Мелкий бес - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников". Страница 71

Директор тем временем еще раз писал в округ и со дня на день ждал назначения врачей для освидетельствования. Но чиновники не торопились. На то они и чиновники.

Передонов не ходил в гимназию и тоже чего-то ждал. В последние дни он все льнул к Володину. Страшно было выпустить его с глаз, – не навредил бы. Уже с утра, как только проснется, Передонов с тоскою вспоминал Володина: где-то он теперь? что-то он делает? Иногда Володин мерещился ему: облака плыли по небу, как стадо баранов, и между ними бегал Володин с котелком на голове, с блеющим смехом; в дыме, вылетающем из труб, иногда быстро проносился он же, уродливо кривляясь и прыгая в воздухе.

Володин думал и всем с гордостью рассказывал, что Передонов его очень полюбил, – просто жить без него не может.

– Варвара его надула, – говорил Володин, – а он видит, что один я ему верный друг, он ко мне и вяжется.

Выйдет Передонов из дому, проведать Володина, а уж тот идет ему навстречу, в котелке, с тросточкою, весело подпрыгивает, радостно заливается блеющим смехом.

– Чего это ты в котелке? – спросил его однажды Передонов.

– Отчего же мне, Ардальон Борисыч, не носить котелка – весело и рассудительно ответил Володин, – скромно и прилично. Фуражечку с кокардою мне не полагается, а цилиндр носить – так это пусть аристократы упражняются, нам это не подходит.

– Ты в котелке сваришься, – угрюмо сказал Передонов.

Володин захихикал.

Пошли к Передонову.

– Шагать-то сколько надо, – сердито сказал Передонов.

– Это полезно, Ардальон Борисыч, промоциониться, – убеждал Володин, – поработаешь, погуляешь, покушаешь – здоров будешь.

– Ну, да, – возражал Передонов, – ты думаешь, через двести или через триста лет люди будут работать?

– А то как же? Не поработаешь, так и хлебца не покушаешь. Хлебец за денежки дают, а денежки заработать надо.

– Я и не хочу хлеба.

– И булочки, и пирожков не будет, – хихикая, говорил Володин, – и водочки не на что купить будет, и наливочки сделать будет не из чего.

– Нет, люди сами работать не будут, – сказал Передонов, – на все машины будут: повертел ручкой, как аристон, и готово… Да и вертеть долго скучно.

Володин призадумался, склонил голову, выпятил губы и сказал задумчиво:

– Да, это очень хорошо будет. Только нас тогда уже не будет.

Передонов посмотрел на него злобно и проворчал:

– Это тебя не будет, а я доживу.

– Дай вам бог, – весело сказал Володин, – двести лет прожить да триста на карачках проползать.

Уж Передонов и не зачурался, – будь что будет. Он всех одолеет, надо только смотреть в оба и не поддаваться.

Дома, сидя в столовой и выпивая с Володиным, Передонов рассказывал ему про княгиню. Княгиня, в представлении Передонова, что ни день дряхлела и становилась ужаснее: желтая, морщинистая, согбенная, клыкастая, злая, – неотступно мерещилась она Передонову.

– Ей двести лет, – говорил Передонов и странно и тоскливо глядел перед собою. – И она хочет, чтобы я опять с нею снюхался. До тех пор и места не хочет дать.

– Скажите, чего захотела! – покачивая головою, говорил Володин. – Старбень этакая!

Передонов бредил убийством. Он говорил Володину, свирепо хмуря брови:

– Там у меня за обоями уже один запрятан. Вот ужо другого под пол заколочу.

Но Володин не пугался и хихикал.

– Вонь слышишь из-за обоев? – спросил Передонов.

– Нет, не слышу, – хихикая и ломаясь, говорил Володин.

– Нос у тебя заложило, – сказал Передонов, – недаром у тебя нос покраснел. Гниет там, за обоями.

– Клоп! – крикнула Варвара и захохотала. Передонов смотрел тупо и важно.

Передонов, все более погружаясь в своe помешательство, уже стал писать доносы на карточные фигуры, на недотыкомку, на барана, что он, баран, самозванец, выдал себя за Володина, метил на высокую должность поступить, а сам – просто баран; на лесоистребителей, – всю березу вырубили, париться нечем и воспитывать детей трудно, а осину оставили, а на что нужна осина?

Встречаясь на улице с гимназистами, Передонов ужасал младших и смешил старших бесстыдными и нелепыми словами. Старшие ходили за ним толпою, разбегаясь, когда завидят кого-нибудь из учителей, младшие сами бежали от него.

Во всем чары да чудеса мерещились Передонову, галлюцинации его ужасали, исторгая из его груди безумный вой и визги. Недотыкомка являлась ему то кровавою, то пламенною, она стонала и ревела, и рев ее ломил голову Передонову нестерпимою болью. Кот вырастал до страшных размеров, стучал сапогами и прикидывался рыжим рослым усачом.

Саша ушел после обеда и не вернулся к назначенному времени, к семи часам. Коковкина обеспокоилась: не дай бог, попадется кому из учителей на улице в непоказанное время. Накажут, да и ей неловко. У нее всегда жили мальчики скромные, по ночам не шатались. Коковкина пошла искать Сашу. Известно, куда же, как не к Рутиловым.

Как на грех, Людмила сегодня забыла дверь замкнуть. Коковкина вошла, и что же увидела? Саша стоит перед зеркалом в женском платье и обмахивается веером. Людмила хохочет и расправляет ленты и его ярко-цветного пояса.

– Ах, господи, твоя воля! – в ужасе воскликнула Коковкина, – что же это такое! Я беспокоюсь, ищу, а он тут комедию ломает. Срам какой, в юбку вырядился! Да и вам-то, Людмила Платоновна, как не стыдно!

Людмила в первую минуту смутилась от неожиданности, но быстро нашлась. С веселым смехом, обняв и усаживая в кресло Коковкину, рассказала она ей тут же сочиненную небылицу:

– Мы хотим домашний спектакль поставить, – я мальчишкой буду, а он девицей, и это будет ужасно забавно.

Саша стоял весь красный, испуганный, со слезами на глазах.

– Вот еще глупости! – сердито говорила Коковкина, – ему надо уроки учить, а не спектакли разыгрывать. Что выдумали! Изволь одеться сейчас же, Александр, и марш со мною домой.

Людмила смеялась звонко и весело, целовала Коковкину, – и старуха думала, что веселая девица ребячлива, как дитя, а Саша по глупости все ее затеи рад исполнить. Веселый Людмилин смех казал этот случай простою детскою шалостью, за которую только пожурить хорошенько. И она ворчала, делая сердитое лицо, но уже сердце у нее было спокойно.