Проклятие памяти - Соул Джон. Страница 4

– Не волнуйся, милый (черт бы побрал этот виноватый тон!), я ничего покупать не собираюсь – только посмотрю. – Нагнувшись, она поцеловала мужа; Марш не ответил на ее поцелуй, и Эллен, отойдя в сторону, с обиженным видом опустилась на диван у двери. – Хотя с плиткой в патио нужно действительно что-то делать. Она почти вся побитая, а заменить нечем, и...

Марш хмуро покачал головой.

– Позже, – бросил он. – Ведь мы же договорились – пока отделаем только так, чтобы в доме можно было жить – не более.

– Да, помню. – Эллен вздохнула. – Но когда Синтия мне рассказывает, какие штуки они вытворяют там со своей гасиендой, я каждый раз прямо зеленею от зависти.

Отложив ручку, Марш устремил долгий взгляд на жену.

– В таком случае тебе нужно было выходить не за врача, а за компьютерного гения.

Этого тона Эллен боялась больше всего.

Пытаясь сообразить, что бы сказать в ответ, чтобы не дать снова вспыхнуть ссоре, Эллен бесцельно шарила глазами по комнате. Тогда разразился жуткий скандал – она, несмотря на возражения мужа, обставила его кабинет мебелью из розового дерева...

– Ну, наш домишко тоже ветхим не назовешь.

Улыбка, вернувшаяся на лицо Марша, обдала Эллен горячей волной радости.

– Да, уж это верно, – согласился он. – И должен тебе признаться – мне он некоторым образом даже нравится, хотя каждый раз при мысли о том, сколько это стоило, меня просто-таки пробирает дрожь. Но... ты, собственно, за этим сюда приехала? Чтобы порадовать меня известием о твоем рандеву с Синтией Эванс?

Эллен покачала головой.

– Да если бы... Я, видишь ли, приехала за букетом для Алекса. – При виде недоуменного выражения на его лице у Эллен противно заныло сердце. – Алекс, – напомнила она. – Юноша шестнадцати лет от роду. Наш сын, Марш!

Прикусив губу, Марш тихо застонал.

– Эллен, эта чертова работа... Прости, я ведь сразу не... Столько всего в голове держать приходится...

– Марш, – Эллен чувствовала, как подступают слезы, – если бы ты... Нет, ничего. Прости.

– Ты хочешь сказать – если бы я проводил здесь чуть меньше времени и чуть больше – дома? – Марш в упор смотрел на жену. – Я понимаю, Эллен. Я так и сделаю. Попытаюсь, по крайней мере.

Их взгляды встретились, и внезапно просторный кабинет показался обоим тесным – слишком хорошо знали они те слова, которые готовы были друг другу сказать. Слишком часто они их говорили. Спор, старый, как мир, не имеющий конца и разрешения. А спорить-то не о чем по сути. Просто Марш такой же, как все местные мужья и отцы семейств: приходится работать по много часов, на дом и семью не остается времени, да и работа для них, если честно, куда важнее...

– Да знаю, что попытаешься. – Голос Эллен, вопреки ее желанию, звучал сухо, и она уже не пыталась это скрывать. – И знаю еще, что ничего у тебя не выйдет, а я снова буду убеждать себя в том, что это еще ничего не значит и все в конце концов образуется.

Эллен снова пожалела о сказанном, но именно в этот момент Марш, вместо обычной раздраженной гримасы, встал и, подойдя к дивану, взял Эллен за плечи и резко притянул к себе.

– Нет, на сей раз все действительно будет в порядке! Мы с тобой просто не предполагали, что у нас будет такая вот жизнь – и денег больше, чем нам когда-либо могло показаться, и времени куда меньше, чем хотелось бы... Но мы ведь любим друг друга и, что бы ни случилось, с этим справимся. – Наклонив голову, он поцеловал ее. – Ведь правда?

Эллен кивнула, чувствуя, как к сердцу снова подступает теплая волна. В последние годы – и особенно в последние месяцы – столь редкими стали между ними такие вот мгновения, мгновения, когда она чувствовала – Марш снова здесь, он ее, он с ней. Она ответила на его поцелуй и, отстранившись, улыбнулась.

– Мне еще нужно отвезти Алексу его цветы.

– А сам он не может их забрать? – на лице Марша появилось на долю секунды недовольное выражение.

– Времена изменились, – ответила Эллен, стараясь, чтобы голос не дрогнул предательски. – И слушать твои излияния тоски по "ушедшим добрым дням" мне, прости, некогда. Подумай сам – в его возрасте приходилось тебе делать столько, сколько делает он помимо учебы в школе, а? К тому же я все равно собираюсь в город – вот и захвачу цветы, так удобнее.

Глаза Марша сузились и улыбка окончательно исчезла с его лица.

– Ну, когда я был в его возрасте, то уж точно не мог позволить себе ходить в такую шикарную школу и всяких таких ускоренных программ обучения у нас тоже не было. Да ему ее, по-моему, и не потянуть.

– О, Бог мой! – только и могла сказать Эллен; последние надежды на наметившееся было перемирие улетучились.

Неужели ее благоверному нужно превращать даже такой пустяк, как цветы, в очередную лекцию о недостатках их отпрыска? Тем более что их на самом деле почти и нет – неважно, что там думает его папочка. Уже готовая грудью броситься защищать сына, она опомнилась, одернула себя.

– Марш, давай не будем начинать снова... Ну, не сейчас, пожалуйста. А?

Поколебавшись, Марш взглянул на жену и улыбнулся, но улыбка эта не имела ничего общего с прежней – принужденная, натянутая. Снова наклонившись, он одарил супругу сухим прощальным поцелуем. Выходя из кабинета, Эллен подумала: хорошо бы, если эта почти состоявшаяся ссора была на сегодня последней. Марш же, когда за женой закрылась дверь, шагнул к столу, но, поколебавшись, присел на диван и задумался.

Его тоже давно беспокоили участившиеся размолвки, угрожавшие их отношениям, но как быть – он понятия не имел. Проблемы возникали на каждом шагу и все казались неразрешимыми. По его мнению, единственным выходом было уехать из Ла-Паломы – но год назад они вместе с Эллен проголосовали против такого решения. Собственно, это и не было бы решением – а просто бегством.

И школьные неудачи Алекса тоже были вполне решаемым делом, хотя, по убеждению Марша, постарайся Алекс чуть-чуть – он без труда вошел бы в число лучших в колледже.

Настоящая же проблема, в который раз подумал Марш, лишь в одном – с некоторых пор ему стало казаться, что жена его, как и многие женщины Ла-Паломы, твердо уверовала – деньги решают все.

Марш потряс головой, словно пытаясь прогнать навязчивые мысли. Нет, ни в чем Эллен не виновата. Да и никто ни в чем не виноват, собственно. Просто меняется этот проклятый мир – и обоим им нужно приспосабливаться к этим переменам, чтобы брак их не лопнул как мыльный пузырь...

Нет, нужно непременно приехать домой пораньше; к тому же ведь сегодня у Алекса праздник.

Стоя перед зеркалом в ванной, Алекс Лонсдейл с неудовольствием изучал багровый прыщ на левой щеке. В конце концов он решил, что это и не прыщ вовсе – просто кожа покраснела, потому как он брился отцовской бритвой с излишним усердием. Он последний раз провел бритвой по подбородку, с удовольствием ощущая щекочущее прикосновение, потом, выключив, раскрыл бритву, чтобы, согласно отцовским наставлениям, прочистить ее. Брить, в принципе, было особенно нечего – борода Алекса, бороться с которой он начал сразу после шестнадцатого дня рождения, существовала пока только в его воображении. Тем не менее, когда он потряс бритву над раковиной, из нее выпало несколько черных соринок – вот они, волоски с его подбородка; и ведь точно его, потому что у отца щетина гораздо светлее – песочного оттенка. Удовлетворенно хмыкнув, он собрал бритву и, аккуратно убрав в футляр, осторожно выглянул из ванной и прошмыгнул через холл в свою комнату – слышать доносящиеся из кухни голоса родителей было выше его сил. Опять затеяли ссору...

Как он ненавидел эти их перебранки! А больше всего то, что, несмотря на все его усилия, – он изо всех сил старался не прислушиваться к гневным голосам в кухне – каждое их слово долетало до него. Уж скорей бы переехать в этот новый дом – там, по крайней мере, об этом не придется беспокоиться. Как только опять начнут – убежит в свою комнату в дальнем конце и там запрется. А сейчас – ну каждое слово царапает слух, хотя он и старается изо всех сил не слушать.