«Закон о земле» и «Понятие о злоупотреблениях законодательной властью» - Внутренний Предиктор СССР (ВП СССР) Предиктор. Страница 4

* *

Такой подход к построению земельного законодательства:

· во-первых, исключает возможность распродажи России оптом и в розницу паразитам-«инвесторам», поскольку в любом случае права собственности остаются за государством, и даже в случае каких-либо массовых злоупотреблений со стороны чиновников государства, после ниспровержения такого антинародного режима вопрос о земле может быть урегулирован пересмотром арендной платы и анализом соответствия деятельности арендаторов общественным интересам, — о чём высказывают озабоченность КПРФ и аграрии, в своём большинстве благонамеренные болтуны.

· во-вторых, землепользование частных физических и юридических лиц регулируется средствами кредитно-финансовой системы и рыночного механизма, — о чём высказывают озабоченность буржуазные «демократы», так называемые «правые», а по существу — парламентский инструмент осуществления библейской доктрины скупки всего у недальновидных дураков на основе иудейской международной надгосударственной ростовщической монополии.

То есть высказанный подход выражает как разнородные интересы граждан России в регуляции землепользования на основе купли-продажи прав аренды, так и защищает государственными средствами население страны от паразитических притязаний множества гусинских, березовских, ротшильдов и паразитов-«инвесторов» рангом помельче, стесняя всевозможных козыревых, чубайсов, уренсонов, коганов и прочих в свободе обслуживания аферизма «кредиторов» и «инвесторов», прикрываемого болтовней о прогрессе и служении народам государства российского.

3. Концептуальная власть и законодательство

Однако и в «Законе о земле», как показывает многолетняя практика, могут выразиться антинародные интересы паразитов-«инвесторов» — ростовщиков-банкиров и биржевиков и своры мелких. постоянно обманутых «вкладчиков». И это приводит к вопросу, как относиться после этого к законотворчеству так называемых «народных избранников», к самим «народным избранникам» и к другим подобным вопросам.

Откуда и как возникают разнородные антинародность и антигосударственый характер законотворчества, а также, откуда и как проистекают практика применения антинародного законодательства и практика его саботажа, далеко не всем понятно.

Одной из причин этого является то, что исторически сложившиеся школы «правоведения», школы подготовки юристов профессионалов и юридического просвещения населения не знают и не понимают таких слов как «концептуальная власть». Поэтому преподавание всех юридических дисциплин носит характер и строится, исходя из вносимого по умолчанию предположения о том, что конфликты в обществе между разными обособленными физическими и юридическими лицами могут возникать и возникают безотносительно к «каким-то концепциям устройства жизни общества». Но эти-то конфликты и вызывают общественную потребность в их «культурном» урегулировании «цивилизованным» путем, а не путём применения грубой силы. Из этой потребности, дескать, и родилась юриспруденция, включающая в себя как саму практику улаживания и предотвращения такого рода конфликтов, так и её описание и нормирование законодательством. Власть закона в «цивилизованном» обществе выше, нежели «власть силы» и в нём якобы нет место произволу и т.п.

Но прежде чем с этим согласиться, поверив, что всё это действительно так, хорошо бы, чтобы юристы ответили на два вопроса:

· что такое законотворчество, если не выражение произвола, преследующего свои цели и определённо целесообразно реагирующего на конкретные жизненные обстоятельства и направленность их изменений?

· чем изначально обусловлен произвол творцов законов и всей системы законодательства общества, если не реальной нравственностью законодателей, формирующей их представления о нормах общественной жизни, о том, кого считать «человеком», а кого нет, о правах человека в этом обществе, об отступлениях от норм, о путях и средствах осуществления в жизни общества этих нравственно обусловленных «норм», подчас возводимых в ранг объективной истины в последней инстанции?

Школы юриспруденции прямых ответов на эти вопросы не дают, вопрос об объективности и субъективности норм общественной жизни, поддерживаемых тем или иным сводом законов, не ставят и не исследуют. Как результат выпадает из рассмотрения и вопрос о расхождении объективных норм общественной жизни и субъективных представлений о них, выраженных в сводах законов обществ.

Иными словами вся юриспруденция и всё разнородное юридическое образование исходит из внесённых контрабандой предположений о том, что концепция устройства общественной жизни либо вообще не может быть определённой, либо может быть только одна единственная — исторически сложившаяся господствующая концепция, а всё остальное — её преступные извращения и отступления от неё, «возлюбленной» законодателями, и якобы «единственно возможной».

Однако после того, как возникает догадка о том, что отступления от господствующей концепции прав физических и юридических лиц, общественных групп представляют собой проявления каких-то иных определённых концепций прав, то эта догадка приводит к понятию «концептуальной власти», во-первых, как понятию о власти людей, способных самовластно сформировать и провести в жизнь концепцию определённого устройства жизни общества, опираясь на свой произвол, обусловленный их нравственностью; и, во-вторых, как понятию о власти определённой над обществом.

Понятие о «концептуальной власти» как о деятельности людей, породившей за всю историю глобальной цивилизации множество не всегда совместимых и подчас взаимно исключающих друг друга концепций устройства жизни общества, неизбежно приводит к вопросу об объективных нормах общественной жизни как в масштабах глобальной цивилизации, так и в масштабах региональных цивилизаций и государств в их составе; к вопросу о субъективных отступлениях от объективных норм в каждой из различных концепций; к вопросу об путях и средствах воплощения в жизнь объективных норм жизни общества, а равно — искоренения отступлений от этих норм как в нравах людей, так и в действующем законодательстве. Но поскольку эти вопросы, и особенно вопрос об объективных правах, тоже лежат вне исторически сложившейся традиции юриспруденции, их необходимо рассмотреть для понимания соотношения властей: концептуальной и законодательной.

Определимся в понимании термина «право».

Право — это открытая возможность делать что-либо, будучи гарантированным от наносящего ущерб воздаяния за содеянное.

В Русском миропонимании понятия «право» и «праведность» взаимосвязанные, а соответствующие слова — однокоренные. Вследствие этого право выражает праведность, и как следствие право — выше закона, который может выражать в жизни общества и неправедность. Утверждение о том, что «Право» и «Закон» синонимы, проистекает из злонравия и представляет собой навязывание обществу смешения понятий с целью подмены права.

Соответственно, если вести освещение вопросов юриспруденции в системе мышления, в которой «Право» и «Закон» — синонимы, то в жизни общества необходимо разделять две категории прав:

· права объективные, дарованные Свыше человеку и человечеству, и первое из них объемлющее все прочие, — право каждого человека быть наместником Божиим на Земле по совести без страха и свободно;

· «права» субъективные, учреждаемые в общественной жизни самими её участниками по их нравственно обусловленному произволу, который может выражать как праведность, так и несправедливость.

Вследствие этого в обществе возможны и реально имеют место конфликты между правами объективными, в следовании которым находит свое выражение Божий Промысел, и «правами» субъективными в случаях, когда творцы законов пытаются своею злонравной отсебятиной воспрепятствовать осуществлению Промысла.