Суматоха в Белом Доме - Бакли Кристофер Тэйлор. Страница 3

В 12:41 избранный президент и миссис Такер наконец-то уселись в лимузин, и мне было дано задание поработать вместе с Фили над речью, чтобы как-то объяснить задержку. На все про все у нас было семь минут.

Я предложил историю о некоем подозрительном объекте, замеченном по ходу движения президентского кортежа службой безопасности, которая не позволила президенту выехать из Белого дома до окончания «санитарной обработки», как принято выражаться в этом ведомстве.

Фили возразил, сославшись на то, что «Вашингтон пост» в два счета разоблачит нас да еще обвинит во лжи в первый же день служения американскому народу.

– Послушайте, давайте скажем всем, что Рейган сошел с ума, писал на портьеры, короче говоря, по полной программе, и к тому же попытался развязать третью мировую войну. Не наша вина, что мы опоздали, черт бы его побрал.

– Нет, – возразил я, – не думаю, что это понравится нашему президенту.

Что-то бурча, Фили принялся писать в блокноте. Закончил он в ту секунду, когда мы въехали на Капитолийский холм.

Прессы было много, но ей отвели место на приличном расстоянии. Служба безопасности свое дело знает. Однако до нас все-таки доносились крики: «Где президент? Что случилось?»

Избранный президент ограничился тем, что помахал репортерам, хотя уже было известно, что у него вошло в привычку подходить к заграждению и отвечать на вопросы – нехорошая привычка, с моей точки зрения, которая, кстати, во время избирательной кампании не один раз приводила к неприятностям.

Мы с Фили бросились догонять Такера, когда он шел в толпе по мраморному коридору Конгресса. Фили сунул ему в руку листок бумаги.

Тот прочитал его и нахмурился.

– «Эмоциональное потрясение»? Хуже некуда, Фили. О чем вы думали? – Он смял бумагу и зажал ее в кулаке. – Придется самому расхлебывать.

И опять все стремительно закрутилось. Помню, как вышел на январский холод, помню чистое голубое небо, вспышки, оркестр военно-морского флота, игравший мелодию из «Великолепной семерки», наш гимн.

– Где вас всех носило? – прошептала Джоан. – Публика рвет и мечет.

– Предотвращали катастрофу, – таинственно ответил я.

Судя по виду людей на возвышении, Джоан была права. Радости я не приметил ни на одном лице. Некоторые выглядели словно обкуренные. Да и то сказать, попробуй выдержи четыре градуса мороза. Судья Маршалл посинел – очевидно, у него сдавало сердце. У меня заледенели кишки, завязавшись прежде в гордиев узел. Я полез в карман за таблетками, но от них остались одни крошки.

Такер шел к возвышению. По толпе пробежал шумок в ответ на беспрецедентное нарушение протокола: избранный президент намеревался сначала сказать речь, а уж потом давать клятву.

– Господин главный судья, сенатор Хастингс, уважаемые члены Конгресса, друзья, американцы, – сказал Такер, – полагаю, вы ждете от меня объяснений.

Увы, эти слова станут лейтмотивом президентского правления Такера.

– Президента нет с нами. Он… не смог быть с нами. Ему пришлось покинуть Белый дом и город, где он провел последние восемь лет. Но он сказал мне, что не сомневается, вы поймете и простите его. Президенту оказалось не под силу справиться с чувствами. Поэтому он попросил меня попрощаться с вами вместо него.

Все молчали.

– Итак, он оставляет свой пост, но наши молитвы и наша благодарность навсегда с ним.

Послышался шум лопастей, то стихавший, то вновь усиливавшийся. Избранный президент умолк, и десятки тысяч голов повернулись в сторону надвигавшегося гула. Наверное, нет американца, не знакомого с драматическими телевизионными кадрами, передававшими остроту того момента, когда президентский вертолет пошел на вираж, как бы прощаясь, прежде чем исчезнуть за Капитолием. Когда стих шум мотора, я увидел, как люди полезли за носовыми платками, не в силах сдержать слезы, а потом воцарилась почти благоговейная тишина. Помнится, мне подумалось: до чего же трогательно. Однако не исключено, что носовые платки понадобились, поскольку надвигалась очередная эпидемия гриппа, которым в тот исторический день заразилось множество людей.

Книга первая

Медовый месяц

1

В овальном кабинете

Я не предлагаю вам, как делают многие мемуаристы из Белого дома, рассказ о моей родословной, насчитывающей четыре сотни лет. Но поскольку меня часто спрашивают, почему я говорю так, как говорю, то придется кое-что объяснить.

Я родился в Англии во время второй мировой войны. Мой отец служил в инженерных войсках, и был ранен: попал в аварию из-за неисправного крана. Его поместили в английский госпиталь, где он встретился с моей матерью, служившей медсестрой. Потом они поженились, и родился я. Когда война закончилась, отец вернулся в Бойсе, что в Айдахо, и стал работать помощником управляющего на бумажной фабрике. Маме нравилось в Айдахо, но она все равно скучала по Англии и внушила мне любовь к своей родине. Учился я в Англии и там же влюбился в девушку, работавшую бухгалтером в благотворительной организации. Однако, будучи единственным сыном, вернулся в Бойсе, чтобы родители не страдали от одиночества в осеннюю пору своей жизни.

Поступив на службу в компанию «Дьюи, Скрюэм и Хау, бухгалтерская отчетность», я познакомился с Томасом Нельсоном Такером. В Бойсе он был видной фигурой, сыном антрепренера Томаса Оглторпа Такера, грузного господина, двигавшегося с грацией тюленя. Моя жена Джоан и я не принимали участия в блестящей жизни «всего Бойсе» – le tout Boise, как говорят французы, поэтому я знал о нем главным образом из хроники светской жизни, которую читал весьма нерегулярно. У мистера Такера, как я называл его вплоть до дня инаугурации, были кое-какие неприятности с департаментом налогов и сборов из-за небрежностей в оформлении деклараций о доходах. Делами старого Такера занималась наша компания, и ничего удивительного, что меня позвали навести порядок в документации. Что ж, я был рад помочь.

Так началась дружба, которая стала самой важной частью моей жизни, если, конечно, не считать религии и семьи. С первого же момента я понял, что молодому человеку уготовано большое будущее. И не ошибся. Я стал его финансовым помощником на успешных губернаторских гонках. Был чем-то вроде министра без портфеля, улаживал его личные дела, скажем, поездки, встречи, даже домашние проблемы. Если бы у меня был щит, то на нем следовало бы написать: SEMPER IBI. Всегда рядом.

Я действительно с самого начала был рядом – в отличие от многих других, например руководителя администрации Бэмфорда Ллеланда IV и председателя Совета национальной безопасности Марвина Эдельштейна. Когда, став губернатором, Такер крутил любовь с Джессикой Хит, это я привозил ее в губернаторский особняк на заднем сиденье своего «форда». И когда они обручились, я уговаривал ее взять его имя. Ну а когда у них родился Томас, я стал крестным отцом мальчика.

Но у меня тоже было политическое чутье. Отлично помню, как однажды вечером губернатор сказал мне, что собирается огласить требование к федеральному правительству убрать все ядерное оружие из Айдахо и объявить штат безъядерной зоной. Конечно, я мог бы посоветовать ему не идти напролом, но я сказал себе: «Смелее, Вадлоу. Как раз такие инициативы могут в один прекрасный день привести Томаса Такера в Белый дом». Что ж, я не ошибся.

Когда наступил великий момент и штат Огайо вознес нас на вершину власти, меня почти сразу охватили сомнения насчет переезда в Вашингтон. Как это повлияет на Джоан, ведь она ни разу не ездила в восточном направлении дальше Денвера, да и на наших детей, Герба младшего и Джоан младшую? И я решил, что переход из одной жизни в другую должен быть как можно менее болезненным. Поэтому я не стал снимать особняк в модном Джорджтауне или Маклине, а нашел в Арлингтоне милый скромный домик с садиком, от которого можно было пешком дойти до церкви.