Русская весна - Спинрад Норман Ричард. Страница 30

Стены этого кабинета без окон вдруг надвинулись на Джерри, воздух словно загустел у него в горле, и весь мир сузился до немигающих глаз Баркера.

– Вы верите, что я откровенен с вами, Рид? – спросил Баркер. – Как американец с американцем?

Джерри встретился с ним взглядом и едва не всхлипнул.

– Да, – сказал он, чувствуя в горле противный ком, взбухающий, как мясо. – Похоже, верю.

Время ленча давно прошло, и Соня уже на треть опустошила бутылку русской картофельной водки, которую она заказала в номер, чтобы набраться храбрости перед разговором о визите Панкова. О том, чтобы скрыть его посещение, Соня не помышляла: в любом случае пришлось бы объяснять продление отпуска. Панков, дилетант несчастный, не догадался придумать правдоподобное объяснение, и она не собиралась делать это за него. «Такие вещи лучше оставить профессионалам из КГБ», – подумала она после первой рюмки и сама удивилась своим мыслям.

А кроме того, у нее нет никаких причин скрывать что-то от Джерри, так ведь? Это после второй. В конце концов, он сам, по велению своего сердца, решил поступить так, как желало «высшее партийное руководство». После третьей рюмки ей стало казаться, что проблему для всех создал сам Панков, когда заявился сюда, а после четвертой она до предела сузила свою задачу, пытаясь придумать, как начать разговор с Джерри, чтобы рассказать все без стеснения и переживаний. К возвращению Джерри она успела сочинить первую половину вступительной фразы: «Представляешь, Джерри, как замечательно? Мой начальник продлил мне отпуск, потому что...»

Но когда он ворвался в номер, все вылетело у нее из головы. Джерри не заметил, что постель по-прежнему не убрана, что в ведерке со льдом стоит бутылка водки и что Соня основательно к ней приложилась. Глаза его горели, но лицо было пепельно-серым, словно не она, а он напился, – Соня мгновенно протрезвела.

– Ты ужасно выглядишь, Джерри, – сказала она, когда он рухнул в кресло. – Что стряслось в посольстве?

Джерри вытащил бутылку из ведерка, налил себе хорошую дозу и проглотил, как мужик [44], одним махом, словно для него это самое обычное дело.

– Они не разрешат мне работать на ЕКА, Соня, – сказал он наконец.

– Что значит «не разрешат»? Как они могут запретить?

– Они обвинят меня в нарушении Закона о национальной безопасности.

Соня бросила на него пристальный взгляд и сказала:

– Что-то я тебя не понимаю, Джерри. Если ты работаешь на ЕКА в Европе, что может сделать тебе американское правительство?

– Ничего, видимо... – пробормотал Джерри. – Но я не хочу предавать...

– Предавать что?

– Свою страну, черт бы ее побрал!

– А обо мне ты подумал? – строго спросила Соня. – О нас?

Джерри затряс головой и бросил на нее затравленный взгляд.

– Бедненький, они тебе совсем там голову заморочили, да? – Соня погладила его по щеке и налила обоим еще. – Давай по одной, а потом ты расскажешь мне все с самого начала.

Джерри кивнул, глотнул водки, передернулся всем телом и принялся рассказывать.

– ...Это чудовищно! – воскликнула Соня, когда он закончил. – Хотя не вижу, из-за чего ты так переживаешь.

– Не видишь? – простонал Джерри. Боже, неужели она ничего не поняла? – Если я вернусь в Штаты, мы никогда больше не увидимся; если не вернусь, мне никогда не работать в космической программе!

– Но, Джерри, ты ведь только что сказал, что они не дадут тебе допуск к работам по американской космической программе, даже если ты вернешься!

Джерри глотнул еще водки, заставил себя успокоиться и думать. Она говорила верно. Самое ужасное, что, как ни крути, он для программы уже мертв – как и Роб Пост.

– Ты права, Соня, – сказал он обреченно. – Я конченый человек. Мне крышка. О, Боже, мерзавцы, сволочи!

На глаза наворачивались слезы, в животе словно разверзлась пропасть, пробирала дрожь. Вот так, что ли, чувствовал себя Роб Пост? Эта жуткая пустота в душе на двадцать, на тридцать, на сорок лет вперед?..

Соня встала, пошатываясь, подошла к нему сзади и принялась массировать напряженные мышцы шеи.

– Нет, Джерри, все не так. Ты совсем не конченый человек. Наоборот! Разве ты не видишь? Лучшая пора твоей жизни только начинается! У тебя есть твоя любимая работа. Перед тобой неизведанная Европа. – Она наклонилась, обняла его и прошептала на ухо: – И у тебя есть я...

Джерри вздохнул. Все верно. Да и что ему делать теперь в Штатах? Даже если бы ничего не произошло, пришлось бы ишачить до конца дней на эти идиотские военные программы. А здесь, в Европе, у него есть и любовь, и надежда, и настоящая работа.

– Но если я останусь, я предам свою страну!

Соня обошла кресло и остановилась перед ним, уперев руки в бока и чуть покачиваясь от выпитого. Глаза ее горели – не только от водки.

– Предашь что? – громко спросила она. – «Космокрепость», программу, которая уничтожила твою мечту и сломала жизнь твоего друга? Страну, которая не позволяет тебе искать другие возможности? Не разрешает тебе остаться с любимой женщиной? Которая требует, чтобы ты отдал все, и ничего не дает взамен? Кто кого предает, Джерри?

– Теперь ты заговорила как русская коммунистка! – выкрикнул Джерри.

– Да, я дитя Русской Весны! – гордо заявила Соня. – И мы, русские, наконец-то поняли то, что вы, американцы, понимали когда-то лучше всех на свете и забыли: страна процветает только тогда, когда у ее граждан не отнимают возможность следовать зову сердца!

Она стояла перед ним, женщина, которую он полюбил, которая любила его как никакая другая раньше, а водка или не водка сделала ее такой раскрасневшейся, взволнованной, рассерженной и совершенно бесподобной – не так уж и важно. В эту минуту он бы все отдал ради нее. И пошел бы за ней хоть на край света. Больше всего ему хотелось прижать ее к себе и никогда-никогда не отпускать.

Но прежде чем он успел это сделать, Соня опустилась перед ним на колени, и пальцы ее нащупали молнию на брюках.

– Не вздумай бросить меня из-за какой-то пустой болтовни и глупой политики, милый, – говорила она, разбираясь с его одеждой.

Затем она без слов, но весьма наглядно показала Джерри, от чего, помимо космической программы, ему пришлось бы отказаться из-за своего патриотизма. Когда после долгих ласк Джерри наконец разрядился, он уже понимал, что всему должен быть предел. Не вправе страна требовать от человека так много, и его страна этот предел давно уже перешла, не предложив взамен ничего.

После они выпили еще по рюмке, и Соня, собравшись с духом, рассказала о визите Панкова и о том, что ей теперь не нужно возвращаться в понедельник в Брюссель. К этому времени она основательно набралась, и мысль о каких-то секретах от Джерри казалась ей совершенно кощунственной.

– Выходит, все твои доводы о велениях сердца пустая болтовня! – заорал пьяным голосом Джерри. – И ты в самом деле работаешь на КГБ!

Соня встала, пошатываясь.

– Я просто тебя люблю, вот и все! – выкрикнула она ему в лицо. – И хочу, чтобы ты остался со мной! И к этой самой матери КГБ! И ЦРУ – к матери! Туда же всю политику! Соня Гагарина следует только зову своей души!

Она посмотрела на своего Джерри, все еще сидящего с расстегнутыми брюками, и никогда он не казался ей таким близким.

– Разве я виновата, что веление моей души так удачно совпадало с долгосрочными планами рабочих, крестьян и космических фанатиков? – спросила она и расхохоталась.

Джерри взглянул на нее, на свою расхристанную одежду и тоже не удержался от смеха.

– М-да, однако, если я – орудие империализма и прислужник крупного капитала, придется потребовать, чтобы рабочие и крестьяне слегка подсластили сделку.

– Что это ты задумал?

Джерри с трудом поднялся на ноги и объявил:

– Если твоему начальству в «Красной Звезде» так неймется, пусть переводят тебя ко мне в Париж, или ты скажешь им, что я отказываюсь!