И быть подлецом - Стаут Рекс. Страница 2

За субботу я трижды пытался дозвониться на Манхаттан Мадлен Фрейзер по номеру из телефонной книги, однако никто не подходил. Наконец я прибег к помощи Лона Коэна из «Газетт», и он сообщил мне, что и мисс Фрейзер, и ее менеджер, Дебора Коппел, проводят уикэнд в Коннектикуте. Как человек законопослушный, я бы сказал даже – в высшей степени законопослушный, я хотел бы пожелать полицейскому управлению Нью-Йорка успехов в борьбе с преступностью. Но я искренне надеялся, что инспектор Крамер и его помощники из отдела по расследованию убийств не закроют дело Орчарда до тех пор, пока мы не сможем узнать, в чем оно заключается. Судя по тому, что я прочитал в газетах, было не похоже, что Крамер уже готов протрубить победу. Однако, поскольку никогда нельзя сказать, что же остается скрытым от прессы, я вознамерился поехать в Коннектикут и без приглашения принять участие в уикэнде Мадлен Фрейзер и Деборы Коппел. Вульф запретил это и велел мне подождать до понедельника.

В воскресенье к полудню он дочитал книгу стихов и начал рисовать лошадей на листочках блокнота. Тем самым он проверял теорию, о которой где-то прочитал, что можно определить характер человека по тому, как он рисует лошадь.

Я заполнил налоговые формы 1040 и 1040-ЕС и, приложив чеки, отправил их. После обеда я послонялся немного по кухне, слушая, как Вульф и Фриц Бреннер, наш несравненный шеф-повар, спорили о том, что лучше – макрель, средиземноморский тунец или все-таки vitello tonato – блюдо из нежной молодой телятины. Когда спор начал меня раздражать, поскольку средиземноморского тунца у нас все равно не было, я поднялся наверх, в оранжерею на крыше, и провел пару часов в обществе Теодора Хорстмана.

Потом, вспомнив, что из-за предстоящего свидания с дамой не смогу посвятить орхидеям вечер, спустился на три лестничных пролета в свой кабинет, взял со стола газеты за последние пять дней и прочитал все, что в них было о деле Орчарда.

Дочитав до конца, я уже ни секунды не сомневался в том, что утром в понедельник не встречу в газете заголовка о завершении дела полицией.

По телефону я смог только условиться о встрече на три часа дня. В это время в понедельник я вошел в вестибюль жилого дома на одной из Семидесятых улиц между Мэдисон и Парк-авеню. Дом напоминал дворец, где ковры покупают акрами. Правда, впечатление немного портилось резиновой дорожкой у входа, которая и появилась там, наверное, потому, что на улице лил дождь. Такого не должно быть во дворце! Если на ковре появляются грязные следы – какого черта! – выбрось его и расстели новый! Вот как следует поступать во дворцах!

Я сказал великолепно выглядевшему привратнику, что меня зовут Арчи Гудвин и по я направляюсь в апартаменты мисс Фрейзер. Он достал листок бумаги из кармана, сверился с ним, кивнул и спросил:

– Что-нибудь еще?

Я вытянул шею так, чтобы мой рот оказался в футе от его уха, и прошептал:

– Овсяная каша.

Он снова кивнул, махнул рукой лифтеру, который стоял перед дверью в кабину в пятнадцати шагах от нас, и сказал поставленным голосом:

– 10 Б.

– Скажите, – поинтересовался я, – пароль появился после убийства или это всегда так было?

Он окинул меня ледяным взглядом к отвернулся. Я сказал спине:

– Это обошлось тебе в пять центов. Я собирался дать тебе на чай, но теперь раздумал.

С лифтером я решил вообще не разговаривать. Он ничего не имел против.

Выйдя на десятом этаже, я оказался в закутке не больше кабины лифта. Еще одна дворцовая шутка. На двери слева было написано 10 А, на двери справа 10 Б. Лифтер подождал, пока я нажму кнопку последней, дверь откроется и я войду. Впустившая меня женщина, которая двадцать лет назад вполне могла бы стать чемпионом по борьбе, сказала:

– Извините, я спешу, – и пустилась рысью.

Я крикнул ей вслед:

– Меня зовут Гудвин.

Никакой реакции не последовало.

Я сделал четыре шага вперед, снял пальто и шляпу, бросил их на кресло и провел исследование. Я находился в большой квадратной комнате, напоминавшей холл. Слева и у противоположной стены были двери. Справа холл расширялся, переходя в огромную комнату, в которой стояло по крайней мере двадцать разных видов мебели. Глаз у меня профессионально натренирован и может сразу схватить все: от сложной уличной сцены до маленького пятнышка на мужском воротнике, – и это у меня действительно неплохо получается.

Однако для того, чтобы точно описать эту комнату, мне пришлось бы напрячь все свои силы и способности. Особо примечательны были бар, отделанный хромом и красной кожей с соответствующими табуретками, и массивный старый стол орехового дерева с резными ножками и краями. Я никого не видел, но слышал голоса. Я прошел вперед, чтобы взять стул, на который можно было бы сесть. Ничего подходящего не нашел и разместился на обитом зеленой тканью диване длиною в десять футов и шириной в четыре. Стоящий рядом стул был обит розовым шелком. Я старался представить, какую лошадь нарисовал бы человек, обожествлявший эту комнату, когда в квадратный холл из двери в дальней стене вошли двое. Один был молодой и симпатичный, второй средних лет и лысый, и оба несли фотографическое оборудование, в том числе треногу.

– У нее начинает сказываться возраст, – сказал молодой.

– К черту возраст – ответил лысый. – Дело в убийстве. Ты когда-нибудь имел отношение к убийству?

Он взглянул на меня и спросил своего компаньона:

– А это кто такой?

– Не знаю, первый раз вижу.

Юноша попытался открыть дверь, ничего не уронив. Ему это удалось. Они вышли, и дверь за ними закрылась. Через минуту открылась другая дверь квадратного холла, и появилась чемпионка по женской борьбе. Она двинулась в мою сторону, но снова пронеслась рысью мимо – к двери у левого угла, открыла ее и исчезла. У меня возникло ощущение, что мной пренебрегают, Спустя десять минут я решил перейти в наступление. Я уже встал и прошел пару шагов, когда сново открылась дверь у дальней стены, и я остановится.

Вошедшая женщина направилась ко мне – уже не рысью, а плавной походкой.

Приблизившись, она поинтересовалась:

– Мистер Гудвин?

Я сказал, что он самый.

– Меня зовут Дебора Коппел. – Она протянула руку. – Мы здесь и самих себя иногда не замечаем.

Она успела уже дважды удивить меня. Сначала мне показалось, что глаза у нее маленькие и невыразительные, однако, когда она оказалась ко мне лицом и заговорила, я понял, по они достаточно велики, очень темные и, безусловно, проницательные. Поскольку сама она была невысокого роста и полная, я ожидал, что рука, которую я пожал, будет рыхлой и влажной, но ошибся – рука оказалась твердой и сильной, хотя и маленькой. У Деборы Коппел был смуглый цвет лица, и одета она была во все темное. В ней все было или черным, или темным, за исключением седины, которая по контрасту с иссиня-черными волосами казалась абсолютно белого цвета.

– По телефону вы сообщили мисс Фрейзер, по имеете к ней предложение от Ниро Вульфа, – сказала она высоким голосом.

– Это так.

– Она очень занята. Она всегда занята. Я ее менеджер. Может быть, вы все расскажете мне?

– Лично я рассказал бы вам все, – объявил я. – Однако я работаю на мистера Вульфа, и он велел мне обратиться лично к мисс Фрейзер, но теперь, встретив вас я бы рассказал все и ей, и вам.

Она улыбнулась. Ее улыбка была доброжелательной, однако глаза глядели изучающе.

– Прекрасная импровизация, – одобрительно сказала она. – Я не хочу, чтобы вы нарушали ваши инструкции. Сколько времени вам понадобится?

– Это будет зависеть от обстоятельств. От пяти минут до пяти часов.

– О пяти часах не может быть и речи. Постарайтесь покороче. Проходите сюда.

Она повернулась и пошла через прихожую, я последовал за ней. Мы вышли через дверь, прошли по комнате, в которой стояли рояль, кровать и холодильник – сочетание, заставлявшее поломать голову над ее назначением, и через еще одну дверь вошли в угловую комнату. Она оказалась настолько велика, по в ней было шесть окон – три с одной стороны и три с другой. Все предметы в ней – а она была почти пуста – были либо бледно-желтого, либо голубого цвета. Дерево – отделка и мебель – было выкрашено в голубой, все прочее: ковры, обивка, покрывало кровати – было двух упомянутых цветов.