Я был адъютантом Гитлера - фон Белов Николаус. Страница 43

О бомбардировщиках «Ю-88» и «Хе-177» Гитлер имел ясное представление, но считал, что «Ю-88» уже достаточно опробован и потому полностью применим. Мои же опасения он принимал к сведению молча. В разговоре о запланированном «Хе-177» фюрер снова проявил свое инстинктивное предпочтение простых технических решений. Он сомневался в том, является ли тандемная форма расположения моторов, новая конструкция, наилучшим из возможных решением для четырехмоторного бомбардировщика. Геринг же внушал своим сотрудникам из министерства авиации, что Гитлер, мол, в вооружении сухопутных войск и военно-морских сил разбирается подробно, а вот насчет самолетов ему лучше помолчать. Постепенно до меня «дошло», что Геринг сознательно хочет распространить такое представление о технических интересах и знаниях фюрера. Однажды и сам Геринг не проявил таких знаний, но Гитлер, по-видимому, этого не заметил. К тому же Геринг не желал, чтобы фюрер вникал в авиационные вопросы детально, и поправлял его. Гитлер же, со своей стороны, тогда неограниченно доверял Герингу и был успокоен тем, что ему лично не надо заботиться об этом. Но со временем я констатировал, что он думал о вооружении авиации больше, чем предполагал Геринг. Считая вообще в вопросах вооружения воздействие оружия первостепенным фактором, Гитлер сознавал важность оснащения самолетов бортовым оружием соответствующего калибра, объема их бомбового груза во взаимосвязи с соответствующей дальностью полета, не говоря уже о том, что одним из его приоритетов была зенитная артиллерия.

Из бесед с Гитлером мне стало ясно, в какой мере он считал Мюнхенское соглашение не успехом, а – по мере увеличения временной дистанции – скорее неудачей. Для сравнения он цитировал высказывание Бисмарка о Берлинском конгрессе 1878 г. {139}, что конгресс этот был величайшей политической глупостью всей его политической жизни. Хотя распределение ролей на нем и было иным, чем в Мюнхене, речь шла о том же – о сохранении мира в Европе.

Поведение и слова британских политиков уничтожили надежду Гитлера на более тесный контакт с Англией и усилили его стремление возобновить старый курс, а это значило: не терять времени. Он упрекал себя за то, что не начал действовать сразу же после Годесберга и не захватил всю Чехословакию. Тогда бы его исходное положение для переговоров с Польшей насчет Данцига, а также железнодорожной и шоссейной связи с Восточной Пруссией через «коридор» было гораздо благоприятнее. Фюрер оценивал теперешнюю обстановку в Европе как более серьезную, чем перед Мюнхенским соглашением, и высказал эту мысль в своей неопубликованной речи перед немецкими журналистами в Мюнхене 10 ноября. Спокойная и деловая беседа с ним в «Бергхофе» послужила мне подтверждением. Английская политика и ее усилия по вооружению заставили Гитлера, по его словам, наверстывать упущенное время.

Я еще раз обратил его внимание на то, что люфтваффе в 1939 г. еще не будет в состоянии выдержать войну с Англией. Словами «Насчет этого не беспокойтесь!», которые мне не раз доводилось слышать из его уст, фюрер пытался успокоить меня. Тем не менее я просил, чтобы ему доложили снова о состоянии и планировании вооружения люфтваффе. На это он отвечал, что свои военные действия против чехов и поляков сможет предпринять только до тех пор, пока Англия еще не вооружилась. Вот почему эта спешка и вот отчего его раздражение из-за потери времени в результате «Мюнхена»! Но он больше не позволит ничего себе навязывать! Лживые сообщения прессы от 21 мая текущего года о якобы сосредоточении германских войск на чешской границе так же сильно подействовали на чувствительность Гитлера, как и лицемерные, по его мнению, мирные усилия англичан в Мюнхене. Но действовать он начнет только тогда, когда сможет в результате внезапности добиться преимущества и конфликт удастся локализовать. Он должен быть всегда готов использовать любой представившийся ему случай. В его словах звучал принцип: не оказаться застигнутым врасплох и не очутиться неподготовленным перед лицом новой ситуации. В Годесберге и Мюнхене Чемберлену удалось одержать успех потому, что тот, сам того не сознавая, разрушил его, Гитлера, план построения «европейского здания», то, что фюрер создавал в качестве своего «шедевра» многомесячным трудом.

В остальном же жизнь в «Бергхофе» протекала под знаком архитектуры. Гитлер предпочитал сидеть вместе со Шпеером над строительными планами Берлина и Нюрнберга, а не блюсти график протокольных встреч – их осенью 1938 г. хватало. Встречи с дипломатами, ранее проходившие в Берлине, из-за перестройки Имперской канцелярии теперь переносились в «Бергхоф»; впрочем, они ехали в Берхтесгаден охотно. Гитлеровская резиденция все еще считалась притягательным местом, где стоило побывать. Нанес свой прощальный визит многолетний французский посол Франсуа-Понсе. Он стал первым иностранным гостем, посетившим гитлеровский «Чайный домик». Его преемник посол Кулондр спустя некоторое время вручил фюреру в большом холле «Бергхофа» свои верительные грамоты.

Из разговоров на военные темы в те дни в памяти моей остался один из них, касавшийся как военно-морского флота, так и люфтваффе. В Киле готовился спуск на воду первого германского авианосца; ни ВМФ, ни люфтваффе никакого опыта в использовании таких судов не имели, не говоря уже о чисто авиационной стороне дела. К этому добавлялось плохое взаимодействие между обеими составными частями вооруженных сил. Геринг требовал права на свое руководящее участие, ибо это были «его» летчики. ВМФ справедливо претендовал на такое же право для себя, ибо на военном корабле должны командовать только моряки. Сам фюрер был большим приверженцем авианосцев, но отдавал предпочтение постройке таких кораблей средней величины, а не крупных.

8 декабря Гитлер присутствовал в Киле на освящении спуска авианосца со стапелей. Он дал ему имя «Граф Цеппелин». Проблемы, связанные с введением этого авианосца в строй, решились в дальнейшем сами собой. После начала войны фюрер постройку авианосцев приостановил.

Под Рождество я посетил в Париже международную авиационную выставку. Меня принимал наш авиационный атташе полковник Ханнессе, которого я знал по Берлину. Заслуживающими внимания были английские истребители «Спитфайр» и «Харрикейн», но поскольку они были еще не полностью оснащены, можно было составить себе лишь внешнее представление: оба очень походили на «Ме-109». Зная летные качества последних по собственному опыту, я пришел к выводу, что они, видимо, равноценны нашему «Ме-109». Их эффективность зависела от моторов, которые еще предстояло установить и насчет которых пока можно было строить лишь предположения.

Гитлер выслушал мой отчет о выставке внимательно. Я не скрывал, что мы должны принимать в расчет превосходство английских истребителей, поскольку Англия вот уже несколько лет опережает нас в моторостроении. Изменить это положение в нашу пользу можно только за счет более высоких летных качеств «Ме-109». Об этом можно будет судить только тогда, когда оба английские-самолета пройдут испытания в воздухе. Из моего доклада Гитлер снова сделал вывод: он не может больше терять время!

Я изложил свои парижские впечатления в министерстве авиации полковнику Ешоннеку, рассказав, как их воспринял фюрер. Геринг моим отчетом пренебрег и его не запросил. Я предположил, что все важное он и без того узнал от Уд ста, однако позже установил: он ничего об этом не знал. Я впервые задумался над присущей Герингу недооценкой вооружения противника. По его представлениям, в это время ни одно государство в мире просто-напросто не могло превзойти потенциал Германии в области вооружения. А если ему докладывали иное, он этому не верил, и докладывающему даже приходилось опасаться, как бы не получить клеймо пораженца.

Другое дело Гитлер. Он особенно внимательно выслушивал сообщения об иностранном оружии и мощностях его производства. Иногда бывало неясно, что думает об этом он сам. По складу своего характера Гитлер был предрасположен к скепсису и в то же время к любознательности, но притом производил впечатление человека в данном отношении солидного. Любое зарубежное специальное издание, попадавшее ему в руки, фюрер изучал с живым интересом. Его глаз был приучен к этому страстью к архитектуре и живописи. Он выискивал в изображении каждую мелочь, а текст от случая к случаю приказывал перевести. Благодаря такому изучению предмета фюрер превосходил в познаниях не одного специалиста.