протестует против переговоров с революционером такого сорта; а третье, представленное, насколько мне известно, приблизительно только мной, пойдет на переговоры, несмотря на шансы появления новых калифов на час и на несомненную революцию. Чем меньше времени Ленин пробудет у власти, тем скорее нужно приступать к переговорам, потому что какое бы правительство не заступило его, оно все равно уже не возобновит войну, а создать себе в партнеры русского Меттерниха, раз его нет, я конечно не могу.

Немцы затягивают вопрос и не очень-то хотят вступать с Лениным в переговоры, хотя бы по вышеприведенным причинам; при этом они последовательны, что с ними ведь вообще часто бывает. Немецкие генералы, возглавляющие, как известно, всю германскую политику, сделали, как мне кажется, все возможное для того, чтобы свергнуть Керенского и заместить его «чем-нибудь другим». Это «другое» теперь заступило его место и желает заключить мир, необходимо, следовательно, взять быка за рога, сколько бы сомнений ни внушали нам партнеры. Исчерпывающих данных об этих большевиках не достать, то есть, вернее, данных очень много, но они противоречивы. Они начинают с того, что разрушают все, что напоминает труд, благосостояние и карьеру, и уничтожают буржуазию. О «свободе и равенстве» в их программе очевидно больше нет речи. Они зверски угнетают все, что не подходит под понятие пролетариата. Русские буржуазные классы почти так же трусливы и глупы, как немцы, и дают себя резать, как бараны. Разумеется, этот русский большевизм является европейской опасностью, и будь мы в состоянии привести нужную страну не только к заключению мира, но и к введению законного порядка, было бы правильно не вступать с этими людьми в переговоры, а просто идти на Петербург и восстановлять там порядок, но такой силы у нас нет, потому что для нашего спасения необходимо возможно скорее достигнуть мира; он немыслим без взятия Парижа, а для этого опять-таки необходимо очистить весь Восточный фронт. Так замыкается заколдованный круг. Все эти вещи, которые особенно поддерживаются в германских военных кругах, и потому-то с их стороны в высшей степени нелогично выступать против Ленина.

Третьего дня мне не удалось закончить письмо; продолжаю сегодня. Вчера была опять сделана попытка, исходящая из источника, который ты легко угадаешь, пояснить мне все выгоды сепаратного мира. Я говорил об этом с императором и сказал ему, что такое поведение напоминало бы человека, из-за страха смерти кончающего с собой. Я сказал ему, что этого сделать я не могу, но вполне готов выйти в отставку под каким бы то ни было предлогом, и что конечно найдутся люди, готовые испытать этот путь. Лондонская конференция постановила разработать двуединую монархию; никакой сепаратный мир этого не изменит: румынам, сербам и итальянцам достанутся громадные территории. Триест будет потерян, остаток распадется на отдельные области, чешскую, польскую, венгерскую и германскую; контакт между этими новыми государствами будет весьма незначителен, другими словами, результатом сепаратного мира будет то, что искалеченная Австро-Венгрия будет раздроблена на мелкие части. Но прежде, чем прийти к таким результатам, нам придется бороться и дальше, и в частности против Германии, которая конечно тотчас же заключит мир с Россией и оккупирует Австро-Венгрию. Немецкие генералы не будут настолько глупы, чтобы выжидать, пока Антанта нападет на Германию со стороны Австрии, а озаботятся сделать Австрию театром военных действий. Итак, сепаратный мир не положит конца войне, а лишь подменит противника и предаст злым демонам войны остальные провинции, как, например, Тироль и Богемию, до сих пор свободные от них, на полную гибель.

С другой стороны, в случае если германское наступление удастся, мы, может быть, сможем через некоторое время добиться вместе с Германией всеобщего мира, приемлемого, компромиссного мира. Император почти все время молчит. Его приближенные тянут то влево, то вправо; у Антанты мы тем временем ничего не выигрываем, а в Берлине доверие к нам заметно падает. Если мы хотим перейти на сторону врагов, то надо сделать это возможно скорее; но постоянно позировать предательством, не приводя его в действие, не есть по-моему политика.