Валентайн - Сомтоу С. П.. Страница 14

— Он возвращается, — прошептал Терри. И то, как он это сказал... Джейни опустила журнал и внимательно посмотрела на Терри. Только теперь она разглядела его лицо. Оно все было утыкано битым стеклом. Лоб, подбородок... Длинный осколок торчал из щеки, как сверкающая булавка. Но крови не было. Вместо крови была... какая-то желтая жидкость... Джейни узнала запах. Смесь едких химикатов и приторно-сладких духов...

Так же пахло от мертвого Хуанито. Бальзамирующий состав. Она вдруг очень явственно вспомнила, как все это было в церкви: гроб, душный запах ладана, дым от курящихся благовоний бьет прямо в лицо, и папа ей говорит: Иди поцелуй его, поцелуй его в щеку, — и запах, который идет от него... она задыхается в этом запахе...

— Ты больной, — выдохнула она.

Терри сказал:

— Надо действовать быстро... и тихо... как кошка в ночи... ждешь, затаив дыхание... а потом — цапаешь и бежишь. — Он сымитировал ее голос один в один.

Она не успела даже закричать, потому что он цапнул.

Она упала лицом на еще теплую пиццу. Успела еще ощутить вкус пепперони, прежде чем захлебнулась собственной кровью. Она почувствовала, как холодные руки проникают в нее, прямо внутрь, почувствовала, как по венам разлился холод. Почувствовала клыки, вонзившиеся ей в шею — точно в яремную вену. Испугаться она не успела. Все закончилось очень быстро. Мгновенно.

• потерянные •

Когда Брайен проснулся, был уже почти полдень. Пи-Джей сидел на полу и смотрел в сторону балкона. Терри Гиш лежал на ковре, рядом с разбитой балконной дверью, прижимая к груди пакет с землей, словно плюшевого медведя. С улицы в комнату лился дымный и тусклый свет.

— И что нам, блядь, теперь делать? — сказал Пи-Джей. — Посмотри... он вернулся... он кого-то убил...

По телевизору передавали новости. Красивая дикторша говорила в камеру, а на врезном экране в правом верхнем углу шли крупные планы мертвого тела. Бездомная девочка. Найдена рядом с мусорным баком. Отец-наркоман, обнаруживший тело, сейчас в невменяемом состоянии.

— Сейчас день, — сказал Брайен. — Мы запросто сможем его прикончить.

— Я не могу.

Теперь, в трансе смерти, лицо Терри приобрело некую просветленную безмятежность, которой не было раньше — при жизни. Неужели он правда убил человека?! Всего в двух кварталах от дома Пи-Джея?! Да, наверное, правда, подумал Брайен. Терри даже не дышал. Его лицо было по-прежнему все утыкано битым стеклом. Из левого уголка рта стекала вязкая струйка свернувшейся крови. Это был никакой не кошмарный сон. Это было на самом деле. Посреди бела дня.

— Может быть... я не знаю... вызвать полицию или еще что-нибудь? — сказал Брайен.

— И что мы им скажем? Что этот труп сам пришел сюда из Вайоминга, пешком всю дорогу?! — Пи-Джей поднялся, подхватив кол и крикетный молоток. — Ладно. Я это сделаю. А ты мне потом поможешь избавиться от тела. Но я не хочу, чтобы ты смотрел. Он был моим лучшим другом. Хочу спеть для него прощальную песню. Ну, ты понимаешь. Индейская магия. Из того, чему я научился в поиске видений. — Брайен поднялся и направился к двери в гостиную. — Подожди, — окликнул его Пи-Джей. — Мусорные мешки на холодильнике.

Из гостиной Брайену было слышно, как Пи-Джей поет свою индейскую песню, больше похожую на протяжный свист. Он слышал голос Пи-Джея и тихий, медленный бой барабана. Он подошел к холодильнику. Сдвинул в сторону пару картин. Телевизор внезапно переключился на песню Тимми Валентайна.

Концертная запись. Пленка из прошлого. Только Тимми на черном фоне, единственное пятно света — у него на лице. Сегодня — конкурс двойников. Брайен не знал почему, но он чувствовал, что это была не просто коммерческая эксплуатация мифа о Тимми Валентайне, который всего лишь за несколько лет превратился из скромного «домашнего» предприятия в широкомасштабный многомиллионный бизнес — по числу сувениров с символикой и портретами Тимми Валентайн уступал разве что только Элвису Пресли. Футболки, кружки, видеокассеты, журналы, книги, написанные мнимыми экспертами... но этот конкурс двойников — это не просто очередная кампания по «деланию денег».

Голос Тимми наполнил всю комнату. Господи, как он поет, этот мальчик! В его голосе — века неизбывной боли... поруганная невинность... темное сладострастие. На мгновение Брайен замер, полностью погрузившись в этот неземной голос.

В соседней комнате раздался короткий сухой удар. Когда Брайен вошел в спальню с самым большим мешком для мусора, который он только сумел найти, Пи-Джей уже завернул тело друга в спальник со «Звездными войнами».

4

Кладбища

• память: 1598 •

Из шелеста листьев в лесу проступают слова, мягкий шепот, картины, запахи, воспоминания в застывшей светотени.

...с потрохами, вываленными наружу... величественный Колизей возвышается над убогими шалашами бездомных... полная луна... коринфские колонны облеплены гниющими листьями... гнетущая влажная духота, тяжелый запах гвоздики и подгнивших апельсинов, смятых лепестков роз и пота...

Здесь почему-то все кажется смутно знакомым. Ночь — живая. Спящие улицы, вымощенные булыжником. Мальчики с факелами освещают дорогу кардиналу в паланкине. Акцент знакомый, но язык — другой. Это уже не латынь. Сколько прошло веков — с тех пор, как погибли Помпеи? Мальчик не знает. На этот раз память стерлась совсем. Память осталась в лесу. Он проспал целый век или больше. Пыль веков разъедает глаза. Она — как корка запекшейся крови. Он еще — весь в ночи, весь в лесу.

Он бежит в темноте, позади паланкина. Носильщики его не видят. Они видят только какого-то мелкого зверя — наверное, кошку, — который крадется за ними; они не чувствуют запаха собственной крови, струящейся в венах. Ночь пропитана душной влагой. Кардинал очень тяжелый. Ароматы духов и пахучих масел не заглушают резкого запаха пота и старости. Его кровь — вялая и густая. Мальчик-вампир подбирается ближе. Он запрыгивает в паланкин и сливается с горностаевым мехом на кардинальской мантии. Кровь в жилах этого человека почти не движется. Она — как тина на стоячей воде. Она его не прельщает, не искушает. Она испорчена алкоголем и дурными болезнями. Его губы сочатся вином.

Кардинал задергивает шторки на паланкине. Откидывается на подушки — бархат и дамасский шелк, — сует руку под мантию и апатично мастурбирует. Тихий, как кошка, мальчик-вампир прячется в складках бархатной драпировки. Дрожащий свет от свечей. Странные тени пляшут на занавесках. Кардинал вздыхает и отпивает еще вина.

— Ох, — говорит кардинал, — peccavi, peccavi, semper peccavi [20].

Выпить его или нет? — размышляет кошка. Но жажда еще не набрала полную силу.

Дорога тряская и неровная. Серебряный кубок падает из руки кардинала и слегка задевает кошку. Он помнит, как раньше прикосновение серебра лишало его силы. Но теперь оно больше не действует на него. На шее у кардинала — распятие, усеянное крупными аметистами. От него не исходит никакой магии. Как и от Библии с серебряной застежкой и геммой в виде креста на обложке. «Получается, религиозные символы теперь утратили свою власть надо мной?» — думает мальчик-вампир. Мир изменился. Что-то в нем изменилось. Он не знает, что было тому причиной. То ли он сам стал другим — может быть, некая рана, которую он теперь не помнит, некая боль, от которой он прятался в черном лесу, закалили его, так что он теперь неуязвим к силам света и тьмы, — то ли мир действительно изменился, пока он спал в темной утробе леса. Может быть, вера вытекла из него, как кровь — из горла красивой женщины.

Или и то, и другое вместе: магия утекает из мира, свет проникает в черный лес души.

Паланкин останавливается.

Кардинал поправляет одежды. Складкой мантии вытирает последние капли семени. Осеняет себя крестным знамением. Целует распятие. Надевает свою кардинальскую шапку и раздвигает занавески. Кошка выпрыгивает на мрамор.