Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб - Соколов Борис Вадимович. Страница 67

Услышав, что Мюллер высказывает подобные взгляды, я был изумлен. Ведь он всегда говорил, что Борман не что иное, как преступник; чему же следовало приписать внезапную перемену отношения к нему? Я нервничал, пытаясь понять, что нужно Мюллеру. Хочет ли он поймать меня в ловушку? Выпивая одну рюмку коньяка задругой, он отпускал такие выражения в адрес гнилого Запада и наших руководителей – Геринга, Геббельса, Риббентропа и Лея, что те, наверное, чувствовали себя в тот момент весьма дурно. Мюллер был живой картотекой, ему было известно все, самые интимные эпизоды жизни каждого из них, и поэтому он сообщил мне ряд забавных деталей. Но все омрачало не покидавшее меня чувство беспокойства. Чего добивался этот человек, которого переполняли горечь и обида, так внезапно начавший раскрывать передо мной свою душу? Раньше никто подобных вещей от Мюллера не слышал. Для того чтобы направить беседу по иному пути, я беспечным и шутливым тоном заявил:

– Превосходно, господин Мюллер. Давайте сразу начнем говорить «Хайль Сталин», и наш маленький папа Мюллер станет главой НКВД.

Он посмотрел на меня, в его глазах таилась зловещая усмешка.

– Это было бы превосходно, – ответил он презрительным тоном, и его баварский акцент проявился сильнее. – Тогда бы вам и вашим твердолобым друзьям буржуа пришлось бы качаться на виселице.

Странная беседа закончилась, но я так и не понял, к чему стремился Мюллер. Это стало ясно несколько месяцев спустя. Наш разговор происходил как раз в то время, когда Мюллер стал идеологическим перевертышем. Он уже не верил больше в победу Германии и считал единственно возможным выходом из положения заключение мира с Россией. Это находилось в полном соответствии с его образом действий. Насколько можно было судить по ним, его концепция взаимоотношений государства с отдельной личностью с самого начала не была ни германской, ни национал-социалистической, а фактически была коммунистической. Кто знает, сколько людей тогда под его влиянием перешло в восточный лагерь?

Мюллер прекрасно знал, что ему не удалось произвести на меня впечатление. Перемирие, которое мы заключили на один вечер, закончилось. Впоследствии из-за его враждебного отношения я потратил впустую немало нервов и сил. Между нами шла своеобразная дуэль в темноте, причем преимущество было на его стороне. Враждебность его особенно усилилась с конца 1943 года, когда он установил контакт с русской секретной службой, и мне приходилось считаться не просто с его личной неприязнью: я был объектом ненависти фанатика.

В 1945 году он присоединился к коммунистам, а в 1950 году один немецкий офицер, возвратившийся из русского плена, рассказывал мне, что в 1948 году видел Мюллера в Москве. Вскоре после той встречи Мюллер умер».

Да– а, шеф гестапо Мюллер, работающий на НКВД и симпатизирующий «восточному лагерю», душеприказчик Гитлера Борман – это вам не загадочная Ольга Чехова и боевик боксер – «перебежчик» Игорь Миклашевский. Такие люди при желании и покушение на Гитлера могли организовать куда лучше, чем Штауффенберг, и государственный переворот устроить, чтобы сделать Третий Рейх союзником Советского Союза. Да и информацию, касающуюся общей стратегии войны и замыслов Гитлера, шеф гестапо и особенно вхожий к Гитлеру и держащий в руках все нити управления начальник партийной канцелярии могли бы поставлять Советам в избытке. Но вот беда: как раз с конца 1943 года, после ареста группы Шандора Радо в Швейцарии, никакая информация стратегического характера из источников в Германии в Москву не поступала». Во всяком случае, сведения такого рода никак не отразились на планировании основных операций Красной Армии в последние два года войны.

В сообщении Шелленберга очень настораживает и то, что Генрих Мюллер, не отличавшийся излишним образованием и интеллектом и не замеченный современниками в склонности к философствованию, в «Лабиринте» предстает настоящим философом, выдвигающим оригинальную концепцию превосходства коммунизма над национал-социализмом. Похоже, что здесь под маской персонажа Мюллера в шелленберговских мемуарах говорит сам Шелленберг, человек весьма образованный. Таким вот иезуитским способом бывший шеф зарубежной разведки национал-социалистической партии, возможно, взялся объяснить Западу причины победы России во Второй мировой войне.

Гелен, вероятно, под впечатлением от книги Шелленберга, в своих мемуарах развил версию о Бормане – советском агенте. Начал он издалека – со своих бесед с главой абвера адмиралом Канарисом:

«… Наша беседа приняла весьма оживленный характер после того, как Канарис с явным возмущением упомянул о полученном им от Гитлера задании убить Черчилля. Он отклонил это задание, также как за некоторое время до того проигнорировал приказ разыскать бежавшего французского генерала Жиро и «прикончить его на месте». В связи с этим следует упомянуть, что Канарис решительно отвергал политические убийства. Его глубокая религиозная убежденность абсолютно запрещала ему даже думать о подобной возможности. К этому я, с полной определенностью, могу добавить, что второй отдел его управления, в задачу которого входили диверсии или саботаж – в отличие от советского КГБ и его методов – выводил из строя лишь важные в военном отношении объекты во вражеском тылу. Указания об устранении отдельных выдающихся деятелей противника Канарисом решительно отклонялись, даже если они исходили от политического руководства Германии.

В одной из обстоятельных бесед мы с адмиралом пришли к выводу: Советы, по-видимому, имеют в высшем эшелоне власти нашей страны хорошо ориентирующийся в обстановке источник информации. Не раз, независимо друг от друга, мы убеждались, что через весьма короткий промежуток времени решения, принятые немецким руководством на самом высоком уровне, до мельчайших подробностей становились достоянием противника.

Здесь я хочу нарушить свое длительное молчание и сообщить о тщательно скрывавшемся Советами секрете, который может стать ключом к пониманию одной из самых удивительных и загадочных историй нашего века. Речь идет о роковой роли, которую сыграл ближайший соратники доверенное лицо Гитлера – Мартин Борман во время войны и первые послевоенные годы. Он был важнейшим источником информации и консультантом Советов, начав работать на Москву еще до русской кампании.

Канарис и я – каждый своим путем – установили следующий неоспоримый факт: Борман располагал единственной в Германии неконтролируемой радиостанцией. Однако для нас было абсолютно ясно: скрытно наблюдать за одним из могущественнейших людей, стоявшим в национал-социалистической иерархии сразу после Гитлера, в то время было невозможно. Любой неосторожный шаг означал бы, что с нами мгновенно будет покончено. Канарис поделился со мною казавшимся ему подозрительным фактом и попытался выяснить мотивы изменнической деятельности рейхслейтера. Он не исключал того, что Бормана шантажировали, но полагал, что, скорее всего, побудительными причинами стали безграничное тщеславие и закомплексованность, а также неудовлетворенные амбиции занять, естественно, в подходящий момент место Гитлера. Нам теперь известно, сколь искусно Борману удалось скомпрометировать в глазах фюрера поочередно своих опаснейших соперников – Геринга и Геббельса.

Мои предположения подтвердились лишь после 1946 года, когда представилась возможность провести расследование обстоятельств таинственного исчезновения Бормана из бункера Гитлера в Берлине. Неоднократно появлявшиеся в международной прессе утверждения, что бывший рейхслейтер якобы живет в непроходимых джунглях между Парагваем и Аргентиной в окружении вооруженной до зубов личной охраны, лишены всякого основания.

Две полученные мною в пятидесятые годы заслуживающие доверия информации позволяют утверждать, что Борман находился в Советском Союзе, само собой разумеется, под чужой фамилией и надежной охраной.

Бывший заместитель Гитлера по партии переметнулся к Советам в тот момент, когда Красная Армия, завершив штурм Берлина, окружила здание новой имперской канцелярии, под которым в глубоком бункере скрывался Гитлер со своими приспешниками. Сейчас Бормана уже нет в живых».