Максим Перепелица - Стаднюк Иван Фотиевич. Страница 4
– Значит, я первый?
– Угу… Спасибо тебе…
Если б в эту минуту Маруся приказала луну с неба достать, я, наверное, постарался б. И так мне захотелось, чтобы она поверила, что для нее я готов в огонь и в воду!..
– Какие красивые, – любуется Маруся букетом. – И где ты достал? Я такие в оранжерее видела, в райцентре.
В эту секунду я возненавидел себя, что не сбегал в райцентр, в оранжерею, и не притащил оттуда охапку самых лучших цветов. А так, что я отвечу Марусе? Она же смотрит на меня ласково-ласково и ждет ответа.
– Оттуда и есть! Из оранжереи! – выпалил я и отвел в сторону глаза.
– Из райцентра?! – Маруся смотрит с недоверием. А недоверие в такую минуту для меня ровно что нагайка для коня.
– Из райцентра, – подтверждаю вполне уверенно.
– Так туда ж двадцать километров! – недоумевает Маруся.
– А что для меня лично двадцать километров? – спрашиваю. – Встал пораньше и сбегал.
– Пешком?
– Напрямик. На гати еще упал, руку зашиб. – И, подвернув рукав, показываю огромный синяк – след от коромысла Явдохи.
Маруся посмотрела на мою руку, потом вдруг… чмок меня в щеку! От неожиданности я чуть с липы не слетел. Еле успел за ветку ухватиться
– Давай слезем, – смеется Маруся, – а то упадешь, и… в армию тебя не возьмут.
Я первым соскакиваю на землю, подставляю руки Марусе. Снял ее с ветки, а сажать на скамеечку не хочется. Так бы век и держал на руках. Тем более за шею она меня обняла
Опустила Маруся руки с моей шеи, и я бережно посадил ее на скамейку.
– Ты рад, что в армию уезжаешь? – спрашивает.
– Ой, еще как! – отвечаю.
– Рад, что от меня уезжаешь?!
– Да что ты, Марусь! – испугался я. – Как ты могла подумать?
– Ну ладно, верю, – Маруся придвигается ближе ко мне и запускает руку в мою шевелюру. – Только волосы там не стриги.
– Нельзя, не положено, – объясняю ей.
– А ты все равно не стриги! – настаивает. – Некрасиво!.. Хотя, впрочем… Стриги! – и с таким лукавством поглядела на меня. – Стриги, стриги!.. И смотри там…
– Ты о чем? – спрашиваю.
– Ни о чем, – и уже на значки мои смотрит. – Для чего столько нацепил? На петуха похож…
– Чтоб знали. Человек заслуженный.
– Заслуженный? Ха! Небось половину выменял!
Ох, и язычок у Маруси. Никакой деликатности.
– Ну да, – отвечаю. – Придумаешь еще!
– Конечно! Ну, откуда у тебя значок парашютиста, например? – и ухватилась за значок; того и гляди оторвет.
– Как откуда? Отпусти.
– Ну, откуда? Ты что, прыгал?
– Прыгал, – сердито отвечаю. И как она не понимает, если я и не прыгал, то могу хоть сто раз прыгнуть! Я же все книжки о парашютистах перечитал!
– С дерева. Ясно, – засмеялась Маруся.
Если бы она не засмеялась, я бы смолчал. А тут…
– Ничего тебе не ясно! – говорю. – Вот уеду в армию, еще услышишь обо мне!
Ну, слово за слово, и пошло…
– Максим! – Маруся уже смотрит на меня волчонком. – Если ты не отучишься хвастаться, вечно брехать… то…
– Что «то»?
– То.
– Подумаешь, учительница выискалась! Я тебе почтя никогда не вру.
– А что толку? А другим? У тебя вечно язык свербит!
– А ты всегда правду говоришь? – ставлю ей вопрос ребром.
– Конечно, – отвечает.
– Конечно… Небось матери сказала, что в клуб пошла, а не на свидание с Максимом
– Эх, ты!.. Во-первых, если хочешь знать, я ей ничего не сказала, так утекла. А во-вторых – это же для тебя!..
– И я для тебя…
– Для меня? – в глазах Маруси опять насмешливые чертики запрыгали. – Зачем за тобой Мусий гнался? Говори!
– Так… – отвечаю, – разминка. Тренируется дед.
– Вот видишь, и мне врешь… Самый настоящий брехун!
Вроде пощечину мне влепила.
– Я брехун? – и вскакиваю со скамейки.
– Брехун, – спокойно отвечает Маруся.
– Брехун?
– Угу… – и еще при этом кокетливо косит на меня глаза.
– Так чего ж ты тогда со мной встречаешься?! – Мне даже чуть-чуть смешно стало. Что она ответит на такой вопрос?
– Да так, из жалости, – безразлично, не моргнув глазом бросила Маруся. – Кому ты еще такой нужен?..
Я даже взопрел.
– Ах, не нужен? – переспрашиваю.
– Не нужен, – подтверждает и еще усмехается.
– Не нужен, значит?.. А-а… а думаешь, ты мне очень нужна?.. Да я только свистну, и девчата табунами за мной побегут…
О! Попал в самую точку. Уже не улыбается Маруся. Вскочила с места, впилась в меня своими глазами-колючками и даже побледнела.
– Ну и свисти… свистун, – сказала тихо, спокойно, а букетом так залепила в лицо, что у меня, кажется, и память отшибло. Когда пришел в себя, Маруси и след простыл…
Вот тебе и последний вечер!.. Вот и простились называется… Ну, что мне делать?.. Пойду в клуб. Маруся перекипит и наверняка туда прибежит.
Осторожно шагаю по тропинке, что через огороды ведет к клубу. Осматриваюсь: как бы на деда Мусия не нарваться… В вестибюле клуба замечаю высокую худую фигуру. Это мой дружок – Степан Левада. Повернулся он ко мне и смотрит, вроде впервые увидел. Ясно, сейчас что-то спросит: у него такая привычка.
– Что, поругались с Марусей? – задает Степан вопрос и подходит ко мне.
– Да так, – неопределенно отвечаю я. – Чи ты Маруси не знаешь? Зашипела, як шкварка, и все. Сейчас прибежит.
Говорю я так Степану, а сам смотрю на людей, идущих через вестибюль в зал. Над дверью захлебывается электрический звонок – оповещает, что собрание начинается. Собрание сегодня не простое: посвящено проводам новобранцев – значит, и мне посвящено и Степану. Но мне не до собрания. Придет Маруся или не придет?
Из зала вдруг выскочила Василинка Остапенкова. Увидела Степана, обрадовалась и тут же приняла строгий вид. Глядит на него, вроде бить собирается. А Степан на меня смотрит – боится без моего разрешения уходить к Василинке.
– Ну ладно, иди, – позволяю я ему. И Степан вместе с Василинкой убегают в зал.
Вижу, вслед за ними спешит через вестибюль Иван Твердохлеб. Я за деревянную колонну, в тень отступаю. Тем более, остановился Иван – шнурок на ботинке завязывает.
Вдруг Маруся влетела в вестибюль. Я к ней. А она сердито повела глазами и отвернулась. Остановилась возле Твердохлеба и сладеньким голоском здоровается с ним:
– Здравствуй, Иванушка!
– Да ты вроде уже поприветствовала меня сегодня, – отвечает Твердохлеб.
– Что-то не помню, – говорит Маруся. – А ты чего ищешь?
– Сердце, Марусенька, потерял, – Твердохлеб выпрямляется и так, дьявол, смотрит Марусе в глаза, что у меня даже кулаки зачесались.
– Да ну? – удивляется Маруся. – Так без сердца и ходишь? – и прикладывает к его груди руку. – А где твой значок парашютиста? – спрашивает.
Тут мне приходится еще глубже в тень ховаться.
– Внук бабки Горпины стянул, – говорит Иван. – А Максим выменял у него на свисток. Ты не видела Максима?
Я думал – Маруся сейчас укажет ему в мою сторону, а она даже не повернулась. Только презрительно бросила.
– Очень нужен мне этот свистун!..
– А кто тебе нужен, Марусенька? – спрашивает Твердохлеб и берет ее за руку.
А она не отнимает руку, нет, а кокетливо поводит плечами, лукаво смотрит на Ивана и отвечает:
– Мало ли гарных хлопцев в селе?..
Все ясно… Маруся с Иваном ушла в зал, а я прикипел к месту и весь огнем горю. Неужели Маруся могла в один вечер разлюбить Максима? Не верю!
Хоть и не чувствую под собой ног, иду в зал. Народу! Как галушек в миске! Вперед не протискиваюсь, а останавливаюсь у задней скамейки, на которой уселись рядом Маруся и Твердохлеб. Стараюсь прислушаться, что говорит с трибуны наш голова колхоза. Но слова его, точно горох от стенки, отскакивают от меня. Вижу, за столом президиума и мой батько, Кондрат Филиппович, сидит. Сидит и грозно в оркестровую яму, где расселись музыканты, смотрит. Он же у меня на скрипке играет и сельским струнным оркестром руководит.
– …Мы провожаем на службу в родную Советскую Армию наших лучших хлопцев!.. – дошли, наконец, до меня слова головы колхоза.