Похищение черного льда - Старк Ричард Уэстлейк. Страница 20

Манадо что-то говорил ему. Формутеска посмотрел на него, стараясь вникнуть в смысл его слов, и увидел, что тот показывает испачканным кровью ножом на другого человека, того, кто лежал в проходе.

Формутеска покачал головой, усилием воли выведя себя из состояния оцепенелости.

— Нет, — сказал он. — Это мои. Принеси оружие.

Манадо кивнул и начал обтирать лезвие ножа о рубашку мертвеца.

Нож Формутески лежал в футляре на поясе и был засунут в правый набедренный карман. Рука его, словно повинуясь команде, сама полезла за ним.

Он еще никогда никого не убивал.

Рукоятка ножа в его руке казалась большой и неудобной. Формутеска опустился перед Каземпой на одно колено и тут только понял, что сначала ему нужно перевернуть его. Положив нож на пол и взявшись за плечо и пояс лежавшего без сознания человека, он попытался это сделать. Тело было тяжелым, и ему удалось повернуть его только на бок; бедра Каземпы располагались теперь как раз на уровне дверей лифта, каждые тридцать секунд безуспешно пытавшихся захлопнуться; резиновые края створок, наталкиваясь на тело, сразу же отскакивали назад.

Формутеска оставил тело лежать на боку. Снова взяв нож, он другой рукой отогнул назад голову Каземпы так, чтобы было видно его горло. В голове была только одна мысль: “Я должен сделать это с первой попытки, я не смогу сделать это второй раз”.

Он прижал лезвие ножа к горлу. Было слышно, как человек дышит; по-видимому, у него были какие-то проблемы с носоглоткой. Формутеска понимал, что Манадо, снова залезший на крышу кабины лифта, ждет, чтобы подать ему оттуда автоматы.

Как было бы хорошо, если бы они достали смертельный газ. Смерть от газа не выглядит такой безобразной.

Формутеска провел ножом по горлу. Лезвие было очень острым, но, отчаянно страшась того, как бы ему не пришлось повторить это еще раз, он прижал его к горлу так сильно, как если бы оно было тупым. Кровь брызнула, как нефть из только что открытой нефтяной скважины; он отскочил назад. Но она была уже на его штанах, рукаве, руке.

Он посмотрел на себя, на нож, на тело. Дыхания лежавшего уже не было слышно.

Дрожа всем телом, Формутеска улыбнулся. “Я сделал это”, — подумал он и хотел сказать это громко, но устоял перед искушением. Он больше не чувствовал ни страха, ни отвращения. Первый шаг сделан, все остальное — рутина. Он ощущал огромное облегчение, его распирало чувство, похожее на гордость.

Теперь он понимал, что имеют в виду военные, говоря о причащении огнем.

Из-за того, что его надрез оказался таким глубоким, крови вытекло больше, чем у жертвы Манадо. Было непросто очистить от нее нож — испачкалась и рукоятка. Он сделал все, что мог, и, обтерев руку о штаны зарезанного человека, засунул нож в брюки и зашел в кабину лифта.

Лицо Манадо, увиденное им через отверстие в потолке, было лицом брата. Формутеска улыбнулся ему и заметил удивление в ответной улыбке Манадо. Спустив Формутеске оружие, Манадо спрыгнул вниз. Формутеска подал ему ружье и первым вышел из лифта.

Лестница располагалась в середине здания. Они не зажигали огней; достаточно было того света, что шел из кабины лифта. В дальнейшем они предпочтут темноту.

Они были ближе к месту своей цели, чем думали, поскольку лифт остановился на втором этаже. Двигаясь медленно, они старались производить шума как можно меньше.

Уже у самой лестницы Манадо дотронулся до руки Формутески. В ответ на вопросительный взгляд последнего он нагнулся к нему и прошептал:

— Со мной теперь все в порядке. Абсурдность ситуации заставила Формутеску улыбнуться. Он кивнул.

— Мне просто трудно было ждать, — прошептал Манадо. — Больше такое не повторится.

Глава 6

Люси Каземпа проснулась после второго взрыва. Набросив на свое грузное тело халат, она вышла в коридор, где уже стоял брат ее мужа Ральф, на котором не было ничего, кроме трусов; в руке он держал пистолет.

— Где Патрик? — спросила она.

— Пошел вниз вместе с Альбертом.

Четвертый брат, Мортон, вышел еще более голым, чем Ральф: он был в трусах, но без пистолета. Так они стояли втроем некоторое время, спрашивая друг друга о том, что случилось, потом Люси подошла к лифту и нажала кнопку вызова. Она решила спуститься и самой посмотреть, что происходит, однако лифт не приходил.

И тогда ей стало не по себе. Прошло уже много времени, но не было слышно ни звука.

Ей это не понравилось. Она предчувствовала беду с самого начала, с того самого момента, когда Джозеф пришел к ней со своим планом, как вывезти деньги из страны.

“Зачем тебе это?” — спрашивала она его. — В Чиданге у тебя есть все. Ты — президент страны, у тебя власть и престиж, ты богат. Зачем рисковать всем этим?”

Но он думал по-другому.

“Как долго, по-твоему, я смогу еще удерживать власть? Если не Гома, то Индинду свергнет меня. Они оба сговорятся за моей спиной. За Гомой стоят белые, за Индинду — армия и дипломаты. И это лишь вопрос времени — год, может быть, даже меньше. Лучше я стану Фаруком, чем Дьемом.

Она была единственной, кому он мог довериться, и знала, что сказанное им тогда — правда. Тем не менее она покидала Чидангу с тяжелым сердцем, и не только потому, что лишалась той жизни, которая ей нравилась, своего социального статуса, той роли, которую она играла как сестра президента. Нет, у нее было предчувствие, что план брата провалится, а их всех постигнет беда. Они были обречены с самого начала: на их головы обрушится ярость, от которой нигде не укрыться.

Именно поэтому она настояла, чтобы дети были отправлены в шотландскую школу-интернат. Пусть, когда это произойдет, если это действительно произойдет, они будут в безопасности.

Может быть, именно это сейчас и происходит.

Она всегда думала о Пресвятой Деве Марии как о своей защитнице и покровительнице. И всегда ей молилась. Дома, в ее спальне, был маленький алтарь, посвященный Деве Марии. К ней она обращалась, когда ей было худо.

Но может ли она молиться сейчас? Уже целый месяц этот вопрос тревожит ее. Разве имеет она право просить теперь Пресвятую Деву о помощи и заступничестве? Нельзя же сказать: “Помоги моему брату ограбить свою страну, нарушить клятву, обмануть людей, доверивших ему столь высокий пост?” Разве об этом попросишь? Она может только сказать: “Пресвятая Дева, хоть ты и не одобряешь того, что я делаю, все же, молю тебя, пойми, почему я не решилась отказаться; прошу тебя, помоги нам в этот трудный час, ради детей наших”.

Но придет ли помощь?

Внизу было тихо. Сколько времени уже прошло? Десять, пятнадцать минут?

Если бы только в этом здании была селекторная связь. Обязательно нужно будет ее установить.

Может быть, ей удастся что-нибудь расслышать, если подойти ближе к лестнице? Она уже было направилась туда, как внезапно увидела появившихся из-за угла двух мужчин.

Одетых во все черное.

С автоматами в руках.

Люси пронзительно вскрикнула и бросилась к ближайшей двери. Но поскользнулась и упала; дверь громко стукнула по стене; а за ее спиной послышался треск автоматных очередей. Очевидно, стреляли в Ральфа и Мортона.

Никогда раньше Люси не двигалась так быстро. Она вскочила, схватилась за край двери, резко, со стуком, захлопнула ее за собой. Внутри была щеколда, Люси задвинула ее, хотя понимала, что отсрочить неизбежное сможет всего лишь на несколько секунд.

Это была “бессонная” комната Патрика. На столе разложен пасьянс. В лежавшем на столе блокноте она увидела колонки непонятно что означавших цифр.

Где Патрик? Ах да, ведь он ушел вниз. Туда, откуда пришли эти, двое. Наверное, он уже мертв.

Она тряхнула головой — сейчас ей не до Патрика, да и не до кого-либо другого. Рванувшись к окну, она широко раскрыла его — холодный сырой воздух наполнил комнату, — высунула голову.

— Помогите! — крикнула она. — Помогите!

Справа внизу была пожарная лестница, три окна отделяли ее от Люси. Но даже циркачу не удалось бы туда добраться.