Последний бой - Соболев Сергей Викторович. Страница 98

Дело быстро приняло самый неожиданный оборот.

Примерно через час Мокрушин в сопровождении выделенного ему «деверем» сотрудника приехал на Старую площадь, в здание, занимаемое некоторыми департаментами Совета безопасности РФ.

Спустились спецлифтом в бункер, который делили между собой операторы «малого» ситуационного центра и руководители «четверки» — последние имели, естественно, служебные кабинеты и наверху, в самом здании, но здесь, под землей, в тщательно охраняемой зоне, иногда удобнее было проводить рабочие встречи.

Мокрушина привели в кабинет «свояка», который выглядел несколько уставшим и каким-то даже сурово-угрюмым.

— Присаживайтесь, подполковник! — сказал «свояк», когда они остались в кабинете вдвоем. — Докладывайте, что у вас там стряслось в «Соснах»!

Мокрушин скупо доложил. Во-первых, сам чувствовал себя вымотанным, во-вторых, документов при двух убитых им мужиках — в которых он заподозрил скорохватов-волкодавов одной из конкурирующих фирм — не обнаружилось, так что сказать ему по существу было пока нечего.

Некоторое время они молчали. Мокрушин думал, что за тех двух «жмуров», которых он приговорил в пансионате и там же бросил трупы, — в своем же номере! — начальство выпишет ему таких п...ей, что мало не покажется.

Но события для него стали развиваться в другом, совершенно неожиданном направлении.

— Рейндж.

— Да, Юрьич?

— Леший спалился...

— Как? — встрепенулся Мокрушин. — Где? Что? Замели? Здесь или за бугром? Ранен? Или...

— Слава богу, жив, здоров. — Они оба суеверно постучали костяшками пальцев по столешнице. — Он спалил себя как прикрытие, вот что имелось в виду. Теперь вот мы вынуждены его отозвать.

Он не успел закончить, потому что в кабинете раздался зуммер внутреннего телефона.

— Да, слушаю.

— Сергей Юрьевич, — прозвучал в трубке суховатый голос Мануйлова, — Мокрушин уже прибыл?

— Да, он сейчас у меня.

— Зайдите, пожалуйста, оба ко мне в кабинет.

Услышав то, что ему сказал Мерлон, Рейндж сначала даже не сообразил, что бы все это могло означать.

— Я — уволен? — тупо переспросил он.

— Да, вы уволены, — спокойным тоном сказал глава «четверки». — Причем уволены вы были по «собственному». Рапорт, если я не ошибаюсь, был подан вами девятнадцатого января.

— Но я же с воспалением тогда лежал! — удивился Рейндж. — У меня температура была за сорок...

— Не знаю, возможно, вы написали его в бреду, — поправив очки на переносице, сказал Мерлон. — Как бы то ни было, но ваш рапорт был в тот же день удовлетворен и вы более не являетесь действующим сотрудником, прикомандированным к аппарату Совбеза... Кстати, только что у меня здесь был начальник кадрового управления, и он подтвердил, что вы уже более месяца как в запасе.

— Жаль, что мне об этом раньше не сказали.

— Как уволили, так и восстановим... когда время подойдет, — успокоил его Мерлон. — Я думаю, Мокрушин, вы уже поняли, куда я клоню?

Рейндж скосил глаза на портрет Главкома, висящий над головой Мерлона, но в его вежливо-прохладном взгляде не нашел ответа ни на один из имеющихся у него вопросов.

— Куда и когда? — спросил он, чувствуя каждой клеткой организма мгновенно навалившуюся на него свинцовую тяжесть. — Вообще-то я немного не в форме.

— Это личная просьба Кондора, — сказал Мерлон.

— Андрей там остался голый и босый, без всякого прикрытия, — уточнил Шувалов. — А дело, надо сказать, чрезвычайно ответственное и деликатное.

— Так бы сразу и сказали, — на миг забывая о служебной координации, сказал Рейндж. — А то «уволен», да еще «в бреду»!

— Завтра утром вылетаете во Францию, — дав ему время слегка успокоиться, сказал Мерлон. — Ну а теперь слушайте внимательно...