Мудрец - Сташеф (Сташефф) Кристофер Зухер. Страница 16

— Много чего, и, если б ты не упорствовал в своем невежестве, ты бы тоже это знал! Но пока хватит с тебя и одного правила: не важно, насколько ты силен, всегда найдется кто-нибудь еще сильнее! Так что если ты имеешь право порабощать тех, кто слабее тебя, то и другие имеют право порабощать тебя, и сейчас этот другой — я! Бери свой мешок!

Он вывернул Кьюлаэре руку еще разок и отшвырнул верзилу в сторону. Кьюлаэра споткнулся, но не упал, развернулся, широко расставил ноги, сгорбил плечи, поднял руки. Миротворец смотрел на него с откровенной злобой; его презрение, брезгливость и даже ненависть ко всему, что представлял собой Кьюлаэра, устрашили даже самого головореза. Он замер, его глаза остекленели, во взгляде появилась неуверенность.

Миротворец высоко занес посох и наставил его конец на Кьюлаэру.

Пренебрежительно хмыкнув, Кьюлаэра отвернулся и поднял мешок.

Луа испустила вздох облегчения, а у Йокота при виде этой победы перехватило дух.

— И второй тоже!

Посох ткнул в темный предмет, лежавший на краю опушки, и снова взметнулся для удара. Кьюлаэра с ненавистью зыркнул на Миротворца, подошел, приподнял мешок и замер от удивления.

— Подними его, — строго проговорил Миротворец, — или ты не так силен, как я, старик? Я пятьдесят миль прошел с этой ношей! Ну неужели ты так слаб?

— Что в мешке? — зарычал Кьюлаэра.

— Кузнечные инструменты. Радуйся, что не наковальня! Теперь забрасывай его за спину, иначе твои плечи почувствуют кое-что потяжелее!

Красный от стыда, Кьюлаэра поднял мешок и просунул руки в лямки. Миротворец медленно кивнул и опустил посох. Потом он повернулся к остальным сказал:

— Теперь уходите. Вы сделали свое дело, вы были свидетелями его позора, а стало быть, отомщены или совершили правосудие. — Он кивнул Луа. — Иди, куда пожелаешь, ты свободна.

— А этот несчастный человек? — Глаза Луа наполнились слезами. — Как могу я оставить его, когда он так унижен?

— Шевеля ногами! — закричал Йокот. — Луа! Он порол тебя, он избивал тебя, он унижал тебя!

— Да, — сказала она, заливаясь слезами, — и поэтому я понимаю, каково ему. Я не могу покинуть его сейчас!

— Ты слишком добрая, — с отвращением произнес Йокот, но Миротворец возразил:

— Нельзя быть слишком добрым.

А Китишейн подхватила:

— Это не доброта, Луа, а потакание злу — быть преданной человеку, который тебя обижал и снова обидит, если сможет, — это не правильно!

— Неужели ты до сих пор влюблена в него? — выпалил Йокот. — Влюблена после всего того, что он с тобой сделал, после того, что у тебя на глазах он делал со мной?

Луа пристыженно понурилась.

— Нет, в этом нет ничего хорошего, — твердо сказал Миротворец. — Хотя со временем... кто знает... Я не стану гнать тебя, девица-гном, если ты не хочешь уйти. — Он повернулся к Йокоту. — А ты, гном?

Йокот не сводил с Луа взгляда, наполненного яростью и обидой, потом с отвращением отвернулся.

— О, я такой же глупый, как она, — успел привязаться к той, что меня не любит, и страдаю от этого! Но в любом случае я пойду туда, куда пойдет она, старик! Я пойду с вами!

— Ой, Йокот! — Луа потянулась к нему, но он отвернулся. Лицо его было сердито.

Миротворец обратил свой взор к Китишейн:

— А ты, девица? Ты не уйдешь по своей воле?

— Я лучше по своей воле пойду с тобой, — медленно проговорила Китишейн, — если возьмешь и если научишь меня драться, как ты.

Миротворец несколько минут не отрываясь смотрел на нее, а потом сказал:

— Могу научить, но могу и не учить. Зачем тебе это?

— Зачем! — Китишейн возмущенно посмотрела на него. — Тогда мне никогда больше не придется бояться всяких головорезов! Зачем мне еще это нужно?

— Причин может быть множество, — ответил ей Миротворец, — но эта лучше других, хотя и не самая лучшая. Что ж, ты можешь пойти с нами, но я не обещаю, что буду учить тебя драться. Пошли же! — Он повернулся. — Ну, шагай!

Взлетел посох. Кьюлаэра вскрикнул и поплелся к лесу, Миротворец — за ним. Китишейн и двум гномам пришлось поторопиться, чтобы не отстать.

Они шли весь день. Сначала Кьюлаэра часто оглядывался, но всякий раз ловил на себе взгляд Миротворца, и всякий раз удар посоха гнал его вперед. Наконец в середине дня он бросил мешки и хотел ударить Миротворца, но тот был к этому готов. Будучи медлительнее Кьюлаэры, он, правда, получил еще несколько синяков, но на каждый удар отвечал верзиле тремя, пока в конце концов Кьюлаэра не сдался, не подобрал мешок и не поплелся вперед — живое воплощение отчаяния. Луа догнала его, потянулась, чтобы утешить, но он отпихнул ее и пнул бы, если бы не посох Миротворца. Миротворец врезал Кьюлаэре по ноге, а потом добавил еще и удар по заднице. Кьюлаэра выругался и, прихрамывая, поплелся дальше. Китишейн отвела назад дрожащую Луа, а Йокот метнул бешеный, злобный взор на бывшего мучителя, согнувшегося под тяжестью ноши, и сжал кулаки в бессильной злобе.

После захода солнца они разбили лагерь, Кьюлаэра и гномы натянули полог и разожгли костер, пока Китишейн охотилась. Миротворец сторожил Кьюлаэру. Присматривая за ним, он подбирал палки и обстругивал их, и его огромный нож все время оставался на виду.

Когда был подстрелен и поджарен кабан, они ели мясо с ножей, и все удивились, что Миротворец не отобрал у Кьюлаэры его нож. Пока они ели, Миротворец рассказывал им о далеких землях, какие повидал, и о странных народах, что в них живут. Их глаза блестели, когда они слушали, то есть у всех, кроме Кьюлаэры. Затем, когда костер был прикрыт валежником и путники завернулись во что придется, готовясь ко сну. Миротворец отошел в сторонку, но сел не очень далеко, дабы не выпускать Кьюлаэру из поля зрения.

Йокот увидел сидевшего в одиночестве старика, некоторое время мрачно смотрел на него, а потом с неожиданной решимостью сбросил с себя кучу листьев и медленно подошел к пню, на котором сидел Миротворец. Он молча ждал, и вот старик повернулся к нему и кивнул:

— Добрый вечер, Йокот.

— Добрый вечер, Миротворец.

Как будто бы они не путешествовали целый день вместе! Гном сжимал и разжимал кулаки, его лицо потемнело, глаза блестели.