Поцелуй в темноте - Сойер Мерил. Страница 18

5

– Чья-то идиотская шутка! – Ройс обернулась к Бренту, но тот попятился от нее, воссоединившись с родителями.

– Как ты могла, Ройс? – с негодованием процедил Брент.

Она воззвала было к его здравому смыслу, хотя ее уже охватил страх:

– Зачем бы я стала открывать сумочку, знай я…

– Вы арестованы. – Сильная мужская рука сковала ее запястье.

– Это ошибка! – обреченно возразила она, чувствуя, что вокруг смыкается толпа: каждому хотелось поглазеть на сережки и злосчастную сумочку, перекочевавшие в руки охранника.

– Так я и знала, что она выкинет что-то в этом роде, – заявила Элеонора сыну.

На красивом лице Брента выступили красные пятна, он брезгливо стиснул челюсти. Неужели он способен поверить, что это ее рук дело? Кажется, способен. Невероятно! Разве он ее не любит? Почему он не говорит ни слова в ее защиту?

Молчал не один Брент, но и все вокруг. Ройс читала у всех в глазах безоговорочное осуждение и тщетно переводила взгляд с одного лица на другое в поисках сочувствия. В задних рядах она заметила Митча, который по-прежнему таращился на нее, только на сей раз с непроницаемым видом.

– Зачем я стала бы совершать подобную глупость? – взмолилась она.

– Не говори ни слова. – Рядом с ней появилась Вал. Ройс заметила, что к ней протискивается и Талиа. – Мы постараемся оказать тебе помощь. Не волнуйся.

Несколько охранников проложили коридор в толпе любопытных. ЭТО ПРОИСХОДИТ НА САМОМ ДЕЛЕ, ПРОИСХОДИТ СО МНОЙ! Ее захлестнула волна горячего стыда. На лице появилось упрямое, замкнутое выражение, всегда служившее отцу поводом для подтрунивания. Ройс не сводила глаз с двери, стараясь не замечать вспышек и тихого стрекотания видеокамер, снимавших сцену ее унижения, которой предстояло благоприятно повлиять на вечерний рейтинг нескольких телеканалов.

Дорога до участка превратилась в череду образов и ощущений, которые она отказывалась воспринимать осознанно. Она улавливала только хрип рации и завывание сирены. Потертое заднее сиденье машины провоняло табаком. От переднего сиденья ее отделяла стальная сетка, за которой она чувствовала себя опасным зверем, запертым в клетке.

Она все больше понимала, что происходящее с ней – вовсе не шутка, и все больше поддавалась панике. Кто-то подложил чертовы сережки ей в сумочку с намерением подвести ее под арест. Она сама облегчила задачу своим недругам, оставив бархатного котенка на столе. Устроить ей ловушку мог кто угодно, но у нее почему-то не выходила из головы торжествующая улыбка Элеоноры Фаренхолт.

Неужели она ее так люто ненавидит? Ройс вспомнила все мелкие уколы, завуалированные и открытые оскорбления, которые ей приходилось выслушивать от будущей свекрови. Все признаки ненависти были налицо, только она отказывалась правильно интерпретировать факты.

– Что мне теперь делать? – обреченно шептала она. – Уверена, Брент мне поможет, – Однако, уговаривая себя, она отлично знала, что это иллюзия. Он твердил о своей любви, однако истолковал первое же сомнение не в ее пользу. Это причиняло ей столь же сильную боль, как и сам факт ареста.

Значит, он ее не любит? Она все время задавала себе этот вопрос, вспоминая, сколько раз он заверял ее, как она нужна ему. Она принимала его за внимательного, любящего человека, точную копию ее отца. Но при первом же испытании он встал на сторону своих родителей, тем самым плюнув ей в лицо.

В участке Ройс привели в просторный накопитель, набитый женщинами, дожидающимися оформления задержания. За ней захлопнулась железная дверь. Она посмотрела на длинные ряды металлических лавок. Все места были заняты; в помещении стояла тишина, нарушаемая только гудением люминесцентных ламп. Одни женщины поглядывали на нее с подозрением, другие – с открытой враждебностью.

«В чем дело?» – спросила она себя, видя, что ни одна не соизволит подвинуться. Еще не познакомившись с ней, женщины испытывали к ней неприязнь. Судя по всему, все они были бедны. Она обратила внимание на проститутку в высоких, до бедер, сапогах из потрескавшегося винила, на женщину в пропотевшей майке и теннисных тапочках без шнурков.

Ройс хватило нескольких секунд, чтобы определить, что все дело в ее платье. В нем она становилась для остальных такой же чужой, как если бы напялила космический скафандр. Дорогая тряпка так же дразнила этих обездоленных, как бездомных – норковые манто.

Женщины на скамьях, подобно аукционной толпе, выносили ей приговор, однако здесь он звучал иначе: она признавалась виновной в богатстве. «Я НЕ БОГАТАЯ! – хотелось крикнуть ей. – Я КУПИЛА ЭТО ПЛАТЬЕ НА РАСПРОДАЖЕ!»

Наконец блондинка с туловищем, напоминающим изяществом могильную плиту, подвинулась, предоставляя Ройс пространство площадью с ладонь. Усевшись, Ройс стала объектом пристального изучения зловещей доброхотки, от которого поежился бы бывалый бойцовый пес. Остальные тоже глазели на нее, проявляя теперь, когда она села, еще больше любопытства. Ройс смекнула, что здоровенная блондинка исполняет здесь роль предводительницы и внушает остальным страх.

Глядя прямо перед собой, Ройс ощущала рядом сокрушительное присутствие лидерши, которая буквально пожирала ее взглядом. Положив на бедро Ройс свою уродливую лапу, она стала перебирать бисер.

– Прекрати. – Ройс сбросила ее руку, не побоявшись встретиться с ней взглядом. Глаза блондинки были так же черны, как корни ее волос, и источали сильнейшую ненависть, о существовании которой в природе Ройс прежде не догадывалась.

– Лапочка, – сказала блондинка мужским басом, – тебе крышка. – Оторвав от ее платья горсть бисера, она подбросила шарики в воздух. – Готовься.

Ройс вскочила и метнулась к двери, через окошечко в которой можно было разглядеть надзирательницу. Та не повернула головы на ее стук. Ройс стала молотить в дверь обоими кулаками, но у надзирательницы было более интересное занятие – книжка комиксов, лежавшая у нее на коленях.

– Выпустите меня! – взвизгнула Ройс.

Наконец надзирательница приоткрыла дверь и окинула Ройс не менее враждебным взглядом, чем заключенные. Указывая на блондинку, Ройс сказала:

– Эта женщина ко мне пристает.

– Уймись, Мейзи. Чтобы в мое дежурство никаких выкрутасов!

Просительный тон надзирательницы свидетельствовал о том, что Мейзи внушает страх не только заключенным. Дверь захлопнулась, прежде чем Ройс успела что-либо вымолвить. Она заковыляла на опостылевших высоких каблуках назад и взглянула на Мейзи; инстинкт подсказывал, что показать свой страх значило вырыть себе могилу.

– Я подожду тебя внутри, – обнадежила ее Мейзи.

Ройс отошла в угол и, привалившись спиной к стене, стала сверлить глазами дверь. Она полагала, что надзирательница вот-вот вызовет ее, впишет в журнал и запрет в отдельной камере. Однако система регистрации, как и вся юриспруденция, ею питаемая, работала с такими перегрузками, что грозила рухнуть под собственной тяжестью. В помещении становилось все больше задержанных женщин, но мало кто его покидал.

Женщины на скамьях смиренно подвигались, позволяя усаживаться новеньким. Ройс была такой же чужой здесь, как и среди Фаренхолтов. Она уже не питала иллюзий относительно своей судьбы в случае осуждения.

Время шло. Минул час, еще один. Она по-прежнему стояла в одиночестве, подперев спиной холодную стену. Однако ее рассудок не дремал, а беспрестанно анализировал события вечера. Кто? Зачем? Единственной подозреваемой оставалась Элеонора Фаренхолт.

Не забывала она и о Бренте, хотя мысли о нем причиняли ей боль. Где он, что предпринимает? У него было достаточно времени на то, чтобы понять, что сережки взяла не она.

Она вспоминала все их счастливые моменты: долгие прогулки во влажном тумане по Сан-Франциско, трапезы при свечах, споры об актуальных событиях. Он убеждал ее в своей любви, но куда он подевался сейчас, когда она так нуждается в нем?

– Ройс Энн Уинстон! – выкрикнула надзирательница, заставив Ройс вздрогнуть.