Не целуйтесь с незнакомцем - Сойер Мерил. Страница 25

– Да. Я буду на Мальте в субботу. – Она встала, прижимая к груди свою недовольную драгоценность. – А теперь мне пора. С минуты на минуту появится Эллис с лекарствами...

– Пощади меня! По-ща-дииии! – простонала Аннабел Коллису в самое ухо, возвращая его к реальности.

Он даже не сразу сообразил, что находится не в Лифорт-Холле, а в постели с Аннабел. Его эрекция могла соперничать внушительностью с Иглой Клеопатры. Этот египетский обелиск, высящийся на набережной Виктории, всегда казался ему фаллическим символом. Сейчас его член не уступал в твердости каменному столпу, приводя Аннабел в неистовство.

Ее груди перекрыли ему кислород.

– Соси! – потребовала она, двигаясь во все более стремительном темпе.

Коллис повиновался, беспокоясь, долго ли еще сможет оттягивать кульминацию. Хотелось продержаться еще немного, и он вновь прибегнул к тому же способу. Одна часть его естества сосредоточилась на Аннабел и даруемом ею чувстве восторга, другая вернулась в Лифорт-Холл, где после ухода Одри ему предстояло узнать кое-что важное.

...Довольный результатом переговоров, Коллис побрел в восточное крыло, где располагались его с Джанной покои, и столкнулся со старым слугой Реджинальда. Тот явно не знал, куда деться после смерти хозяина в этом замке, где прожил три с лишним десятка лет.

Коллис остановился с мыслью о том, что в один прекрасный день и ему может понадобится надежный слуга.

– Я скорблю о вашей утрате, – произнес он подобающим случаю тоном.

Старик повесил лысеющую голову, пряча мудрые, печальные глаза.

– Такой молодой!..

– Вы были с ним до самого конца?

– Нет, с ним был только его сын.

Странно! Реджинальд не разговаривал с Уорреном уже много месяцев – с тех самых пор, как узнал от Коллиса, что сын и дочь вложили средства в пластмассовые пробки – ничего себе выбор! В день смерти графа Коллис обговаривал с ним его предстоящую речь. Граф обмолвился, что собирается ужинать с другом. О поездке в Лифорт-Холл речи не было.

– Я не знал, что его сиятельство здесь, пока не прибыл доктор Осгуд. – Слуга еще больше сгорбился и покачал головой. – О приезде лорда Уоррена я тоже не знал. За несколько часов до этого его спрашивали, но тогда его совершенно точно не было. Я посоветовал звонившему попробовать поискать его в Гилдхолле. Я был уверен, что он там.

Еще более странно! Что за неожиданное примирение отца и сына?! Как это понять?..

– Ты убиваешь меня! Я сейчас умру! – завопила Аннабел, снова возвращая его к настоящему.

Стоило ему понять, где он сейчас находится, как он кончил, что принесло немалое облегчение всем мышцам изнывшего тела. Как он умудрился продержаться столько времени? Аннабел в изнеможении рухнула на него.

– Ты был великолепен! – простонала она. – Я знала, что будет лучше, если я тебя свяжу.

– При условии, что нам был бы известен не только день, но и час рождения Паоло, мы, наверное, могли бы составить более точный его гороскоп? – спросил Уоррен Шадоу, зная о ее пристрастии к астрологии. По какой-то неведомой ему причине она полностью полагалась на метафизические символы, от астрологии и гадальных карт до камней с руническими письменами, и ее предсказания удивительно часто сбывались.

– Могли бы. – Она наклонилась к нему, заставив забыть о том, что он ведет машину. – Но на результатах это не отразилось бы.

– Надеюсь, что ты ошиблась. – До сих пор метафизический инструментарий Шадоу не позволял прогнозировать по поводу Паоло положительных результатов. Уоррен уповал на более надежный стимул – простую человеческую жадность.

– Ты представить себе не можешь, насколько я хотела бы ошибиться. Мне совершенно не улыбается расстраивать Джанну. – Ее карие глаза с янтарными проблесками, как на черепаховом гребне, глядели необыкновенно серьезно. – У меня не было и нет близких друзей. Когда я совсем маленькой впервые оказалась в Хантингтоне, от меня все воротили нос. В первый вечер никто не желал сесть со мной за один стол. Я сидела одна, а другие девчонки болтали неподалеку нарочито громко... о моей матери. Джанна отошла от подруг, устроилась рядом со мной и стала трещать без умолку, заглушая их подлые сплетни.

Уоррен знал, что Джанна не послушалась Реджинальда Атертона, когда тот велел ей перестать дружить с Шадоу. Джанна спросила, почему отец считает Шадоу девочкой не их круга, хотя ни разу ее не видел. Отец ответил, что аристократы называют своих дочерей классическими или библейскими именами: Диана, Элизабет, Сара, Мэри, Кэролайн. Джанна была обязана своим именем римскому богу Янусу. Носительница дурацкого имени Шадоу могла быть дочерью лишь безродных родителей, а значит, девочкой не их круга.

Уоррен клял себя за то, что ему в свое время не хватило прямоты сестры. Конечно, следовало послать отца ко всем чертям и продолжать встречаться с Шадоу. Видит бог, за последние пятнадцать лет Уоррен никого не любил так сильно, как ее.

– Джанна – лучшая из подруг. Она никогда не критиковала мои замужества, никогда не выпытывала у меня, кто отец Хло. Она любит меня не за то, какая я, а вопреки этому.

Шадоу отвернулась, потом произнесла, как бы ни к кому не обращаясь:

– Ирландцы называют это время суток «синими сумерками» – нечто среднее между светом и мраком. Скучает ли Джанна по Англии? Мы гуляли с ней по окрестностям Хантингтона именно в таких синих сумерках, когда заходило солнце...

Пока Шадоу не завела об этом речь, Уоррен и не замечал, что солнце зашло за горизонт. Теперь воздух надолго окрасится в розовато-лиловые тона, как всегда бывает в Англии в это время года после захода солнца. Мальта лежит так далеко на юге, что там день резко отделен от ночи. Джанна наверняка радуется роскошным закатам, но тоскует по северным сумеркам.

По тону Шадоу Уоррен догадался, как ей одиноко. Ему очень хотелось свернуть на обочину, обнять ее, утешить. Но нет, это было бы слишком серьезным поступком. За годы их отношения превратились в спокойную дружбу, что как будто устраивало обоих.

Они молча катили по слегка холмистой местности к северу от Стратфорда. Пять деревушек, известных под названием «Ленчз», притулились среди пшеничных полей и пастбищ, не уступая живописностью более известным деревням Котсволдса с их бревенчатыми домиками и соломенными крышами. В Ленчз не поощряли туризм, бурно расцветший в Котсволдсе. Уоррен полагал, что местные жители, ценящие покой и пасторальную идиллию, поступили мудро, не превратив свои жилища в постоялые дворы. Немногочисленным туристам приходилось останавливаться в Стратфорде или Ившеме. Так, во всяком случае, было до последнего времени. Видимо, Джиан Паоло работал в недавно открывшейся гостинице.

При мысли об итальянце Уоррен опять разозлился. Пришлось напомнить себе о необходимости держать себя в руках. Шадоу, знавшая всю эту неприглядную историю, советовала сказать Паоло правду. По справедливости акции принадлежали Джанне, но Уоррен был готов выплатить итальянцу солидное вознаграждение.

Здешние деревни отстояли друг от друга совсем недалеко, и Уоррен сбавил ход, обратив внимание на надписи, призывающие водителей щадить кошек. Дорога вилась сначала по Черч-Ленч, потом по Этч-Ленч с нормандскими церквушками и кладбищами, полными кельтских крестов. Въехав в Щерифс-Ленч, Уоррен притормозил.

– Не пропусти «Шерифс-Ленч-Мэнор», – попросил он Шадоу.

– Вот он! – Она указала на дом из красного кирпича похожий на замок, судя по всему, недавно отреставрированный. Перед домом красовалась на кирпичном же пьедестале каменная лошадиная голова. На столбе висела табличка с готическими буквами: «Sheriffs Lench Manor».

Уоррен припарковал «Ягуар» на почти заполненной стоянке при гостинице.

– Судя по всему, туристы уже открыли для себя Ленч.

Шадоу не слушала его. Крепко зажмурившись и вцепившись в рунический камушек, который, как всегда, висел у нее на шее, она бормотала магическое заклинание. Потом серьезно взглянула на Уоррена.