Первая встречная - Соколов Борис Вадимович. Страница 13

– Пойдем к Федоровой? – предложил Хозанов.

Маленький одноэтажный деревянный домик прятался в гуще зелени. Перед домиком садик с врытыми в землю круглым зеленым столом и скамейкой, рядом виднелись грядки небольшого, аккуратно разделанного огорода. На стук вышла женщина лет пятидесяти с заплаканными глазами.

Смирнов понял – Федорова! Но на всякий случай спросил.

Женщина устало кивнула головой.

– Были уже ваши, – сказала она. – А ну, в комнату! – прикрикнула она на две ребячьи любопытные головы, высунувшиеся из окна.

– Мы ненадолго, хозяйка, поговорить надо, – сказал Хозанов и, не ожидая приглашения, первым вошел в комнату…

Продолжая всхлипывать и поминутно вытирая ладонью заплаканное лицо, женщина рассказала о своей жизни. Вначале медленно, неохотно вспоминала, как жили, строили вот этот домик, обзаводились хозяйством, как пошли дети. Был он тихим, хозяйственным. «Работник!» – сказала она.

Видно, здорово помотала его жизнь. Любил дом, жену, детей. Чуждался посторонних, а на просьбы ребят неохотно рассказывал, как воевал, как попал раненым в плен.

– Дружил с кем-нибудь Григорий Самсонович? Бывали у вас люди? – спросил Хозанов.

Женщина замотала головой:

– Нет, нет.

– Так никто и не бывал?

– Нет, никто. Сам-то и соседей не любил. Все дома по хозяйству. Книжки иногда читал, – она кивнула головой на полку.

Смирнов подошел к книгам: Пушкин, «Война и мир», «Овод», «И один в поле воин», «За проволокой», «Сказки народов СССР», «Военнопленные», «Молодая гвардия», «Военная тайна» Шейнина… Смирнов любил рассматривать чужие библиотеки, пытаясь по ним определить хозяина книг, его вкусы, интересы, но сейчас ничего не получилось.

– Карточки мужа у вас нет? – поинтересовался он, думая, что это поможет ему.

Оказалось, что есть, только старая.

– Что так мало?

Женщина ответила, что муж не любил сниматься.

– А родных не было?

– Один он. Родители еще до войны умерли.

– Как думаете, из-за чего это? – спросил Хозанов. – Вы уж простите, приходится расспрашивать. А то недругов не было, ни с кем не ссорился, ничего не взяли, и такое случилось.

Женщина заплакала.

– Ума не приложу, с чего бы это.

– И на заводе ни с кем не ссорился? Может, расстроенный приходил с работы, ничего не говорил? – спросил Смирнов.

– Да нет, молчун он. Говорил мало, – вяло ответила женщина.

– Мамка, а дяди, что раньше приходили? – из-за угла подсказал один из сыновей.

– Это какие? – обернулась женщина к детям.

– Что из Москвы приезжали, – напомнил второй, старший.

– Кто это? – поинтересовался Хозанов.

– Не говорил он. Еще по весне приезжали двое, он в садик вышел, поговорил с ними, пошумели они чего-то и уехали. Спрашивала я, кто такие. Из Москвы, говорит, знакомые. Не знаю я их, и он никогда не рассказывал.

– Приметы их не вспомните? – спросил Смирнов. Федорова задумалась:

– Один плотный такой, рябой, седоватый, с плешиной.

– Высокий? – перебил ее, записывая, Хозанов.

– Этот нет. Вот второй повыше, худой.

– Нос у него длинный, – выкрикнул из угла один из ребят.

– А ну, давай сюда, – позвал Хозанов, – помогайте вспоминать.

Подталкивая друг друга, мальчики нерешительно подошли к столу.

– Ну, так какие же они? – притянул за руку старшего Смирнов.

Со слов ребят и матери, понемногу вспоминавших приезжих, постепенно вырисовывались черты незнакомцев. Дети, перебивая друг друга и споря, рассказывали о них такие детали, на которые вряд ли обратил бы внимание взрослый. Это превращалось для них в увлекательную игру, заразившую мать.

– А одеты как? – продолжая записывать, спросил Хозанов.

И снова каждый из них вспоминал, подсказывал, поправлял друг друга. Через некоторое время, еще не зная, сможет ли это помочь раскрытию убийства, Смирнов и Хозанов могли нарисовать портреты московских незнакомцев. Итак, один коренастый, в рябинку, седой, с плешиной на макушке, с красным лицом, узкими глазами и нависшими бровями. Одет в черную кепку, черное подержаное пальто, в сапогах. Второй – высокий, худощавый, сутулый, тоже седой, с белым лицом и большим носом. В короткой коричневой куртке, серой кепке и темных ботинках.

В окно постучали. Женщина испуганно оглянулась и вышла в тамбур, но через мгновение возвратилась.

– Вас спрашивают, – взглянула она на Хозанова.

То вышел на улицу.

– Кто это? – спросил ее Смирнов.

– Из ваших, что утром приходил, – ответила она.

– И что, те двое больше не приезжали?

– Нет! – в один голос ответили мать и дети. Ребята теперь считали себя полноправными собеседниками, но, исчерпав тему, тянулись к окну, за которым стоял Хозанов и разговаривал с каким-то мужчиной.

– Товарищ Смирнов! – послышалось со двора. – На минуту!

Офицер поднялся и вышел в садик. Хозанов схватил его за руку:

– Эти двое вчера поздно вечером были здесь. Стояли и разговаривали с Федоровым. Потом он ушел в дом, через несколько минут вышел и пошел с ними в сторону железной дороги…

– Откуда это известно? – взволнованно спросил Смирнов.

– Вот мой оперуполномоченный , – Хозанов кивнул на мужчину, – установил свидетелей. Если вас все это интересует, давайте поговорим с народом.

– Сейчас!

Смирнов вернулся в дом.

– Когда ваш муж пришел домой?

Женщина подняла от стола заплаканное лицо:

– Поздно!

– И не уходил больше?

– Нет, переоделся, сказал, что пойдет ненадолго по делу, и ушел! – ответила она.

– Ну, пока, прощайте. Я еще зайду.

XI

Уже стемнело, когда Кемминг вышел из дома и сел в стоявшую у подъезда машину. Проскочив набережную и Кропоткинскую площадь, он выехал на Волхонку. У Музея изобразительных искусств остановился, обошел машину, постучал ногой по покрышкам и, посмотрев по сторонам, поехал. На площади Революции, поравнявшись с «Метрополем», развернулся и встал в ряд автомобилей. Взглянув на часы, Кемминг вышел из машины и направился в кафе.

Здесь его знали. Швейцар поклонился как старому знакомому и открыл дверь. Когда Кемминг прошел, он кивнул гардеробщику:

– Трезвый сегодня!

– Не беспокойся, сейчас наберется! – заверил его тот, но в первый раз ошибся…

Через несколько минут Кемминг возвратился на улицу и сел в машину. На Кузнецком мосту он чуть не наехал на переходившую улицу женщину, сквозь зубы выругался, но, когда она укоризненно покачала головой, тотчас же улыбнулся ей. Он действительно был трезв. Несколько рюмок «столичной» (это было единственное, что ему нравилось у этих русских), выпитых на ходу в кафе, явно недостаточно для того, чтобы он смог почувствовать себя в привычной норме. Кемминг был трезв, зол и успокаивал себя, что позднее наверстает упущенное.

Дневной разговор с шефом доставил ему несколько неприятных минут. Атташе был недоволен и едко охарактеризовал его работу.

– Вы долго будете возиться с этим мальчиком, Реджи? – перелистывая только что полученный номер «Лайфа», спросил он, когда Кемминг рассказал о встрече в зоопарке.

– Это золотой мальчик, сэр, – пообещал Кемминг и, немного подумав, на всякий случай добавил, – конечно, если все будет о'кей.

– С этой женщиной у него что-нибудь серьезное? – поинтересовался шеф.

– Несомненно. Поверьте, этот ребенок будет наш. Женщина знает свое дело и стоит дороже, чем обходится нам.

– Будьте осторожны, Реджинальд, – предупредил атташе, – я не очень верю русским детям. Они чертовски мешают нам. Я немного знаю отца этого мальчика, генерала Орлова…

– Отца?

– Да, отца. Такого, как я ваш. Он здорово портит нервы боссу, а многим из наших сломал голову. Пообещайте Гутман – в случае успеха она съездит в этом году в свою Ялту. Кстати, пусть там припомнит, как уронила в воду пакет. Между прочим, это и ваша вина, а неприятности имел я.

– Она хорошая баба, сэр, и выполнит поручение! – заверил Кемминг.