Последний бой - Соболев Сергей Викторович. Страница 32

Верховный акцентированно пожал руку Мануилову, человеку скорее штатского, даже профессорского, нежели военного или спецслужбистского, облика, обменявшись с главой «четверки» двумя или тремя негромкими репликами. На лице его была легкая приязненная улыбка, глаза смотрели на собеседника внимательно и доброжелательно; но то была, как представлялось Бушмину, да и не только ему одному, загадочная улыбка Сфинкса, расшифровать которую, за все те годы, пока этот энергичный, упорный и, вне всякого сомнения, очень незаурядный и в высшей степени целеустремленный человек находился на вершине власти, так, кажется, никто до конца и не сумел.

Бушмин был так напряжен и зациклен на собственных мыслях, что даже и не расслышал, о чем глава государства разговаривал с Мерлоном, а затем и с Шуваловым, хотя они стояли всего в нескольких шагах от него.

"Конечно, моя просьба , обратись я с нею к Верховному прямо сейчас, во время церемонии награждения, будет выглядеть неуместной... и это еще мягко сказано, — подумал про себя Андрей. — Согласно секретной должностной инструкции рапорт от моего имени, если возникла вдруг такая необходимость, он должен быть подан на имя главы «четверки», причем лично в руки, с визой полковника Шувалова. Но есть большая доля вероятности, что Мерлон не даст хода этой бумаге, сунув ее, как говорится, под сукно. Надеясь хоть бы на то, что Кондор, которого тут же возьмут в «мягкие бархатные перчатки» и одновременно подвергнут соответствующей обработке при содействии уважаемых им людей и своих сослуживцев из «четверки», уже вскоре отзовет свой рапорт обратно. Конечно, агент разряда «элита» — и это одна из привилегий очень и очень узкого круга избранных людей — имеет право в исключительных случаях составить докладную записку или подать служебный рапорт непосредственно на имя Верховного (соответствующая реакция или ответ «по существу вопроса не позднее пяти календарных суток). Что же делать? Неизвестно, когда он еще сможет вот так, воочию, видеть самого Верховного, у которого к тому же, надо полагать, и без отдельно взятых секретных сотрудников сейчас забот полон рот».

Помощник главы государства, открыв тисненую, с гербом папку, ровным голосом прочел «закрытый» указ президента страны о награждении группы офицеров, «сотрудников российских спецслужб», отличившихся в ходе проведения на территории Чеченской Республики «специальной операции», высокими государственными наградами (даже в этом «закрытом» указе нет ни словечка о том, что «офицеры» эти являются также сотрудниками «группы 4», и точно так же не приводится никаких деталей «спецоперации», в которой довелось поучаствовать этим людям).

Только сейчас Андрей обратил внимание на одно довольно странное обстоятельство: у мужчины, ассистирующего Верховному, при себе имелось только три комплекта наград, а не четыре, как того следовало ожидать.

Глава государства начал награждение с младших по возрасту и званию сотрудников, для каждого из которых он находил какие-то важные, иногда исполненные легким юмором, иногда — как могло бы показаться — хранящие некий внутренний подтекст слова. Что-то в таком роде президент сказал и стоящему рядом с Бушминым Подомацкому, перед тем как вручить тому орден Мужества.

Собственно, на Леше Подомацком — по прозвищу Леший — раздача государственных наград, кажется, закончилась...

Бушмин, не зная, что и думать, глядел прямо перед собой. Он не видел — вот так, воочию — этого человека год или чуть поболее. И только сейчас, стоя лицом к лицу с Верховным, понял, насколько тот изменился содержательно, насколько прибавилось глубины, энергии и объема. А также, как ни странно, личного человеческого обаяния — чуточку, как показалось, холодноватого обаяния; но ведь власть и не обязана быть теплой, белой и пушистой.

Андрей, уловив вопрос в глазах стоящего напротив человека, тут же представился.

— Здравствуйте, Андрей Михайлович, — знакомо улыбнувшись краешком губ, сказал президент.

— Здравия желаю, товарищ Верховный.

— Признайтесь, удивлены таким поворотом?

— Признаться, мы попали с вами в затруднительное положение. — Верховный, словно призывая остальных в свидетели, оглянулся на стоящих чуть сбоку и позади Мерлона и Шувалова. — Безусловно, вы заслужили самую высокую награду. Мы могли бы вам присвоить высокое звание Героя, но...

— Но у вас, Бушмин, уже имеется «звездочка», — подсказал Мерлон. — А мы, как известно, решили отказаться от бытовавшей в минувшую эпоху практики вручать кому-либо повторно столь высокую награду, плодя тем самым «дважды» и даже «трижды» Героев.

— Может, присвоим Андрею Михайловичу очередное воинское звание? — задумчиво произнес Верховный.

— Можно и присвоить, — подал реплику тот же Мерлон. — Но не сейчас, когда у Кондора действующий контракт. Вы ведь в курсе, товарищ Верховный, что мы исключительно в интересах дела вынуждены искусственно сдерживать карьерный рост наших сотрудников. Вот Сергей Юрьевич, к примеру, — он кивнул в сторону Шувалова, — на генеральской должности сидит и давно, как говорится, свои «звездочки» заслужил... Вот когда Андрей Михайлович, отработав свой «контракт», уйдет на теплое местечко в «Рособоронэкспорт», тогда, вдогонку, и произведем с вашего позволения в «полковники».

— Ну что ж, это разумное замечание. — Верховный вновь испытующе посмотрел на Бушмина, чей мундир и вправду собрал богатую коллекцию отечественных наград, преимущественно боевых орденов и медалей. — Чем же мне вам наградить, подполковник? Кроме денежного вознаграждения — этот вопрос, естественно, уже решен? У вас есть какие-нибудь пожелания?

— Так точно, товарищ Верховный.

— Какое именно? — несколько удивленно приподняв брови, спросил тот.

— Я хотел бы получить ваш автограф... Вот, товарищ Главком! — Бушмин извлек из внутреннего кармана заготовленную им загодя «бумагу», развернул ее и передал явно заинтересованному таким неожиданным поворотом президенту. — Поставьте, пожалуйста, свою подпись под моим рапортом об увольнении...

— Чушь несусветная! — пробормотал Бушмин и тут же, как будто кто-то воткнул вилку в электросеть, «включился». — Эй, кто там шебуршится? Есть тут кто-нибудь?