Чистильщик - Соловьев Дмитрий. Страница 44
– Я вижу, ты готов, брат мой, к великой миссии, – услышал Самэ негромкий мелодичный голос. Что-то жаркое заполнило его изнутри; он сложил ладони треугольником на татами, соединив кончики больших, указательных и средних пальцев, прикоснулся к ним лбом в поклоне.
– Все, что вы пожелаете, Учитель, – хрипло промолвил он.
Солнце безжалостно накаляло землю, превращало щербатый асфальт центральной улицы поселка в обжигающую сковороду. Но сюда, под навес из переплетения внноградных лоз и листьев, доступ ему был заказан, палящее дыхание раскаленной мостовой отсекалось прохладным током воды в широком арыке.
В этот жаркий час Крысолов и Змей были на просторной террасе чайханы практически одни, лишь в дальнем ее углу, ближе к глинобитному домику, где посетители этого своеобразного азиатского мужского клуба вкушали плов, пили чай и вели долгие беседы зимой, сидели два седобородых старца и неторопливо потягивали из пиал зеленый чай.
Крысолов пришел на встречу первым и сразу же занял стратегически выгодную позицию у воды. Стратегически выгодную во всех смыслах – и прохладно, и легко отступить, скрыться, например – просто нырнуть в мутноватую воду арыка. Идя на встречу, Крысолов приметил ребятишек, плескавшихся в арыке, и мгновенно вычислил его глубину – метр, метр десять.
Прежде чем указать место встречи, посланник Змея велел связаться с бывшим оперативником. Змей, представившийся по телефону Мансуром, появился на террасе точно в назначенный срок, хотя это вовсе не исключало, что он мог наблюдать за чайханой час или два. Крысолов сам шлялся вокруг да около минут сорок.
Они узнали друг друга сразу. Оба – внешне – примерно одного возраста, высокие, жилистые, по-кошачьи легкие и пружинистые в движении. И – бесцветные глаза. Мансур отличался лишь более темными волосами и природной смуглотой кожи, которую более-менее опытный глаз никогда не спутает с самым хорошим загаром уроженцев севера. Хотя никто не знает – врожденная ли это черта или приобретенная в процессе мимикрии. Змей легко опустился на одеяло-курпачу, постеленную перед низким столиком, напротив Крысолова.
– Извини за бедность дастархана, – улыбнулся тот, поднимая пиалу с чаем в приветственном жесте. – Не ждал тебя так скоро.
Змей тоже улыбнулся и подозвал чайханщика. Перебросившись с ним несколькими фразами на местном диалекте, среди которых Крысолов уловил пару-тройку таджикских слов, Мансур налил чаю и себе.
– Ты – гость моей страны, и это мне пристало заботиться о дастархане, – все с той же тонкой улыбкой ответил он. Через минуту, словно по волшебству, появилось блюдо с ароматным пловом, чайник со свежим чаем, блюдце с какими-то сладостями и прочие восточные яства.
Прихлебнув еще из пиалы, Крысолов поднял взгляд на Змея.
– К сожалению, должен вас предупредить, что слегка наследил в ваших краях.
Змей с интересом поглядел на него.
– Пришлось сделать несколько трупов в двадцати километрах отсюда. Плюс ко всему меня засекли в Карши и вели до Станции. Там хвост я оборвал, но скоро они сопоставят находку трупов с последним донесением.
– Вадим, – отмахнулся Мансур, – не беспокойся. У меня здесь очень крепкие связи, о трупах можно не беспокоиться – их никогда не было.
Крысолов с удивлением покачал головой.
– Кстати, а кто тот паренек, что привел меня сюда? – с улыбкой спросил он.
– А, этот. Заметил? – улыбнулся в ответ Змей. – Это мои названный братишка. Подобрал его года четыре назад, в канаве буквально. Беженец из Таджикистана. Воспитываю помаленьку. Значит, заметил?
– Трудно не заметить аномала в боевой трансформации. По крайней мере – мне.
Змей еще раз усмехнулся и сразу же посерьезнел, взгляд заострился.
– Ну что ж, к делу. Зачем ты меня искал?
– Я думаю, ты знаешь. Ведь ты же работал на Синдикат – скорее утвердительно, нежели вопросительно произнес Крысолов.
– Да. И что?
– Не думаю, что ты не искал себе подобных, когда оказался в моем положении. Хотя нас всех и натаскивали быть одиночками.
Крысолов, поскрипывая щегольскими хромовыми сапожками, надраенными до зеркального блеска, шагал по местам, где прошло его детство. Новенькая полевая офицерская форма, скрипящие ремни, планшетка, похлопывавшая по бедру – картинка, а не молодой лейтенант.
Всего месяц назад он прошел изнурительную декаду выпускных экзаменов, правда, не в военном училище. Любой из выпускников этих училищ взвыл бы побитой собакой, попытавшись пройти хотя бы самый простой из экзаменов. Выпускники закрытого интерната сами называли последнюю декаду «мясорубкой». Крысолов закончил курс обучения первым в выпуске, а инструктор по тактической и огневой подготовке Вепрь как-то раз проговорился, что последние шесть выпусков меркнут перед Крысоловом.
Безупречные документы, подставное лицо, двойник Крысолова, честно закончивший училище и теперь отдыхающий где-то у теплого моря, все это дало возможность Крысолову – а ныне лейтенанту Сергею Петровичу Дорохову – получить направление в ракетно-артиллерийскую бригаду, базирующуюся под Ленинградом, в разведроту. И сейчас Крысолов обживался в непривычном, таком большом мире.
Носком начищенного сапога Крысолов столкнул с тротуара на газон смятую пачку сигарет и недовольно поморщился – город начали потихоньку, но все ускоряющимися темпами засирать. Взглянув еще раз на эту пачку, Крысолов вдруг ухмыльнулся, вытянул из кармана портсигар, сунул в губы сигаретку и щелкнул зажигалкой. Это было первое его своеволие: в интернате за сигарету, добытую незнамо какими путями, а тем паче за спиртное, следовала незамедлительная экзекуция, в виде трехсуточной полосы препятствий с шестью сорокапятиминутными перерывами на перекус и отдых. Любой человек от такой экзекуции скопытился бы или сошел с ума, но воспитанники-то были не люди. Крысолов сам однажды прошел через экзекуцию за стащенную у инструктора по холодному оружию и рукопашному бою и тайком выкуренную сигаретку. Тогда он не учел, что нюх у аномалов во сто крат чувствительней человеческого. Поэтому сейчас он дымил с большим удовольствием.