Сердца четырех - Сорокин Владимир Георгиевич. Страница 16
— С другой стороны, колхозников тоже понять надо, — усмехнулся Иванилов. — Работали, работали, понимаешь, а тут — на тебе!
— До свидания, Петр Федорович, — проговорил Ребров, и они с Ольгой вышли. В лифте Ольгу вырвало.
— Легче всего! Легче всего дать волю эгоизму! — воскликнул Ребров. — Давайте! Показывайте, какая вы гордая! Какая самостоятельная! Демонстрируйте! Как вы презираете всех! Как плюете на остальных! Ну! Демонстрируйте!
— Я… нет… — шептала Ольга, прижавшись лбом к стенке кабины.
Ребров схватил ее под локоть, вытолкнул из лифта:
— Идите! Гордитесь собой!
Они сели в машину.
— Поехали на шестой склад, — сказал Ребров, закуривая.
— Есть, товарищ подполковник.
Когда черная «волга» подъехала к военкомату, было уже темно. Машина Реброва стояла на месте. Штаубе и Сережа спали в ней, привалившись друг к другу.
— Перегрузишь в мой багажник, и свободен, — приказал Ребров сержанту, вылезая из «волги». Ольга постучала в заднее стекло «Жигулей»:
— Ау!
Штаубе проснулся, открыл дверь, она села на переднее сиденье:
— С добрым утром, милые.
— Как? — морщась, спросил Штаубе.
— Отлично! — радостно шепнула она. — Вон, смотрите.
Штаубе оглянулся. Сержант подносил к «Жигулям» металлический ящик.
— Става Богу.
Ребров захлопнул багажник, сел за руль:
— Здравия желаю, Генрих Иваныч.
— Дали? 48?
— 48, — Ребров завел мотор. — Вы не замерзли здесь?
— А я дважды заводил. Погодите, а как с Клоковым? А Басов что? Выписку нашли сразу?
— Сразу! — Ребров посмотрел на Ольгу, они засмеялись. — Сразу!
— А этот говнюк, Сотников, торговался?
Ребров с Ольгой засмеялись громче.
— Погодите, чего вы ржете, расскажите толком? Мне к Коваленко ехать?
Сережа проснулся, громко зевнул:
— О-о-ой… холодно… а Олька где?
— Я здесь, милый. Спи.
— Я есть хочу.
— Да, — посерьезнел Ребров, — есть. Нам всем пора пообедать. А точнее — поужинать.
— Может — к Михасю? — предложила Ольга. — Жутко в баню хочу.
— К Михасю? Без звонка? — потер лоб Ребров.
— Именно — без звонка! — Штаубе надел шапку. — Да эта сволочь должна вам в любое время суток жопу лизать, не разгибаясь! Поехали.
Они сидели за столом в пустом банном зале с мраморными колоннами и бассейном. Ребров и Штаубе были в простынях, Ольга и Сережа — голыми. Официант принес десерт и шампанское.
— За удачное, — пробормотал разомлевший Ребров.
Чокнулись и выпили.
— Еб твою… — Штаубе поморщился, взял бутылку. — Полусладкое. Вот пиздарванцы. Человек!
Подошел официант.
— Что это за говно ты нам принес? На хуй нам полусладкое? У вас что, нормального шампанского нет?
— Извините, но завезли только полусладкое.
— Еб твою! — Штаубе ударил бутылкой по столу. — Зови сюда Михася!
— Одну минуту…
— Генрих Иваныч, да все хоккей, — Ольга допила, встала и бросилась в бассейн. — Сережка, иди ко мне!
Сережа прыгнул в воду.
— А вот это… после еды… вредно! — погрозит пальцем Ребров.
— Отлично! — закричала Ольга.
— Ей сиропа разведи водой — и тоже отлично будет, — проворчи Штаубе, откусывая от яблока.
Ольга схватила Сережу за руку, потянула на середину бассейна. Сережа завизжал. Вошел Михась.
— Что же это, друг любезный? — Штаубе щелкнул по бутылке.
— Михаил Абрамыч, извините ради Бога! — Михась прижал пухлую ладонь к груди. — С брютом щас такой напряг, все по валютным барам, нам вообще ничего не дают. Хотите «Напариули»? Джина с тоником? Ликерчик у меня хороший есть. Яичный.
— Яичный? — издевательски прищурился Штаубе. — Говно ты собачье! Ты видишь кто к тебе приехал?! Ты, пиздюк — в жопе ноги! Мы что тебе — бляди райкомовские, или уголовники твои, чтобы это пойло лакать?! Кто мы тебе, гад?! Отвечай! — он ударил кулаком по столу, опрокидывая бокалы.
— Генрих Иваныч, — поднял руку опьяневший Ребров, — ну не надо так… они же все… подчиненные.
— Прошу прощения, извините, пожалуйста, я щас принесу все, что есть, все, что есть! — забормотал Михась.
— Тащи все, гад! Все! Чтоб все стояло здесь! Все! — стучал кулаком Штаубе. — Полусладкое! Ты что, говнюк, в детстве сахара мало ел?! Или решил, что мы блокадники? Или ветераны войны, ебать их лысый череп?! Это им ты будешь клизму с полусладким вставлять в жопы геморройные, понял?! Им! А нам это… — он схватил бутылку и швырнул в Михася, — по хую!
Михась увернулся, бутылка разбилась о колонну.
— Браво! — Ольга зашлепала ладонями по воде.
— Ура! — закричал Сережа, держась за ее шею. Михась выскользнул в дверь.
— Какие твари! — тряс головой Штаубе. — Всех бы на одной веревке! Всех!
— Генрих Иваныч, вы чересчур категоричны, — Ребров открыл Ольгин портсигар, достал папиросу, — ты… или, нет… мы имеем дело с простейшими, знаете, такие инфузории. Amoeba proteus, которые, в свою очередь, являются пищей для более сложных созданий, для рачков, например, которых потом заглатывает кит, а на кита… потом нападают касатки, раздирают ему рот, вырывают жирный-жирный язык, а касаток уже ловят двуногие, на которых водятся насекомые паразиты. И надо сказать, дистанция между инфузориями и вшами — громадная… Давайте лучше еще водки выпьем.
— Виктор Валентиныч! — Штаубе отшвырнул надкусанное яблоко, — вы меня простите, по раскладке и по знедо вы — гений, но в жизни вы ничего не понимаете! Эта инфузория на «Мерседесе» разъезжает! Ему бляди из райкома и райисполкома сосут непрерывно! Его, пиздюка, подвесить бы за яйца, чтоб он ссал и срал бы одновременно! Инфузория! Говносос! Уебище пиздопробойное! Как я их, тварей толсторылых, ненавижу! Не-на-вижу! — он застучал кулаком по столу.
— Витя! Генрих Иваныч! Идите к нам! — закричала Ольга.
— Хватит ругаться!
— Вообще, идея не плоха, — Ребров закурил, бросил спичку в бассейн. — Генрих Иваныч, соблазнимся?
— Твари! Сраные твари! — Штаубе неряшливо налил водки себе и Реброву.
— Да хватит вам, — Ребров взял рюмку. — Удачное, удачное. Три дня тому назад… я был готов крест поставить. Пейте за наш промежуточный.