Господь – мой брокер - Бакли Кристофер Тэйлор. Страница 22

– Porca miseria! Li mortacci tua! [31a]

Мне было известно, что европейцы относятся к своему футболу серьезно, однако потрясение монсеньера казалось несколько несоразмерным. Я начал подозревать, что оно связано не столько с футболом, сколько с теми чувствами, которые Маравилья испытывает по отношению к Блютшпиллеру.

– Вероятно, – сказал я, вставая, – сейчас не самое подходящее время для обсуждения финансовых вопросов.

Казалось, Маравилья пришел в замешательство.

– Нет, сейчас так сейчас, – оказал он деловым тоном. – Так вы говорите, вам деньги нужны?

– Да. Чтобы оплатить счета.

– Я не могу санкционировать выплаты из резервных фондов. Если вам нужны деньги, придется раздобыть их где-нибудь в другом месте. – Он встал, дав понять, что разговор окончен. – Я слышал, у вас блестящие способности к добыванию денег, брат Зап.

Я опрометью бросился в Паломнический центр, к Филомене. Нетвердо держась на ногах после выпитого вина, я налетел на ребенка, который стоял у кассы вместе с родителями, покупавшими подвижную игрушку на батарейках – «Искупителя-2». Игрушка с грохотом упала на пол и включилась сама. Пластмассовый святой Тад пополз вперед на коленях, стуча правой рукой себя в грудь и твердя записанным на пленку голосом: «Меа culpa! Mea culpa! Mea maxima culpa!» [32]

– Mea culpa! – сказал я мальчику, наклонившись, чтобы поднять с пола его игрушку. При этом я почему-то потерял равновесие и упал ничком, раздавив голову святого Тада коленной чашечкой. К моему большому стыду, самостоятельно встать я не смог, и мне помог отец мальчика, одновременно утешавший сына, закатившего истерику. Обезглавленный торс святого Тада продолжал твердить «meameameamea…».

– Он отрубил голову святому Таду! – закричал малыш.

– Не плачь, – сказал отец, – мы тебе нового купим.

– За счет фирмы, – простонал я, потирая ушибленное колено. Потом обратился к малышу: – А знаешь, именно так и погиб настоящий святой Тад.

– Кто-то на него наступил? – спросил мальчик.

Я велел брату Алджернону, сидевшему за кассой, отдать малышу «Искупителя-2» бесплатно. Потом, прихрамывая, направился наверх, в апартаменты Филомены.

– Что с вами? – спросила она.

– На меня напала одна из ваших подвижных кукол. Можно сесть?

Филомена вышла из-за стола и помогла мне сесть на стул. Должно быть, она учуяла легкий запах перегара.

– Зап! Вы что, опять пьете? Днем?!

– Я был у монсеньера.

– Как вы себя чувствуете? – обеспокоенно спросила она. – Что-нибудь стряслось?

– Еще как стряслось! – сказал я.

– Что?

– «Штутгарт» выиграл.

Она посмотрела на меня:

– О чем это вы?

– Мы вместе смотрели телевизор. Вдвоем – нет, втроем, если принимать в расчет барона Ротшильда. Устроились очень уютно, хотя смотрели только футбол. Посмотреть «Поющих в терновнике» так и не удалось. Но этот фильм он, наверно, приберегает для кого-то другого, – сказал я. – Для того, кто уверяет его, что он очень похож на Ричарда Чемберлена.

– Право же, Зап!

– Кажется, это сравнение доставляет ему удовольствие.

– Но он и вправду похож на него. Я не виновата.

– Ясное дело. Вы просто были с ним откровенны. Помогали ему проводить ревизию. Это входило в ваши непосредственности… непосре… в ваши обязанности. «О, монсеньере мио! Я хоть раз сказала вам за прошедшие десять минут, что вы – вылитый Ричард Чемберлен?»

– Ну хорошо, однажды вечером мы смотрели «Поющих в терновнике». Велика важность! Мы страшно устали. Десять часов подряд изучали ведомости. Три раза звонил Блютшпиллер и орал на него. Я слышала его голос, сидя в другом конце комнаты. Вы хоть представляете себе, какое давление на него оказывают? У него не начальник, а сущий дьявол.

– А вы всячески стараетесь им помочь. Играете в команде Блютшпиллера. Делаете все для того, чтобы нас отправили в Конго. Неужели вы не чувствуете за собой никакой вины? А ведь почти вся эта липа – ваша идея. Чудо в Кане! Футболки с изображением меры вина! Игрушечные мученики!

Больное колено начало пульсировать.

– Возможно, я была не права. Некоторые из произошедших здесь перемен вряд ли так уж угодны Богу. Вся эта погоня за всемогущим долларом… В последнее время я много об этом думаю. Работа с Рэем заставила меня…

– С Рэем? Кто такой Рэй?

Филомена зарделась:

– Я хотела сказать, с монсеньером.

– Ах, этот Рэй! Рафаэлло Чемберлен. Ну конечно.

– Не пора ли свыкнуться с этим, Зап?

– Извините. Просто я не обладаю вашим умением с легкостью переводить разговор на нейтральные темы. Но с другой стороны, я дал обет безбрачия.

– Мне некогда, – сказала она. – Я не обязана слушать пьяного монаха.

Я с трудом поднялся со стула и поковылял к выходу. Мне ужасно хотелось придумать находчивый ответ, нанести прощальный укол, достойный Оскара Уайльда. Добравшись до двери, я с гордым видом обернулся:

– Да пошла ты в меру!

Несколько дней спустя Аббат пригласил меня, Филомену и Брента, нашего режиссера, на совещание. Вчетвером у него в келье было тесновато. Брента привела в восхищение солома.

– Это помогает от каких-нибудь хворей? – спросил он.

– Нет, – сказал Аббат, – это исключительно от нищеты.

– А я думал, с нищетой вы покончили.

– Именно это мы и должны обсудить. Количество заказов уменьшается, расходы увеличиваются. Нужно каким-то образом генерировать поток прибыли. Нужны новые идеи. Нужно вновь сотворить чудо в Кане.

Первой высказалась Филомена:

– Монсеньер полагает, что нам следует сосредоточить усилия на производстве более качественного вина.

Мыс Аббатом принялись закатывать глаза. Аббат сказал:

– Как?! Неужто он уже выпил все наше бордо?

– Quod seris metes, – сказала она.

– Мне страшно нравится этот фильм, – сказал Брент. – Устинов в роли Нерона неподражаем.

– Это «Quo Vadis», – сказала Филомена.

– В последнее время Филомена делает большие успехи в изучении латыни, – сказал я. – Она берет частные уроки.

– Это значит «что посеешь, то и пожнешь», – продолжала она, не обращая внимания на меня. – Монсеньер хочет сказать, что если мы будем производить хорошее вино, нам не придется беспокоиться об организации сбыта.

В келье наступило красноречивое молчание.

– Над этим стоит подумать, – сказала Филомена.

– Хорошо, – сказал Аббат. – А теперь, когда мы подумали над этим, давайте перейдем к угрозе нищеты. Что скажете, Брент?

– Мы могли бы снять еще один традиционный рекламный ролик. «Чудо два» – новое, более совершенное и грандиозное. Но, как я погляжу, у нас тут проблема с контролем качества. Мы должны спросить себя: кто купится на такую рекламу? Люди уже попробовали это вино. Они знают, каково оно на вкус. Надо смириться с тем, что серьезные ценители вина на нашу приманку не клюнут. Они читают специальные журналы и знают, что это отвратная бормотуха.

– Это чилийское столовое вино, вполне пригодное для питья, – сказал Аббат.

– Правильно, и нужно найти людей, готовых этим довольствоваться. Ясно, что речь идет не о самых искушенных людях. И это хорошо. Чем меньше они знают, тем лучше. Ну, а если они еще и не понимают, что написано на этикетке, – отлично, значит, речь идет о гигантском рынке сбыта.

– Короче говоря, нам нужны бестолковые люди, – сказал Аббат.

– Вот вам и новая рекламная формула, – сказала Филомена. – «"Кана" – вино, которое подают, когда гости слишком тупы, чтобы уловить разницу».

– Именно! – сказал Брент. – А для рекламы такого товара традиционный ролик не годится, тут нужна большая информационно-рекламная передача. Забудьте о дорогостоящих рекламных паузах во время демонстрации «Звуков музыки». За ничтожную долю этой суммы можно купить целых тридцать минут на ночном кабельном канале.