Всевидящее око - Байяр Луи. Страница 13

По-видимому, щели в ящике недостаточно просмолили. Капли спирта просачивались наружу и падали вниз. Вверх поднимались прохладные дурманящие пары. Только утром Тайер и Хичкок предостерегали меня против выпивки в «неподобающих местах». Но совсем не обязательно пить. Можно ведь и нанюхаться допьяна, причем во вполне «подобающем» месте!

– Скажите, капитан, вам доводилось бывать на берегу океана? – спросил я Хичкока.

Он ответил, что да, причем неоднократно.

– А я был всего один раз. Мне запомнилась девочка лет восьми. Она строила собор из песка. Впечатляющее здание с несколькими колокольнями… Словами трудно описать, до чего красивым было ее творение. Девочка подумала обо всем, кроме прилива. Чем быстрее она строила, тем быстрее надвигался прилив. Не прошло и часа, как прекрасный собор превратился в гряду бесформенных песчаных холмиков.

Я подкрепил свои слова жестом руки.

– Девочка оказалась мудрой, – продолжал я. – Видела, как волны уничтожают ее постройку, и ни слезинки… Знаете, потом я часто вспоминал эту картину, когда пытался выстроить нечто целостное из разрозненных фактов. А потом налетала волна и размывала их все до основания.

– Я что-то не понимаю ваших аллегорий, мистер Лэндор, – признался Хичкок.

– Попробую объяснить по-другому. Мы считаем, что Лерой Фрай хотел умереть, и это предположение кажется нам вполне прочным. Иначе зачем молодому парню вешаться на дереве? Скорее всего, он был доведен до отчаяния. Тоже понятно. Без причины никто вешаться не будет. Но что обычно делает человек, доведенный до отчаяния? Он оставляет записку, объясняя друзьям или родным, почему решил пойти на такой шаг. Иногда записка бывает совсем короткой, а иногда выливается в целую предсмертную исповедь… Где записка, оставленная Фраем, капитан?

– Мы не находили никаких записок.

– Я сказал, что самоубийцы обычно оставляют записки. Но не всегда. Бог свидетель, как люди вдруг бросались с моста и после них тоже не оставалось записок… Итак, Лерой Фрай решает свести счеты с жизнью. Допустим, вначале он намеревается броситься с ближайшего утеса вниз. Потом отказывается от этой мысли, выбирая повешение. Но он не хочет вешаться там, где его легко обнаружат. Почему? Казалось бы, мертвому ему уже будет все равно. Возможно, ему не хотелось, чтобы из-за него сразу же поднялся переполох.

Я замолчал, мечтая о глотке свежего воздуха. Спиртовые пары не проясняли, а наоборот, затуманивали мне голову.

– Кадет Фрай покидает казарму и идет туда, где, как ему кажется, его найдут не скоро. Он выбирает крепкое дерево, привязывает к ветке веревку… Но Фрай пребывает в столь отрешенном состоянии, что даже не удосуживается проверить длину веревки.

Хичкок молча слушал мои объяснения.

– Казалось бы, нужно перевязать веревку, сделав ее покороче. Но мы должны учитывать состояние Лероя Фрая. Он настолько хочет умереть, что начинает… отчаянно дрыгать ногами.

Я показал, как это могло выглядеть.

– Но Фрай дергался на месте гораздо дольше. Сколько это продолжалось? Трудно сказать. Во всяком случае, шея у него не сломана. Значит, достаточно долю.

– Вы же сказали, Фрай был не в своем уме, – нарушил молчание Хичкок.

– Я говорил не столь категорично, капитан. Я сказал: «В отрешенном состоянии». А почему вы спрашиваете?

– Если человек находится даже в отрешенном состоянии, способен ли он действовать рационально?

– Отрешенность не мешает рациональным действиям, капитан. Скажу вам по своему прошлому опыту: люди, решившие покончить с собой, нередко отличаются крайней рациональностью. Однажды женщина на моих глазах покончила с собой. Так вот, она имела в голове очень четкую картину действий. Мысленно она уже не раз проигрывала их, и, когда дело дошло до осуществления, ей требовалось лишь вспомнить последовательность.

– Женщина, о которой вы упомянули, это была… она? – спросил капитан Хичкок.

Нет, читатель, здесь я грешу против истины. Капитан Хичкок не задавал мне этого вопроса. Он молча обошел вокруг «спиртового гроба», поддевая носками сапог воск, накапавший со свечей.

– Мистер Лэндор, а если кадет Фрай лишь… примерялся к самоубийству? Эдакая мальчишеская блажь, которая вдруг окончилась трагедией.

– Если доверять рассказу нашего свидетеля, ни о какой «блажи» не могло быть и речи. Ноги Фрая находились на земле. Он вполне мог дотянуться до ветки, на которой закрепил веревку. Ничто не мешало ему выбраться из петли. Здесь было что-то еще, капитан.

Капитан не спешил расставаться со спасительной соломинкой.

– Веревка могла провиснуть уже потом, когда Фрай повесился. Или кадет Хантон толкнул тело сильнее, чем ему показалось. Должны же быть какие-то следы…

Хичкок привык сражаться до последнего, это было в его природе. При других обстоятельствах я бы, пожалуй, даже восхитился таким упорством. Но только не сейчас.

– Смотрите, капитан, – сказал я ему.

Сбросив свой байковый сюртук, я закатал рукава рубашки и погрузил руку в спирт. Вначале рука закоченела от холода, но ее тут же обожгло ложным теплом. Следом появилось странное ощущение: кожа на руке одновременно твердела и растворялась. Но это было всего лишь ощущением. Мои пальцы подцепили голову Лероя Фрая и подняли ее на поверхность. Вместе с головой всплыло и все тело. Левой рукой я поддерживал спину мертвого кадета.

– Взгляните на его шею, капитан, – сказал я Хичкоку. – Шея меня сразу поразила. Видите? На ней нет четкого следа от веревки. Такое ощущение, что веревку ему… набросили. Он отчаянно дергал шеей, ища точку опоры.

– Как будто он… – Хичкок не договорил.

– Да, капитан, как будто он от кого-то отбивался. А теперь взгляните на его пальцы.

Я качнул подбородком (руки были заняты). Помешкав, капитан Хичкок тоже снял мундир, закатал рукава и склонился над телом Фрая.

– Посмотрите на его правую руку, капитан. На самые кончики пальцев. Видите?

– Вижу. Там волдыри.

– Совершенно верно. Причем свежие. Сдается мне, Фрай хватался за веревку, пытаясь скинуть ее с шеи.

Мы оба смотрели на закрытый рот кадета Фрая, вглядываясь в его губы так, словно наши глаза могли оживить их и заставить заговорить. И голос раздался! Нет, не из уст мертвеца. Голос раздался откуда-то сзади. От неожиданности мы убрали руки, и тело Лероя Фрая с бульканьем и шипением вновь погрузилось в спирт.

– Позвольте узнать, что здесь происходит?

Представляю, какую картину застал вошедший доктор Маркис! Мы оба, с закатанными рукавами, обшариваем мертвеца! Могильные воры, да и только.

– Доктор! – воскликнул я. – Как хорошо, что вы сюда зашли. Мы отчаянно нуждаемся во мнении профессионального врача.

– Я не совсем понимаю, чем вы тут занимаетесь, джентльмены, – пролепетал Маркис. – Но я застал нечто из ряда вон выходящее.

– Так оно и есть, доктор. А теперь не будете ли вы любезны прощупать затылок покойного?

Он стал отнекиваться, но лишь для видимости. Затем и он закатал рукава и сжал в руках голову покойного. Вскоре недовольная гримаса на лице Маркиса сменилась сосредоточенным вниманием. Медицинское любопытство одержало верх.

– Вы что-нибудь нащупали, доктор? – спросил я Маркиса.

– Пока еще нет… впрочем… Нащупал! След от удара.

– То есть вы нащупали шишку?

– Да.

– Пожалуйста, опишите ее нам.

– Теменная область… примерно три дюйма в диаметре.

– И насколько ощутимая?

– Достаточно, чтобы не ошибиться. Полагаю, ее толщина не менее четверти дюйма.

– А каким образом могла появиться эта шишка?

– Как и любая шишка – в результате соприкосновения затылка с чем-то твердым. Чтобы сказать вам больше, требуется внимательный осмотр.

– А может, шишка появилась уже после смерти?

– Маловероятно. Вы ведь знаете такое слово – кровоподтек. Оно очень точно характеризует, что происходит с участком тела при ударе. Иными словами, чтобы возникла шишка, нужна кровь. Если кровообращение прекратилось… если сердце бездействует… хотя на тот момент оно еще находилось на своем месте…