Смертельный эксперимент - Сойер Роберт Джеймс. Страница 33

Двойник задумался.

— Да. Не слишком удачная постановка.

— Если честно, дрянь, — подтвердил Питер. — Но ты помнишь?

— Да.

— А ты помнишь, кто играл Перри Мейсона?

— Конечно. Роберт Кальп.

— Ты действительно можешь вспомнить его игру? Вспомнить эпизоды, когда он появляется в зале суда? Ты помнишь его в этой серии?

— Да.

Питер развел руками.

— Роберт Кальп никогда не играл Перри Мейсона. Это был Монте Маркхэм.

— В самом деле?

— Да. Я тоже думал, что это был Кальп, пока не прочитал статью о Маркхэме во вчерашнем номере «Стар»; он сейчас в городе, играет в театре «Роял Алекс» в пьесе «Двенадцать рассерженных мужчин». Но ты ведь можешь отличить друг от друга этих актеров, Маркхэма и Кальпа?

— Конечно, — ответил двойник. — Кальп играл в «Я шпион» и в «Величайший герой Америки». И кажется, в «Боб и Кэрол и Тэд и Элис». Великий актер.

— А Маркхэм?

— Добротный исполнитель характерных ролей; мне он всегда нравился. Правда, с сериалами ему не везло, хотя разве это не он около года играл в «Далласе»? А примерно в 2000 году он снялся в этом ужасном шоу с Джеймсом Кэри.

— Верно, — подтвердил Питер. — Вот видишь? У нас обоих сохранились воспоминания — ясные, четкие воспоминания — как Роберт Кальп играет роль, которую на самом деле исполнял Монте Маркхэм. Сейчас, конечно, ты переписываешь заново эти воспоминания, и теперь, я уверен, можешь мысленно увидеть Маркхэма в роли Мейсона. Вот так и работает наша память: мы запоминаем лишь столько информации, сколько необходимо, чтобы впоследствии реконструировать события. Опуская подробности, мы запоминаем только важнейшие куски информации и отмечаем изменения. Затем, когда нам требуется вспомнить какой-нибудь эпизод, мы мысленно восстанавливаем его — и часто делаем это очень неточно.

— К чему это ты клонишь? — поинтересовался двойник.

— Да вот к чему, мой дорогой братец: насколько точны наши с тобой воспоминания? Мы перебираем в памяти все события, которые привели к измене Кэти, и обнаруживаем, что нам не в чем себя упрекнуть. Все сходится, все логично. Но действительно ли все так и было? Каким-то способом, который мы предпочитаем не вспоминать, в какой-то момент, который мы выбросили из нашей памяти, какими-то поступками, надежно похороненными в нейронном цензурном кабинете, не сами ли мы толкнули ее в объятия другого мужчины?

— Я полагаю, — заметил двойник, — что если ты настолько вдумчив и самокритичен, чтобы задать подобный вопрос, то знаешь, что ответ на него скорее всего будет отрицательный. Ты очень заботливый и чуткий человек, Питер, — если только я вправе говорить это про себя самого.

Долгое время они молчали.

— Не очень-то я тебе помог, верно? — спросил двойник.

Питер подумал.

— Нет, что ты, совсем наоборот. Я теперь чувствую себя намного лучше. Мне помогло то, что я смог выговориться.

— Несмотря на то, что ты, в сущности, разговаривал сам с собой? — удивился двойник.

— Даже несмотря на это, — убежденно ответил Питер.

ГЛАВА 23

Утро было на редкость солнечным для середины ноября. Из-за неплотно задвинутых штор в гостиную пробивались потоки света. Ханс Ларсен сидел за столом в уголке, где он обычно завтракал, и жевал ломтик поджаренного белого хлеба с апельсиновым джемом. У входной двери его жена Донна-Ли надевала черные сапоги на десятисантиметровых каблуках. Ханс смотрел, как она нагибается, ее полные груди — как раз по размеру его ладоней — натянули красную шелковую блузку, ягодицы были плотно обтянуты черной кожаной юбкой из слишком толстой кожи, чтобы можно было разглядеть очертания трусиков.

Она безусловно красивая женщина, подумал Ханс, и умеет броско одеться, так что на нее все оглядываются. Потому-то он и женился на ней. Такая жена и должна быть у настоящего мужика. Ханс откусил еще кусочек тоста и запил его глотком кофе. Он постарается ублажить ее, когда сегодня вечером вернется домой. Ей это поправится. Конечно, вернется он поздно; после работы встречается с Мелани. Нет, погоди-ка — с Мелани он встречается завтра вечером, сегодня ведь еще среда. Значит, с Нэнси. Даже лучше; у Нэнси такие титьки, что за них умереть можно.

Донна-Ли со всех сторон осмотрела себя в зеркало, висевшее на двери чулана в прихожей. Она нагнулась поближе к нему, чтобы лучше рассмотреть макияж, затем крикнула Хансу:

— Пока.

Ханс помахал ей ломтиком тоста:

— Не забудь, я сегодня приду поздно. После работы у меня совещание.

Она кивнула, широко улыбнулась и вышла из дома.

Повезло мне с женой, подумал Ханс. На нее приятно смотреть, и она не слишком требовательна в отношении его времени. Конечно, настоящему мужику вряд ли хватит одной женщины…

На Хансе была темно-синяя нейлоновая спортивная куртка и голубая полиэфирная рубашка. Серебристо-серый галстук, тоже синтетический, еще незавязанный болтался у него на шее. Он надел также белые кальсоны и черные носки, но пока был без брюк. До ухода на работу у него оставалось еще минут двадцать. Из своего уголка для завтрака он мог смотреть телевизор, стоявший в гостиной, хотя изображение немного смазывалось падающим на экран солнечным светом. Шла передача канадского телевидения с Джоэл Готлиб, берущей интервью у какого-то неизвестного Хансу лысеющего актера.

Ханс доедал свой последний тост, когда в дверь позвонили. Телевизор автоматически уменьшил картинку текущей передачи до маленького квадратика в левом верхнем углу экрана, а остальную его часть заполнило изображение, передаваемое наружной телекамерой охранной системы. Мужчина в коричневой униформе Объединенной посылочной службы стоял на крыльце. В руках он держал большую, завернутую в бумагу коробку.

Ханс чертыхнулся. Он не ожидал никаких посылок. Нажав кнопку кухонного телефона, он сказал:

— Минутку подождите. — И пошел одевать брюки. Поспешно натянув их, он прошел через гостиную в прихожую с голым паркетным полом, отпер дверь и распахнул ее. Дом выходил фасадом на восток, и фигура у входа как бы подсвечивалась сзади. Посыльному было на вид лет сорок, он был очень высок — добрых два метра — и худ. Судя по внешности, лет десять назад он мог быть баскетболистом. Его лицо с резкими чертами покрывал сильный загар, словно он недавно вернулся с юга. У Ханса мелькнула мысль, что, наверно, эти парни-посыльные из ОПС неплохо зарабатывают.

— Вы Ханс Ларсен? — спросил посыльный. Он говорил с каким-то акцентом: то ли британским, то ли австралийским — Ханс никогда не мог их толком различить.

Ханс кивнул:

— К вашим услугам.

Посыльный протянул ему коробку. Она имела форму куба с ребром длиной около полуметра и оказалась неожиданно тяжелой — словно кто-то прислал ему минералогическую коллекцию. Как только его руки освободились, верзила потянулся к своему поясу, где на металлической цепочке висела маленькая электронная записная книжка. Ханс повернулся, чтобы поставить коробку.

В тот же момент его настиг болезненный удар в основание шеи, и он почувствовал, что ноги у него стали ватными. Упав ничком — его потянул вперед вес коробки, — он спиной ощутил тяжесть ладони, прижимающей его к полу. Ханс попытался заговорить, но язык его не слушался. Посыльный носком ботинка перекатил его на спину, а затем он услышал, как щелкнул замок захлопнутой наружной двери. В затуманенном мозгу Ханса промелькнула какая-то нелепая мысль, но уже в следующий момент он понял, что его оглушили станнером, прибором, который он до сих пор видел лишь в детективных фильмах по телевизору, лишив его возможности управлять своими мышцами. Потрясение оказалось настолько сильным, что он намочил штаны.

Ханс попытался крикнуть, но выдавил из себя лишь слабый стон.

Тем временем долговязый тип прошел в глубину прихожей и встал перед Хансом. С огромным усилием ему удалось поднять голову. Этот человек теперь что-то делал со своим поясом. Клапан из черной кожи открылся, и Ханс увидел длинное тонкое лезвие ножа, засверкавшее в лучах света, просачивавшегося по краям штор гостиной.