Веер с гейшами - Баклина Наталья. Страница 3

А потом, через два года, когда у них уже подрастала годовалая Нюська и они переехали в Магадан, в Ольгиной жизни появился Лобанов. Он приметил ее в бассейне — стройную, гибкую, совсем не располневшую после родов, а лишь по-женски округлившуюся в нужных местах, и пошел на таран. Так Ольгу добивались впервые в жизни. Вадим — близорукий, худощавый, рано начавший лысеть блондин — тогда в ее глазах сильно проигрывал кудрявому коренастому красавцу Жоре Лобанову. Как Лобанов играл на гитаре! Как пел (а у Вадима нет ни слуха, ни голоса)! Какую невиданную ягоду княженику привез из сопок, целое ведро (а Вадим даже не спросил, откуда ягода)! И мешок вяленых хариусов, и букетик незнакомых нежных цветов, похожих на эдельвейсы (а Вадим все время таскает ей гвоздики, как ветерану труда). Жорины поцелуи Ольге нравились меньше. Его губы непривычно пахли табаком — Вадим не курил, и Ольга тогда тоже еще не курила, — были колючими из-за усов, влажными, и после она всегда быстро украдкой вытирала рот. И слушала, слушала: про речные пороги, дальние маршруты и заповедные красоты, к которым только на вертолете можно долететь. Лобанов брал ее руки, целовал ладони, а затем — щеки, губы, а Ольга быстро утирала рот и думала, ах, какой у нее красивый роман. Она не собиралась ломать свою семью — просто играла в красивую любовь, о которой так мечтала. И заигралась. Лобанов взял ее неожиданно, стремительно и жестко, без прелюдий и вопросов. Это было так не похоже на секс, которым Ольга занималась с Вадимом (а больше ни с кем и не занималась), что она просто оторопела, не возражала, а потом тихо плакала: «Что же теперь делать?» — «Выходить за меня замуж», — подсказал Лобанов, и Ольга решила выходить. Когда она объявила, что любит другого и подает на развод, она еще ждала от Вадима каких-то действий, эмоций, особенных слов. А Вадим выдержал долгую, по-театральному нелепую паузу, потом сказал: «Если ты так решила, то давай разведемся». Потом на суде подтвердил, что они не сошлись характерами и жить им вместе дальше ну никак невозможно. Потом уехал в Москву, и в комнату в коммуналке, которую им с Вадимом как молодой семье дали из фонда областной администрации, из своей общаги переселился Лобанов. Переселился — и выдал Ольге настоящую любовь по полной программе: с ревностью, скандалами, контролем за ее жизнью и бурным грубым сексом, от которого уже через пару месяцев ее стало тошнить. Оказалось, что это беременность, оказалось, что внематочная и что детей у Ольги больше не будет никогда.

— И у них там, на участке, все по-западному. Домики теплые, вода горячая есть, работают две недели через две. Начальник участка канадец, все строго очень. Чуть какое нарушение — штрафуют, а на второй раз увольняют. Зато и платят хорошо. У Вовчика скоро контракт заканчивается, он хочет, чтобы мы скорее поженились. Так больше шансов, что контракт перезаключат — компания женатых работников предпочитает холостым. Да и самому надоело, говорит, холостяковать. Вот и лечу, — рассказывала взахлеб Света.

Ольга отвлеклась от воспоминаний и включилась. Оказывается, она воспринимала Свету параллельно своим мыслям. Света рассказывала про своего жениха, геолога, который смог устроиться в российско-канадскую компанию и попал на Колыму золото добывать. Рудник недалеко от Усть-Омчуга, работают там вахтовым методом, поэтому ее Вовчик по две недели живет то на руднике в бытовке, то в поселке в общежитии. В отпуск он решил не приезжать, остался денег зарабатывать к свадьбе. А свадьбу решил сыграть на Севере, для чего и вызвал к себе Свету.

— Свет, а вы его любите?

— Ага, люблю. С шести лет люблю. Как он в садике меня за бок укусил, так и полюбила.

— Укусил?

— Ага. Я ему кубиком в лоб дала и башню развалила, а он меня за это укусил. Так и ходили потом: он — с шишкой, я — со следами зубов. Вместе башни складывали, в фашистов играли.

— Как это?

А я убегала, а он меня ловил и в плен брал — отводил к забору и в тюрьму сажал. Потом я убегала из плена, и он меня опять ловил. Мы так и выросли вместе, уроки друг у друга списывали: я у него — математику, он у меня — русский. Целовались в старших классах. Вместе хотели ехать в Москву учиться: я — в Пищевой институт, он — в Горный. А потом я сдуру в Аркашку влюбилась, черт мне его подсунул, замуж за него выскочила в восемнадцать лет. На дискотеке с ним познакомилась. Он старше меня на семь лет, знал, как с девчонками обращаться. В глаза заглянул, за ручку взял, улыбнулся — я и пропала. Какой там Вовчик — Аркаша был как свет в окошке. Веревки вил из меня, гад, пока я через три года его на Лидке, подружке своей дорогой, не застукала.

— И что?

Что-что, поорала и простила. Клялся, что кроме меня не нужен ему никто. Да и Ксюхе нашей уже полтора года было. А потом и клясться, и скрываться перестал, кобель. Наверное, всех одиноких баб в Скопине покрыл. Я, говорит, самец, и у меня зов природы. Начитался дряни всякой про секс в газетах. В общем, надоело мне это, я три года уже как забрала Ксюху и ушла. Любовь прошла, а больше меня возле него ничего не держало. На деньги-то, считай, мои жили. У нас в Скопине плоховато с работой и платят мало. Но мне повезло: я домработницей к одному москвичу устроилась. Он профессор какой-то, из Москвы приехал, у нас в Скопине дом построил — то у нас в городе жил, книжки свои писал, то в Москву уезжал по делам. Я за домом следила, когда хозяин наезжал, — готовила, стирала, убирала. Он платил хорошо и относился уважительно, без глупостей всяких. Ну, не приставал. А Аркаша, как его с молочного комбината шесть лет назад сократили, нигде надолго устроиться не мог. В последние годы вообще то грузчиком перебивался, то разнорабочим, то сторожем на стоянке. Зарабатывал копейки, только на сигареты и хватало. Вот и доказывал себе, что мужик.

— А Вовчик что же?

А он, как я за Аркашу вышла, со злости один в Москву уехал и на геолога выучился. Мотался где-то. И, представляете, год назад я впервые в жизни в Москву выбралась. Профессор мой засобирался — он на машине же, — я и напросилась, чтобы довез. Так вдруг захотелось по Красной площади походить, в метро поездить! И в метро на станции с Вовкой столкнулась! Рассказать как — не поверят! Заблудилась в этих переходах — «Боровицкая», «Арбатская», «Библиотека имени Ленина», — свернула куда-то, по лестнице поднялась, вышла — вижу: опять на «Библиотеке Ленина» второй круг наматываю. Стала головой вертеть, соображать. Куда идти? Народу вокруг — жуть! Все толкаются, бегут к этим поездам, как будто каждый поезд — последний и до завтра следующего не будет! Никого ни о чем не спросишь, вокруг грохот — ужас! Все, думаю, Светка, так и сгинешь ты в этой суматохе. И вдруг, гляжу — Вовчик идет! Сначала решила — обозналась. А он подходит: «Светкин, это ты?» Так только он меня называл всегда. И так на меня нахлынуло, будто и не было Аркашки в моей жизни и нам с Вовкой будто по восемнадцать всего! И он обрадовался, утащил меня в Макдоналдс, мы там часа четыре проговорили. У него без меня жизнь тоже не сложилась — ездил все по своим экспедициям, не женился, хотя бабы были. Рассказал, что дочь у него растет в Челябинске, двенадцать лет уже девчонке, что года три без нормальной работы мыкался, а теперь вот получил приглашение на собеседование в канадскую фирму, завтра идет, а то, что меня так встретил, — добрый знак. И представляете, получил он эту работу! Ну, я уже об этом рассказывала. Мы год переписывались, теперь вот еду к нему на Колыму.

— Не страшно было из дома уезжать?

— Страшно, конечно, я же дальше Рязани, считай, и не ездила никуда. В Москву сегодня второй раз в жизни выбралась, и сразу — лететь. Но я же не просто так — к Вовчику. Обживемся — Ксюху заберу. Пока она с мамой моей.

— А он какой? Красивый?

— Красивым Аркаша был, поэтому ему от баб отбою не было. А Вовка, он настоящий. Правильный. Он семью хочет, сына чтобы я ему родила. Дом для нас хочет построить. Теперь, говорит, у меня будет для кого стараться. Он у меня особенный! И не пьет! У него аллергия на водку!