«Крокодиленок» - Сотник Юрий Вячеславович. Страница 3
– Скушали? – спросил Валерка.
Мы промямлили что-то невразумительное и убрались восвояси.
Решил во что бы то ни стало избавиться завтра от двойки по алгебре: формулы сокращенного умножения запишу на гранях карандаша. Представляете себе, что за адская работа мне предстоит? Выцарапывать иголкой буквы и цифры величиной с булавочную головку!
23 февраля.
До сих пор не могу успокоиться, столько было сегодня переживаний.
Во-первых, Киркина заметка про самого себя только увеличила славу «Крокодиленка». Ребята кричали:
– Вот это газета! Вот это действительно невзирая на лица!
Во-вторых, я с помощью карандаша благополучно получил тройку по алгебре.
В-третьих, у Валерки разболелся зуб, он ушел к врачу с последнего урока, и Кирилл остался без телохранителя.
Я уже спустился в раздевалку, но тут вспомнил, что оставил в классе тот самый карандаш. Пришлось возвращаться.
В пустом коридоре третьего этажа я увидел Артамонова, который расхаживал возле двери пионерской комнаты и угрюмо поглядывал на нее. Меня он не заметил, потому что я стоял на площадке лестницы, за углом. Я сразу забыл про карандаш. Я понял, чем это пахнет.
Дверь пионерской комнаты открылась, и оттуда вышел редактор. Конечно, ему стало очень не по себе, когда он увидел Артамонова. Но он сделал равнодушное лицо и неторопливо направился к лестнице.
Артамонов тоже сделал равнодушное лицо и пошел следом. Я притаился между стеной и створкой двери, а когда редактор с Михаилом прошли, стал красться за ними.
В раздевалке Замятин очень долго натягивал шубу, поправлял калоши и старался делать вид, что не замечает Артамонова, а тот, уже одетый, поглядывал в зеркало и напевал:
– «Жил-был у бабушки серенький козлик…»
Наконец они ушли, все с теми же равнодушными лицами.
Через полминуты я, уже одетый, выскочил на улицу.
Переулок, в котором находилась школа, был тихий, почти безлюдный. Вдоль тротуаров тянулись кучи снега, похожие на горные хребты.
Кирилл с Михаилом шагали неторопливо, словно прогуливаясь: впереди – редактор, в черной шубе и шапке с ушами, сзади – Артамонов, в валенках, меховой куртке и кубанке, сдвинутой набекрень.
Метрах в пятидесяти от школы Кирилл вдруг остановился и обернулся.
– Бить собираешься, а? – сказал он вызывающим тоном.
Артамонов что-то ответил, но я не расслышал.
– Ну на, бей! Все равно ты меня этим не сломишь… Ну, что ж ты не бьешь? Бей!
Артамонов бить редактора не стал. Он сгреб его и поставил головой в снег.
И тут… тут я понял, что должен делать. Сейчас Кирилл узнает, что такое настоящая дружба! Сейчас он поймет, над каким человеком издевался он в своей газете!
Я подбежал к Михаилу и остановился перед ним, быстро-быстро приговаривая:
– Чего ты лезешь, чего ты лезешь, чего ты дерешься?
Артамонов так же быстро ответил:
– А чего тебе надо, чего тебе надо, чего тебе надо?
– Ну-ну, петухи! – раздался над нами строгий голос.
Какой-то прохожий развел нас в стороны.
Тут мы увидели, что из школы выходят педагоги.
– Ладно, редактор, попадешься еще! – сказал Артамонов и убежал.
Я обернулся к Замятину. Шапка редактора лежала на тротуаре, голова его была облеплена снегом, но почему-то он все-таки имел довольный вид.
– Больно? – спросил я.
– Чепуха! Я к этому был готов, – ответил редактор, вытирая лицо. – Нас этим не сломишь!.. А тебе – спасибо. Ты благородно поступил. Руку!
Мы крепко пожали друг другу руки. Я так был взволнован, что даже не мог говорить.
Редактор вытряхивал снег из-за воротника. Лицо его снова стало хмурым:
– Только вот что, Семен… Ты только не обижайся, но мы тебя опять запланировали.
Я молчал. Молчал и Кирилл.
– Понимаешь, дружба дружбой, а принцип принципом. Мы тебя запланировали на тему о шпаргалках.
Я плюнул в сторону, повернулся и пошел.
– Хочешь, я тебе по алгебре помогу? – каким-то жалобным голосом спросил редактор.
Я, конечно, даже не оглянулся.
24 февраля.
Настроение паршивое. Сегодня подошел к Михаилу и сказал:
– Артамонов, я вчера был неправ. Теперь я пальцем о палец не ударю, если ты… Ну, в общем, ты понимаешь.
Артамонов опустил голову, подумал и вздохнул:
– Что в этом толку! Его поколотишь, а он только гордиться будет: мол, за принципы пострадал. Заметил? Он даже никому не пожаловался на вчерашнее!
25 февраля. 6 часов 30 минут.
Сережа Бодров ликвидировал двойку по русскому и химии. Теперь у него только одна: по алгебре.
Завтра снова выйдет «Крокодиленок», и снова я буду там висеть. Удивительно, как это у Замятина хватает изобретательности: пишет все об одном и том же да об одних и тех же, и каждый раз по-новому!
Только сейчас у меня явилась интересная мысль: «А что было бы с „Крокодиленком“, если бы Артамонов, Бодров и я перестали получать двойки и заниматься болтовней на уроках? Где бы тогда редакторы нашли материал, чтобы выпускать газету? Ведь, кроме нас, в классе нет больше двоечников!»
Над этим стоит подумать.
6 часов 50 минут.
Нет, это здорово! Представляю себе, какая будет у Кирки физиономия, когда он увидит, что материала для его газеты нет! Сейчас позвоню Артамонову.
7 часов 15 минут.
Ура! План созрел! Артамонов две минуты хохотал по телефону. Сейчас побегу к Сережке Бодрову сообщить ему наш адский замысел.
26 февраля.
Сегодня вышел новый номер «Крокодиленка». На нем вместо рисунка я увидел свой карандаш, исписанный формулами. Он был прикреплен к бумаге ниточками.
Под этим карандашом было написано:
«По самым скромным подсчетам, Сеня Ложечкин затратил на эту ювелирную работу не меньше трех часов.
Не лучше ли было бы затратить один час и честно выучить формулы?»
Ничего, Кирочка! Последний раз вы торжествуете. Вы и не знаете, какие тучи собираются на вашем горизонте. Вы и не знаете, что вчера вечером Артамонов целый час объяснял нам с Бодровым алгебру, а потом мы еще час гоняли его по географии. И вы пока еще не заметили, что Бодров, Артамонов и Ложечкин сидели сегодня на уроках, словно в рот воды набрав. Вы не заметили, что Артамонов на переменах никому не подставил ножку, никого не щелкнул по затылку. Ничего. Скоро заметите!
Оказывается, не так уж трудно молчать, если с тобой не заговаривают.
28 февраля.
Вчера не писал в дневник: сидел над алгеброй. Все эти дни в классе мертвая тишина. Кира с Валеркой удивленно поглядывают на нас, мы молчим и ехидно улыбаемся.
Артамонова вызвала к доске географичка. Редактор и художник насторожились было и приготовили карандаши, надеясь получить материал для фельетона о плохом знании географии, но они просчитались: Артамонову поставили четверку.
Сегодня после уроков Кирилл с Валеркой не пошли в пионерскую комнату делать свою газету. Представляю себе, как они скучают!
29 февраля.
«Крокодиленок» не вышел!!!
В коридоре уже не видно было толпы смеющихся ребят, и никто не качал редактора и художника!
Я ответил по алгебре на пятерку (интересный все-таки этот предмет!), а Бодров – на тройку.
Во время большой перемены безработные члены редколлегии слонялись по коридору с унылыми лицами, а мы с Артамоновым ходили следом за ними и подтрунивали:
– Уважаемые сверхталантливые редакторы! – говорил я. – Позвольте узнать, почему не выходит ваша великолепная сатирическая газета? Материала не хватает? Все хулиганы и лентяи забастовали? Ах, какое безобразие!
– Вы дайте объявление, – советовал Артамонов, – так, мол, и так. «Каждый желающий читать сатирическую газету должен хотя бы раз в месяц получить двойку и нарушить дисциплину».