Чародей в ярости - Сташеф (Сташефф) Кристофер Зухер. Страница 57

Род уставился на Саймона, пораженный словами старшего.

— А как насчет тебя? — потребовал ответа Саймон. — Правильно было бы кому-либо пытаться сделать тебя, кем-то другим, чем ты есть?

— Нет! Я это я, черт возьми! Если кто-то попробовал сделать меня кем-то другим, он бы ликвидировал меня!

— Значит и для тебя неправильно пытаться заставить другого стать частью тебя! — ткнул в него указательным пальцем Саймон.

Род нахмурился, обдумывая это.

— Если двое человек женятся, — тихо проговорил Саймон, — то они должны получать удовольствие от общества друг друга, а не стараться стать друг другом. — Он снова мягко улыбнулся. — Ибо как можно стать частью кого-то иного, кроме как стерев либо возлюбленного, либо себя?

Род поднял голову, а затем медленно кивнул.

— Твой довод ясен. И относится он, как к моей семье, так и к лорду Керну, не так ли? Он постоянно пытается стать лордом Гэллоугласом — и если б тот сдался, то Род Гэллоуглас перестал бы существовать.

— Ах, вот как? — вспыхнул глазами Саймон. — Значит тебе не по нраву мысль о том, что вы с Лордом Керном сливаетесь друг с другом, сплавляясь, вырастая в нечто более крупное и великое?

— Я б убил того, кто попробовал бы стереть меня с лица земли таким способом! — в гневе вскочил на ноги Род. — Это не сделает меня больше и лучше — это украдет у меня душу!

Саймон лишь улыбнулся гневу Рода, позволяя его силе пройти мимо него, не задевая.

— И все же если сия мысль столь отталкивает тебя, когда речь идет о лорде Керне, который, как ты мне сказал, является твоим другим «Я» — то как же она может быть верной, если та «другая половина» твоя жена?

Род ошеломленно уставился на него, гнев его испарился.

— Дело в жене или детях — или страхе перестать быть?

Род снова опустился и сел, скрестив ноги, настойчиво качнувшись вперед.

— Тогда почему же я прихожу в гнев, когда они соглашаются со мной?

— Потому что когда они противоречат тебе, есть опасность, что переварят тебя самого; но когда они соглашаются с тобой, то именно они могут влиться в тебя.

Род обмозговывал сказанное.

— Так значит дело в угрозе. Я прихожу в гнев, когда возникает угроза.

— Поистине, — согласился удивленный Саймон. — Какое ж еще назначение у гнева?

— Самосохранение, — медленно произнес Род. — Это порыв сражаться с целью избавиться от угрозы. — Рот его дернулся в неожиданной улыбке, а плечи затряслись от беззвучного смеха. — Боже мой! Это мне-то угрожает мой трехлетний сын?

— А разве нет? — мягко осведомился Саймон.

— Это смешно, — посерьезнел Род. — Он никак не может причинить мне вреда.

— О, он может, — выдохнул Саймон. — У тебя в сердце, у тебя в душе — и сильнее всех.

Род изучил взглядом его лицо. А затем сказал.

— Но он же такой маленький, такой ранимый! — А затем задумался. — Но черт побери, об этом забываешь, когда он иной раз выступает с таким проницательным замечанием, что чувствуешь себя глупцом!

Саймон сочувственно кивнул.

— Следовательно, ты должен всегда помнить и говорить себе вновь и вновь: «Он не уменьшает меня», так как на самом деле мы страшимся именно этого, не так ли? Того, что наши «Я» убавят, а если их слишком убавят, они перестанут существовать. Разве не этому мы противимся, разве не от этого охраняет гнев?

— Но это же глупо, — выдохнул Род, — думать, что такой маленький может повредить такому большому — мне!

— Да, — и следовательно, ты должен помнить об этом постоянно всякий раз, когда ты испытываешь хоть маленький признак гнева, — улыбнулся Саймон. — И относится это, как к твоим детям, так и к лорду Керну.

Род сидел молча, зачарованный, а затем медленно кивнул.

— Так значит в этом и состоит ключ к сдерживанию моей вспыльчивости? Нужно лишь помнить, что я это я?

— И что лорд Керн не Род Гэллоуглас. Именно так. — Саймон закрыл глаза и кивнул. — И все же сделать это не так легко, лорд Чародей. Чтобы помнить это, надо быть довольным своим «Я». Ты должен прийти к убеждению, что быть Родом Гэллоугласом очень даже хорошо.

— Ну, это я смогу, — медленно проговорил Род. — Тем более я всегда считал, что быть Родом Гэллоугласом лучше всего, когда он со своей женой Гвен.

— Твоей женой? — нахмурился Саймон. — Сие представляется крайне неверным. Нет, лорд Чародей, если ты полагаешься для ощущения собственной ценности на другое лицо, то ты на самом деле не веришь, будто обладаешь ей. Ты должен радоваться ее обществу потому, что она есть она, и это доставляет удовольствие тебе, что она приятное общество, а не потому, что она часть тебя и не потому что двое вас вместе делают тебя тем, кем хочется быть.

— Думаю это имеет смысл в некотором отношении, — нахмурился Род. — Если я буду полагаться для ощущения собственной ценности на Гвен, то всякий раз, когда она сочтет меня менее, чем идеальным, или вообще найдет во мне что-нибудь не то, я буду считать, что ничего не стою.

Саймон поощряюще кивнул, сверкая глазами.

— А это вызовет у меня ощущение будто она пытается уничтожить меня, сделать меня меньше, чем я есть. Что вызовет у меня гнев, потому, что я почувствую, что мне надо отбиваться, ради собственного выживания.

Саймон по-прежнему кивал.

— Именно такое случилось со мной. Пока я не понял, почему у меня с женой каждая новая ссора была хуже предыдущей — ибо она, конечно же, ощущала то же что и я — что она должна нападать на меня, дабы выжить. — Он покачал головой, словно предостерегающий школьный учитель. — Неверно делать ее сторожем твоей ценности. Сие твое собственное бремя, и ты должен принять его.

Род кивнул.

— Научиться любить быть в собственной шкуре, да?

— Да, — улыбнулся позабавленный Саймон. — И не пытаться обременить такой ношей и своего коня.

— Да — Векса. — Это резко вернуло Рода к обсуждавшемуся вопросу. — Он был символом, притянувшим меня обратно к самоотождествлению. Означает ли это, что я ближе к своему коню, чем к жене?

— Не думаю, — подавил смешок Саймон. — Ибо если отбросить всю шелуху, конь все-таки вещь, а не личность. У него может быть собственный норов, и какие-то выверты и вывихи настроения, точно так же, как у какой-то личности, и каждый конь может быть столь же своеобразен и неповторим, как любой человек. И все же у него нет бессмертной души, и, следовательно, он не может бросить тебе вызов так, чтобы заставить тебя почувствовать себя сколь-нибудь меньше. Он не может уменьшить твоего ощущения себя ничуть не больше, чем башмак или лапти.

Род медленно кивнул. Это имело смысл больший, чем думал Саймон, так как Векс был не живым конем, а компьютером, в теле полном серво-механизмов.

Разумеется, посредством своего голоса компьютер проецировал личность — но личность эта была всего-навсего иллюзией, тщательно сработанным артефактом, хотя и неосязаемым. Векс был, в действительности, всего лишь металлической машиной, а его самоотождествление было такой же иллюзией, как и его способность мыслить.

— Мой конь в некотором смысле подобен мечу, — задумчиво произнес он.

Саймон тихо рассмеялся.

— Воистину, он кажется чем-то большим, чем башмак или лопата.

— Нет, я думаю об особом свойстве. Для рыцаря меч был символом его смелости, его силы и его чести. Каждый меч был отдельным, неповторимым, индивидуальным для средневекового ума, и его владелец считал его развитой личностью. Он даже давал ему имя. Иногда в легендах он даже обладал собственной волей. Нельзя подумать о знаменитом мече, не подумав и о его владельце. Экскалибур вызывает в памяти образ короля Артура, Дюрандаль вызывает в памяти изображения Роланда, Грам напоминает о Сигурде, убившем Фафнира. Меч был символом, носившего его рыцаря.

— Как твой конь символизирует тебя?

Род нахмурился.

— Это кажется почему-то не совсем верным, но достаточно близким к истине. Полагаю, что метафорически Векс — мой меч.

— Тогда воспользуйся им, — запылал глазами Саймон. — Обнажи свой меч и иди убить чудовище, порабощающее нас.