Максим Перепелица - Стаднюк Иван Фотиевич. Страница 37

Рядом со мной лежит в снегу Василий Ежиков и шепчет:

– Молодец, Максим, здорово у тебя получилось, как в боевой обстановке.

Я наклонился к Ежикову и отвечаю:

– Товарищ рядовой Ежиков! На занятиях никаких Максимов! Есть заменивший командира рядовой Перепе­лица, есть рядовой Ежиков! Ясно?

Ежиков шмыгнул носом и ответил:

– Ясно…

Замечаю, что к расщелине подходит лыжник. Узнаю в нем лейтенанта Фомина. Подъехал он и говорит:

– Рядовой Перепелица, постройте отделение. С лыж не сходить.

Подал я как положено, команду, выровнял строй и до­ложил командиру взвода. А он спрашивает:

– Задачу отделения знаете?

– Так точно, – отвечаю.

– Действуйте. Время не терпит.

Я тут немного растерялся.

– Как, – спрашиваю, – действовать? Вести отделение по азимуту?

– Не только вести, – говорит лейтенант. – Кто в бою заменяет выбывшего командира, тот берет на себя полную ответственность за выполнение всей задачи. Командуйте.

Приказано – никуда не денешься. Но ведь впереди возможен бой с «противником». А чтобы командовать в бою, большое умение требуется. Командовать без уме­ния – все равно что слепому грибы собирать.

Но тут же подбадриваю себя: «Не робей. Перепелица, не зря тебя столько учили. Лейтенант знает, кому доверил отделение».

– Слушаюсь, – ответил я.

…Поднялись мы из Муравьиного яра, прошли завод­ской поселок и оказались на окраине города. Отсюда оп­ределен азимут на высоту с тригонометрической вышкой. Здесь, так сказать, печка, от которой танцевать начнем.

Вскоре цепочка отделения достигла железнодорожной насыпи. По ту сторону железной дороги перед нами раски­нулся заснеженный простор. Но этот простор только уга­дывался. Над полем стояча ночь.

Назначаю Ежикова и Самуся дозорными и приказываю им двигаться впереди отделения.

– Только не отрывайтесь далеко, – напоминаю солда­там, – будьте на виду.

В ответ Ежиков кинул на меня колючий взгляд. Зачем, мол, учишь ученых? Каждому солдату известно, что если дозор не имеет связи с ядром, то от него мало толку. Наткнется на противника, а просигналить не сумеет. Разве только шум поднимет. Но напомнить обязанность дозорных – не лишнее. Суть всякого учения – в повторе­нии. Повторишь лишний раз, крепче в мозгу засечется.

…Идут Ежиков с Самусем впереди, лыжню проклады­вают, а я по этой лыжне веду отделение. Мороз все креп­чает, лютует. Дерет щеки, нос. Капюшон маскировочного костюма около подбородка ледяной коркой покрылся. Иней серебрит брови солдат. Но шагаем легко. Наст твер­дый, припорошенный мягким снежком. Лыжи хорошо скользят по нему, даже посвистывают.

Вокруг мгла. Время от времени из этой мглы высту­пают кустарники, деревья да овраги встают на пути.

Причудливым все выглядит ночью. Каждый куст надел на себя снежную шапку и сидит под ней, не шелохнется. Приближаешься к нему, и мерещится, что впереди взды­бился какой-то здоровенный зверь. Глядишь и думаешь, что он от тебя далеко, но сделаешь шаг-другой, и уже вровень с ним. Одно слово – зимняя ночь. Только на фоне неба очень хорошо видны деревья – близкие и далекие.

Но мне некогда ими любоваться. Дозорные собьются с направления – кто в ответе будет? Ведь в такую ночь пройдешь мимо этой высоты с вышкой и не подумаешь, что она рядом. Вот и надо Перепелице сходить с лыжни, останавливаться на несколько секунд и подносить к гла­зам руку с компасом. И тут не просто нужно взглянуть на компас. Требуется точно совместить светящиеся стрелки, указывающие на Юг и на Север, с этими же надписями на циферблате и проверить, не отклоняемся ли мы от азимута, на который указывает визир компаса. А чтобы точнее выдерживать направление и реже сходить с лыжни, засекаю ориентиры. Подниму компас к глазам и по линии визира прицеливаюсь далеко вперед, на какое-либо дерево, выделяющееся на фоне неба. Потом повернусь кру­гом и в тылу засекаю приметное дерево. Вот и движемся по линии между этими ориентирами, потом новые засе­каем.

Вроде и немудреное дело – идти по компасу, осо­бенно когда он тебе не впервые в руки попал да местность ровная. Но попробуй не потеряй направление, если то и дело приходится петлять: то кустарник, сквозь который не продерешься, обходи, то обрывистый овраг. Тут надо точнее засекать ориентиры, потом, не упуская их из виду, брать в сторону. А как препятствие останется позади, опять выходить на линию между ориентирами.

Ох, эти овраги! Кажется, сколько ни есть их, все на нашем маршруте. А ночью даже дно поганой канавы трудно разглядеть, не то что глубину оврага. А вдруг он обрывистый? Сорвешься в прорву и шею свернешь, в луч­шем случае лыжи сломаешь. Или помчишься на лыжах вниз, а там – колючий кустарник, каких здесь много. Вре­жешься в него и так себя разукрасишь, что мать родная не узнает. Да мало ли какие неожиданности подстерегают лыжника, который, летит по крутому склону, не видя ни­чего впереди!

Но солдат на то и солдат, чтобы любая неожиданность была ему нипочем. Попадется овраг, седлаем свои палки от лыж и несемся вниз, во все глаза вперед смотрим. За­метил опасность – сигнал товарищам и нажим на палки (даже садишься на них, если нужно). Тормоз работает безотказно, не зевай только.

Так и двигались…

Через полтора часа на нашем пути оказалась дорога. Это, наверное, та, которая идет из села Кувшиново в го­род. А проверить не могу – нет карты.

Приблизились наши дозорные к дороге и вдруг сигна­лят – поднимают над головой автоматы. Приказываю от­делению залечь, а сам быстро выдвигаюсь вперед.

– Машина с пушкой, – докладывает Ежиков.

Действительно, слева на дороге виднеется машина. Возле нее толпятся люди. Можно, конечно, тихо перемах­нуть через дорогу и двигаться дальше. У нас своя задача. Но что за люди? Шепчу Ежикову:

– Подползем.

Так и сделали. Рядом оказался кустарник, и мы, укры­ваясь в нем, подобрались к машине совсем близко.

Различаю перед машиной мост. Значит, верно, эта дорога – на Кувшиново, а мост – через Сухой ручей. Группа солдат стоит перед мостом и кого-то уговаривает. Слышу голос:

– И где же твоя сознательность? Мы же на задание едем.

– Сказано, мост взорван, проезда нет. Приказано ни­кого из полка не пропускать, кроме одной машины с офи­церами.

– Это ошибка, – убеждает тот же голос, – наверное, приказано нашу машину пропустить.

– Нет, не приказано…

Ежиков наклоняется ко мне и шепчет:

– Да это наши соседи-артиллеристы. Их тоже по тре­воге подняли.

Я уже и сам об этом догадался.

А раз перед нами свои – чего скрываться? Подни­маемся с Ежиковым и выходим на дорогу.

– В чем дело? – спрашиваю.

Артиллеристы притихли, удивились нашему появлению.

– Саперы бузят, – отвечает потом командир орудия – высокий такой сержант, фамилии его не знаю. – Мы едем по своему маршруту, а здесь, оказывается, мост «взо­рвали».

Догадался я, что не зря «бомбили» нас в Муравьином яру, не случайно «выведены» из строя два командира от­деления. Не зря и саперов послали на эту дорогу и мост перекрыли. Шевели, мол, солдат мозгами, смекай. Боевая обстановка и не такие гостинцы может приготовить. Ищи выход.

Смекаю. Допустим, думаю, снег в стороне от моста по обе стороны реки можно расчистить. Но через реку как переберешься? Лед-то выдержит машину с пушкой, но спуститься на него с крутого берега метровой высоты не легко, а подняться на другой берег совсем невозможно. И речушка не широкая – каких-нибудь пять метров! Но выход все же есть.

Отозвал я в сторону сержанта артиллериста и спраши­ваю, был ли он на прошлой неделе в клубе на вечере встречи с фронтовиками. Сержант, оказывается, был там, но никак не поймет, к чему я веду разговор.

– А помните, – говорю, – как один офицер рассказы­вал насчет переправы? Автоколонна доставляла боеприпасы и наткнулась на разбомбленный мост. Вот так же зимой. Понимаете?

Тут сержант хлопнул себя рукой по лбу и кричит:

– Идея!

Потом говорит:

– Не зря командир взвода приказал взрывчатку, ломы и лопаты на всякий случай захватить. Сам небось знал, что нас ждет. А я-то!.. Минут сорок топчемся здесь.