Девон: Сладострастные сновидения - Байерс Кордия. Страница 37

На следующий день после того памятного ночного разговора Хантер сообщил Сесилии о том, что он женится на Дэвон. Ее вопль, наверное, был слышен в Вильямсбурге. Как только она не обзывала будущую невестку каких только обидных слов для нее не напридумывала! Хантеру пришлось пригрозить ей поркой — только тогда она замолкла. Но отнюдь не успокоилась и не смирилась. Даже вызвала Элсбет, чтобы та образумила братца.

Дэвон болезненно поморщилась, вспомнив сцену, невольной свидетельницей которой она была. Хантер после того разговора поселил ее в своем доме, и она как раз выходила из своей комнаты, когда приехала Элсбет и Сесилия выбежала к ней навстречу. Она не хотела подслушивать, но ей было неудобно и обнаружить свое присутствие. Элсбет не сделала ей ничего плохого, напротив, разрушив ее будущее с Хантером, Дэвоп не ощущала себя победительницей. Ох, как это было противно: Сесилия, даже не позаботившись убедиться, что они с Элсбет одни, обрушила на гостью все свои эмоции, особенно не стесняясь в выражениях. Мол, братец совсем свихнулся, только Элсбет может привести его в чувство и воспрепятствовать этому жуткому браку. Сесилия только подтвердила страхи Дэвон, сказав Элсбет, что Хантер по-прежнему любит ее, и только она может убедить его в том, что он делает ужасную ошибку, связывая свою жизнь с рабыней, преступницей.

Дэвон не стало легче, когда Элсбет в ответ принялась убеждать Сесилию, что у ее брата просто нет иного выбора. Он должен, мол, думать о ребенке. Не подозревая о том, какой болью это отзовется в сердце Дэвон, она рассказала о своем разговоре с Хантером в тот день, когда она сообщила ему о беременности Дэвон. Элсбет утешала девушку, убеждая ее, что Сесилия не потеряет любви брата и дружбы Элсбет. Обняв ее, Элсбет уговаривала Сесилию не препятствовать браку брата — ради ребенка. После этого Сесилия стала держаться потише, но Дэвон понимала, что ее чувства к ней не изменились: сестра Хантера ее ненавидела.

Ну что ж, ничего не поделаешь… Она смирилась и с этой ненавистью, и с мыслью о предстоящей свадьбе. Она согласилась с тем, что Хантер принял правильное решение, хотя ни ей, ни ему это не принесет радости. Разумное решение. Поразмыслив, она поняла, что ее прежний замысел воспитывать ребенка без отца был продиктован чувством — чувством боли и отчаяния. Это было бы плохо для ребенка. Она бы обрекла его на ту же жизнь, которую пришлось прожить ей. Она лишила бы его того же самого, чего ее лишил ее отец — имени и семьи. Она не хотела, чтобы ее плоть и кровь испытала такую же боль.

Пусть лучше страдает она; со временем она, может быть, привыкнет…

Дэвон понимала, что ей будет нелегко жить с Хантером, зная, что он любит другую. Но другого и нельзя было ожидать. Он ничего ей не обещал, не клялся в любви. Между ними была страсть — воспоминания о ней все еще заставляют сильнее биться сердце — и последствия этой необузданной страсти теперь вынуждают их вступить в брак.

Да, жизнь никогда не была для Дэвон легкой. Но она выжила. Теперь перед ней самое трудное испытание: жить с Хантером и не быть любимой им. Как она себя помнила, ей всегда приходилось бороться за жизнь и, странным образом, в этом ничего не изменится и тогда, когда она станет женой Хантера. Она не будет больше голодать или ходить в лохмотьях, но она должна выжить как женщина, как существо чувствующее, эмоциональное. Единственное ее утешение — это будущий ребенок, единственное, что будет ее связывать с Хантером. В нем она найдет мир сама с собой; она даст их ребенку всю ту любовь, которой она сама была лишена.

Резкий толчок вывел Дэвон из мира ее мыслей — экипаж остановился перед воротами, ведущими во двор церкви. Кучер спрыгнул с козел и распахнул дверцу экипажа. Хантер вышел первым, помог выйти сперва Сесилии, затем — Дэвон. Он уже не отпускал ее руки. Она нерешительно остановилась перед воротами, бросила взгляд на увенчанное шпилем здание, в котором ей предстояло венчаться.

Брутонская церковь была расположена на углу Глочестер-стрит; участок граничил с усадьбой губернаторского дворца. Она была построена в форме креста, в 1715 году; со всех сторон ее окружала кирпичная стена. Вязы, клены, дубы создавали мягкую тень. Умиротворяющая тишина церковного двора благотворно подействовала на Дэвон; она посмотрела на стоящего рядом мужчину, ища поддержку. Слабо улыбнулась в ответ на его взгляд.

Чувствуя ее замешательство, Хантер ободряюще пожал ей руку.

— Все будет хорошо, Дэвон. Я тебе обещаю.

Дэвон молча кивнула. Господи, хоть бы он оказался прав — пусть господь даст ей силы смотреть в будущее — будущее, которое ожидает ее, как леди Баркли.

Новость о предстоящей свадьбе Хантера пронеслась как лесной пожар по всему побережью Виргинии и вверх по Джеймс-ривер. Даже политические противники заключили что-то вроде молчаливого перемирия, собравшись вместе на скамьях Брутонской церкви, чтобы присутствовать на церемонии бракосочетания. Церковь была полна — Баркли были семьей, которая пользовалась здесь всеобщим уважением. Одетые в свои лучшие туалеты, отчаянно потея от удушающей летней жары, они пришли, чтобы хоть взглянуть на ту женщину, которая сумела отхватить самого завидного жениха на всем побережье Виргинии.

Даже новый губернатор, Патрик Генри, решил не пропустить этого события. Он сидел на почетном месте под балдахином, испытывая некоторую неловкость под косыми взглядами тех, кто не симпатизировал его политическим взглядам — взглядам борца за свободу. По сегодняшнему случаю он, так же, как и многие из других гостей, решил на короткое время забыть о политике, чтобы отпраздновать свадьбу старого друга. Он не понимал, что Хантер сохраняет лояльность короне, и не мог согласиться с этой его позицией; но, поскольку они выросли вместе, он любезно предоставил помещение своего дворца для молодых и гостей.

Дэвон почувствовала, что ее сердце замерло, когда перед ней открылись широкие двустворчатые двери и взоры всех собравшихся в церкви обратились к ней. Ей показалось, что у нее подогнулись колени — так много незнакомых, направленных на нее лиц. Рядом был Хантер, это облегчило ее состояние, но все равно ей пришлось собрать все свои силы, чтобы сделать первый шаг к алтарю.

Мордекай Брэдли, одетый как джентльмен, в черных брюках и пиджаке, безупречно белой льняной рубашке, ободряюще улыбнулся ей, когда она проходила мимо скамьи, где он сидел рядом с Элсбет. Она не заметила этого дружественного жеста — слишком напряжены были нервы. Сердце стучало как бешеное, дыхание прерывалось, ее охватило чувство какого-то безразличия, как будто это все происходит не с ней.

Вся церемония прошла как в тумане — так же, как и последующий прием во дворце губернатора. Благодаря урокам госпожи Камерон, Дэвон автоматически выдавала правильные ответы на пожелания и приветствия гостей. Она танцевала и смеялась, как будто не было ничего необычного в том, что она вышла замуж за преуспевающего виргинского плантатора. Вырванная из привычной ей среды, она как будто плыла в незнакомых водах, играя роль молодой супруги, но не ощущая себя таковой; ждала одного — когда же наконец наступит пробуждение после этого приятного сновидения. Пусть это все фантазия, но как страшно — сейчас проснуться и оказаться на узкой койке в невольничей хижине в Баркли-Гроув!

Душный вечер опустился на землю. Шумное «горько» сопровождало молодых, когда Хантер, подхватив супругу на руки, вынес ее из зала. Пронес ее по длинному коридору, по стенам которого были развешаны мушкеты, пистолеты, шпаги — набор, призванный внушить посетителям губернаторского дворца священный ужас перед военной мощью Британии.

Начищенные до блеска сапоги Хантера с хрустом прошлись по гравию, которым был усыпан двор, — он со своей драгоценной ношей направлялся к открытому экипажу, ожидавшему их. Весь он был усыпан цветами — жасмином, маргаритками, розами, которые распространяли пряный, сладкий аромат. Хантер небрежно-весело махнул рукой гостям, вышедшим их проводить, поднял вожжи и хлестнул по лошадям. Коляска рванулась вперед, увозя его с Дэвон домой.