Флагман футбола - Старостин Андрей Петрович. Страница 14
Рядом с ним писатель Кассиль. Голова его обвязана полотенцем. Худощавый высокий Лев Абрамович выглядит сейчас подвижником, отрешившимся от всего земного. Скрестив руки на груди, он стоически переносит страдания. Здесь же всегда неугомонно говорливый, сейчас притихший Вадим Синявский.
– Вадимушка! – обращается кто-то к Синявскому. – Надо бы прокомментировать шторм. Волна, еще волна, удар! Мимо!..
Вадим грустно улыбается и говорит:
– Я «вне игры».
На следующее утро состояние «Чичерина» ухудшилось. Павлов приносит новости из радиорубки. Оказывается, капитан запросил Одессу, можно ли нам бункероваться в Констанце, у нас на исходе запас угля. По времени мы должны быть в Одессе, а не сделали и одной трети пути. Из Одессы ответили, чтобы бункероваться в Констанцу не заходили, навстречу нам идет ледокол «Торос», который возьмет нас на буксир.
– Шторм достиг двенадцати баллов! – сообщает Павлов.
На палубу выйти нельзя. Свищет ураганный ветер. Вода заливает палубу. Диву даешься, как маленький кораблик выдерживает такое адское напряжение. Трещит корпус. Ощущение какой-то тошнотворной тягости во всем организме. Уже кое-кто из матросов не устоял против качки – морская болезнь не щадит никого.
Наступает третья ночь. Последнее известие, которое приносит Павлов, – нам разрешили идти на бункеровку в Констанцу: «Торос» не мог добраться до нас и вернулся в Одессу.
Но теперь мы не дотянем до Констанцы – не хватит угля. Третьи сутки выдерживает беспощадную трепку корабль. Команда и пассажиры измождены до крайности. Сон не идет. Даже не курит никто, запах табака противен. Только койка Павлова пуста. Небритый, осунувшийся, с воспаленными от бессонницы глазами, он все же неутомимо путешествует в радиорубку за последними известиями.
– Мы послали в эфир «SOS»! – зловещим шепотом сообщает он.
Слышно, как стонет наш кораблик.
Я, видимо, задремал. В два часа ночи вдруг раздался страшный удар, от которого содрогнулся «Чичерин». Посыпались чемоданы, вещи. Попадали с коек люди. Не успели мы опомниться, как последовал второй, еще более сильный удар, и раздалась команда:
– Все наверх!
По коридору бегут пассажиры. Стремительно проскочил Николай Баскаков, борец-легковес. Он ловко, как заправский моряк, надевает спасательный круг. Тяжелой трусцой за ним следует изнуренный болезнью Арон Гонжа, просовывая на ходу широкие плечи в спасательный круг.
Наверху в салоне собрались все пассажиры. Здесь были иностранцы, сотрудники советского торгпредства с семьями, несколько туристов – бледные, исхудавшие, небритые, перепуганные. А в двери и стекла салона с ревом рвались потоки воды, остатки разбитых о корабль волн. «Чичерин» содрогался. Катастрофа могла произойти каждую минуту. Мимо нас сновали встревоженные, ничего не говорящие матросы.
Помощник капитана объявляет, что сейчас пассажирам будут выданы паспорта и все должны приготовиться к посадке в шлюпки.
Какая посадка в шлюпки? Наш корабль бросает на волнах, как скорлупу от ореха, – разве выдержит шлюпка такой шторм? А кругом черное пустынное море, черное небо, свистящий злой ветер.
До нас доносились обрывки фраз, которыми обменивалась команда: «…пробоина в трюме… устанавливают помпы… подводят пластырь…»
Тут раздался призыв руководителя нашей делегации Василия Николаевича Манцева:
– Спортсмены, ко мне!
Мы окружили Манцева. Тихим голосом он сказал:
– Спортсмены высаживаются последними. Успокойте пассажиров. Помните, вы должны обеспечить порядок на корабле.
Нескольких спортсменов Манцев послал в трюм к матросам. Остальные помогали пассажирам перейти из кают с вещами в салон.
Старушка англичанка – откуда и куда она ехала, никто из нас не знал, – с трудом поднялась со своей койки, на которой все время шторма лежала бесстрастная, как мумия.
Мы с Александром взяли ее под руки и повели в салон. Она осторожно ступала своими козьими ножками, обутыми в замшевые ботинки на высоких каблуках.
– Вы кто? – спросила она по-английски, повернув к нам свое пергаментное лицо.
– Мы спортсмены, – ответил Александр. – Футбол.
– Футбол? – удивилась англичанка и, отвернувшись от него, испытующе поглядела на меня.
Когда рассвело, шторм стал утихать. Нас снесло с курса на несколько миль. «Чичерин» сел на мель в двухстах метрах от самого опасного места на Черном море – мыса Мидия. Как утюг, выдвигается этот мыс далеко в море, и на самом краю его чернеют кресты в память о разбившихся об этот мыс кораблях.
Шторм совсем улегся. Птицы садятся на корабль – ищут еды. Морская болезнь у всех пассажиров прошла. Пробудился волчий аппетит. Но запас продуктов кончился. Ведь рейс-то рассчитан всего на тридцать шесть часов, а мы в пути уже несколько суток.
Когда мы вернулись в Одессу, в газетах прочли сообщения о нашем кораблекрушении.
«…Пароход «Чичерин», на котором возвращалась из Турции советская спортивная делегация, из-за шторма продвигался настолько медленно, что у него истощились запасы топлива. Высланный навстречу «Чичерину» ледокол «Торос» из-за шторма вынужден был вернуться обратно в Одессу. В связи с этим Черноморское пароходство по радио предложило «Чичерину» зайти в румынский порт Констанцу для бункеровки».
«Сегодня в 4 часа утра «Чичерин» штормом был выброшен на мель в 10 милях к северу от Констанцы. Пароход находится на песчаном грунте и прикрыт от ветра. Непосредственная опасность не угрожает».
«Несколько улучшившаяся погода дала возможность «Торосу» сегодня на рассвете выйти к месту аварии «Чичерина». Ввиду этого капитан «Чичерина» отказался от предложенной румынскими властями помощи».
В газетах была помещена информация, переданная по радио с парохода:
«Борт парохода «Чичерин» (по радио от нашего спец. корр.). Сидим на мели близ Констанцы. Ждем посланную помощь. Ловим перепелов, садящихся на пароход. Наш спортколлектив по-прежнему шутит, веселится, уверены, что все кончится благополучно. Лев Кассиль».
Да, теперь, когда мы прочно сидели на мели, никто уже не сомневался, что все кончится благополучно.
На календаре 5 ноября. Послезавтра праздник. Скорее бы сняться с этого проклятого мыса!
Наконец показался «Торос». Новое осложнение. Волна спала. Ледокол подойти к нам не может. Мелко, а троса, чтобы стащить нас с мели, не хватает. Вот уж действительно, близок локоть, да не укусишь.
Прибыл из Констанцы румынский катер, зафрахтованный специально для перегрузки людей с «Чичерина» на «Торос», и началась новая страда. Для катера волна большая: катер прыгает где-то внизу у нашего борта, как поплавок от удочки, и даже когда его поднимает волна, трапа не хватает.
Спортсмены образовали живой конвейер для погрузки людей и багажа с «Чичерина» на катер и с катера на «Торос».
Все было четко организовано.
– Мой чемодан! Мой чемодан! – вдруг раздался отчаянный вопль нашего доктора Дешина.
Кто-то уронил в море чемодан, но он не утонул, а поплыл по волнам.
«Едва ли кто-нибудь из нас помнил о своем чемодане ночью», – подумал я. Это хорошо, вещи снова приобрели ценность в нашей жизни.
Чемодан выудили, доктор успокоился. Теперь нам предстояла сложная операция – перегрузить на катер старушку англичанку. Она стояла на палубе, и ее пергаментное лицо не выражало никаких эмоций. В старомодной шляпке с наколкой, в бурнусике, отделанном мехом, в замшевых ботинках на высоких каблуках, она, казалось, сошла со страниц романа Шарлотты Бронте.
Когда ей предложили спуститься вниз, она отрицательно покачала головой. Однако другого пути не было. Путь был один – через перила парохода полетом вниз на катер. Мы с Александром подняли ее вверх, перенесли через перила, и она повисла за бортом на вытянутых руках. Она судорожно перебирала тонкими ножками в воздухе, тщетно ища опоры, – опоры не было. Мы разжали руки, англичанка полетела вниз. Ребята на катере ловко подхватили ее, и она благополучно была переправлена на «Торос».
– Да, я отшен люблью тепер футбол! – сказала она нам, когда мы с Александром тоже попали на «Торос». Это была фраза, выученная ею с помощью русско-английского словаря, который она держала в руках.