Лимоны никогда не лгут - Старк Ричард Уэстлейк. Страница 9

Грофилд покачал головой.

— Только не у меня! — сказал он. — Если у тебя это на уме, то извини.

— Как долго это может продлиться? — задался вопросом Дэн. — Неделю? А у тебя полно места, чтобы его спрятать. В этом твоем театре...

— Нет, — категорически возразил Грофилд. — Я не беру работу на дом.

— Я отдам тебе десять процентов из того, что найду, — пообещал Дэн. — Если он говорит правду, тебе достанется больше десяти штук.

Грофилд почувствовал, как его одолевает искушение, но тем не менее покачал головой:

— Извини, Дэн, но я просто не стану этого делать. Не стану рисковать тем, что у меня есть. А кроме того, не имею права ставить свою жену в потенциально опасную ситуацию, а именно такой она и будет.

Дэн раздраженно проговорил:

— Тогда что мне, черт возьми, с ним делать?

Грофилд пожал плечами:

— Ты получил от него нечто, стоящее твоих денег. Отпусти же его. Уверен, он не станет портить тебе игру в Лос-Анджелесе.

— Вот именно! — с готовностью подтвердил Майерс.

— Вот видишь? Он вовсе не горит желанием опять увидеться с тобой. Отпусти его домой, в Техас.

Дэн недовольно поморщился:

— А что, если он врет? Посылает меня заниматься какой-то дребеденью, наблюдать за аллеей, где якобы тоннель выходит на поверхность, — что, если нет никакого тоннеля и он, черт возьми, просто делает из меня дурака?

— Ты нашел же его теперь, найдешь и снова!

— Не хочется мне так легко его отпускать, — с ожесточением проскрежетал Дэн, и на мгновение вид у него стал такой, будто он вот-вот снова примется пинать Майерса куда попало.

Грофилд посоветовал:

— Тогда убей его. Но не здесь, отвези его...

— Да ты что! — Майерс уставился на Грофилда, будто его только что предали.

Дэн сказал:

— Не хочу я никого убивать, это занятие не для меня. Я ворую.

— Ну, либо одно, либо другое, — сказал Грофилд. — Прятать его у меня или у кого-то еще — неудачная идея. А вдруг, пока тебя не будет, он вырвется на свободу, убьет меня и Мэри, а когда ты вернешься, будет ждать тебя в засаде?

— Ты слишком хорошо будешь его стеречь, чтобы этого не случилось.

— Да неужели? Забудь об этом, Дэн. Говорю тебе, убей его или отпусти. Либо поверь ему насчет этих стариков и их тоннеля, либо не верь.

— Мне нужно подумать, — с раздражением проговорил Дэн.

Грофилд спросил:

— Ты не отвезешь меня обратно? А то я в этой мокрой одежде уже начинаю мерзнуть.

— Конечно! — Дэн пихнул ногой Майерса. — А ну-ка, обратно в багажник.

— Разреши мне сесть на заднее сиденье, — умолял Майерс. Теперь голос у него стал скулящий. — Я ничего не сделаю, только разреши мне сесть на заднее сиденье.

— Я тебя сейчас не луплю только потому, — сказал ему Дэн, — что мой друг не любит смотреть на такие вещи. Но не заставляй меня копить злость на потом, а не то, когда он уйдет, тебе небо с овчинку покажется. Давай залезай в багажник.

Майерс помучился немного и залез в багажник. Грофилд хотел, было пойти и сесть в машину, но решил, что ему следует задержаться и присмотреть за Майерсом, пока тот не спрятан. А то Дэн от раздражения и сознания собственного бессилия мог снова надавать ему затрещин и пинков.

Наконец Майерс оказался внутри багажника, лежа на боку в скрюченном положении наподобие эмбриона, и Дэн захлопнул крышку:

— Поехали, я отвезу тебя домой.

Они сели в машину, Грофилд объяснил, куда ехать, и они отправились.

Ведя машину, Дэн сказал:

— Ума не приложу, что мне с ним делать.

— Отпусти его, — сказал Грофилд. — Было бы ради чего возиться.

— Мне нужно подумать.

Глава 4

Мэри крикнула:

— Обедать!

Грофилд стоял на платформе, около декорации спальни, и опять переодевался. Когда Дэн высадил его рядом с амбаром, он тут же сменил промокшие вещи на сухой комплект рабочей одежды и снова принялся мыть задники. Соответственно тут же весь вымок опять. Но это не слишком его беспокоило, когда он был все время в движении и на солнце. Он почти закончил работу к тому времени, когда Мэри вернулась домой из супермаркета, в котором работала, с полными сумками продуктов: часть из них оплачивал хозяин, а за некоторые приходилось платить. Грофилд доделал последние два задника, прежде чем пошел мыться и переодеваться. Солнце клонилось к закату, становилось заметно прохладнее, и теперь он был даже рад, что можно влезть в сухое.

У декораций спальни было две стены, составленные из задников: у одной стояла двуспальная кровать, у другой — комод с зеркалом. Деревянный кухонный стул без подлокотников приткнулся в прихожей, на том углу платформы, где не было стены, а разрозненные приставные столики и торшер обступали кровать с обеих сторон, довершая меблировку. За кулисы тянулись удлинители от торшеров, подключенные к осветительному пульту.

Снова одетый во все сухое, Грофилд спустился с платформы и пересек сцену справа налево. Центральная ее часть, основное место для игры актеров, была оформлена в виде гостиной, но при помощи одной лишь мебели, без каких либо задников, создающих иллюзию стен, дверей и окон, так что позади мебели было только пространство, заполненное всевозможными предметами сценического хлама, а за ним — задняя стена амбара. Что касается обстановки гостиной, то широкая, приземистая, обитая темно-бордовым мохером софа стояла точно посредине сцены, прямо перед зрителями, на старом, выцветшем ковре, подделке под персидский. Ее обступали приставные столики с настольной лампой справа и напольной лампой слева. Черное кожаное кресло, стоявшее боком к зрительному залу, расположилось слева от софы, если смотреть со сцены.

Одинокий книжный шкаф высотой восемь и шириной три фута стоял примерно в шести футах позади черного кожаного кресла. Справа от софы, если смотреть со сцены, несколько в глубине, расположилось кресло-качалка, а позади него — столик цилиндрической формы, служивший подставкой для бутафорского телефона.

Грофилд пересек сцену позади всей этой мебели и взошел на платформу с другой стороны, там, где располагались декорации столовой. Опять две стены, одна — с окном, выходившим на заднюю стену амбара. Старый, но прочный кленовый обеденный стол и четыре стула, два — под стать столу и еще два — разнящиеся между собой, случайные. Кленовое бюро из какого-то ветхого спального гарнитура стояло у той стены, в которой не было окна; в ящиках этого бюро Мэри хранила их собственную посуду, серебряные приборы и скатерти.

И свечи. Две из них сейчас горели на столе, уже сервированном Мэри. Ее не было видно, и, когда Грофилд взошел на платформу, освещение на сцене померкло, становясь все слабее до тех пор, пока не стал четко виден подсвечник на столе. Грофилд наклонился и заглянул в пространство за сценой из-за боковой шторы, Мэри у осветительного пульта как раз отпускала главный рубильник.

— Вот там и оставайся! — крикнула она, помахала ему рукой и ушла в артистическую уборную героини, чтобы снять обед с плитки.

Грофилд уселся на свое место лицом к зрителям. Свет в зале был погашен, и все, что ему было видно, — это темнота, царившая там, за пределами декораций гостиной. Но это была какая-то уютная темнота, теплая и ласкающая, и он улыбнулся ей. Его безнадежный театр служил ему домом в большей степени, чем любое другое место, в котором он когда-либо жил.

Мэри вышла, неся обед — мясной хлебец и овощной гарнир, спаржу, — все из морозильной камеры супермаркета. Она была маленькая, ладная, плотная и походила на героиню мюзикла тридцатых годов. Грофилд всегда был без ума от нее.

Пока он раскладывал мясной хлебец и спаржу по тарелкам, она снова ушла, на этот раз к холодильнику в артистическом фойе, и принесла оттуда полбутылки мозельвейна — по полтора доллара за бутылку — один из предметов роскоши, который они еще могли себе позволить. За обедом Мэри спросила:

— Кто это приезжал к тебе сегодня? Я с ним незнакома? — Она знала о его второй профессии, он повстречался с ней во время одного из ограблений четыре года назад, но когда они бывали вместе, не так-то часто вдавались в детали этих темных дел.