Школа двойников - Баконина Марианна Станиславовна. Страница 19

– В общем, я возглавляю предвыборный штаб одного известного кандидата и хотел бы, чтобы с нами работали вы.

Лизавета снова попыталась проглотить саркастическое замечание – Пал Палыч словно специально нарывался на комментарии. Теперь он разыгрывал резидента: «наш кандидат», «мой штаб».

– Вы как будто агента вербуете… Причем, не зная его политических воззрений, стараетесь скрыть, на кого, собственно, предстоит работать – на ЦРУ, Интеллидженс сервис или Дефензиву.

– Ха-ха-ха, экая вы, – отреагировал Пал Палыч. Эту шутку он, как завсегдатай дипломатических приемов, не мог не оценить. – Но я повторяю свое предложение. Так вы согласны работать на нас?

– На кого – «на вас»? – Лизавета еле сдерживала смех. Их беседа все больше превращалась в разговор слепого с глухим.

– На играющую команду. – Пал Палыч так и не заставил себя произнести заветную фамилию.

Сердобольная Лизавета решилась помочь куртуазному начальнику предвыборного штаба:

– Андрей Алексеевич знает о вашем предложении?

Гость вздохнул с облегчением:

– Да, честно говоря, пригласить именно вас ему порекомендовал его консультант из Москвы. Они там проводили какие-то социологические исследования. Журналистская работа – интервью, круглые столы, брифинги, как обычно… – Услышав слово «Москва», Лизавета насторожилась. За последние два дня она слишком часто вспоминала столицу нашей Родины, и воспоминания о последней командировке туда нельзя было назвать приятными. Вновь всплыла мутная история со смертью помощника депутата и школой двойников. Ведь она же в Москве и проболталась о последних словах толстяка в бежевом костюме. Ее слышали, как минимум, двое. Теперь эта почти вытесненная из памяти история вновь занимала ее мысли, да еще приплюсовалось исчезновение гримера, мастера портретного грима, мастера по производству двойников. «Интересно, кто же такой этот их московский консультант?» – подумала Лизавета. Пал Палыч тем временем продолжал журчать об оперативно-предвыборной работе:

– Я не знаю, есть ли у вас соответствующий опыт, но москвичи уверяют, что ваше появление произведет благоприятное впечатление…

«А может, Москва ни при чем и они проведали про историю с кандидатом в депутаты Балашовым? Тоже возможный вариант», – подумала Лизавета.

Протокольщик из Смольного замер в ожидании ответа. Лизавета не стала посвящать его в детали своего участия в предвыборной кампании Балашова. Та история с убийствами почему-то не просочилась в прессу. Сам Андрей Григорьевич тихо исчез – по слухам, обосновался не то в Монте-Карло, не то в Лихтенштейне, – «Искру» объявили банкротом. Рецидивиста Голованова так и считали убийцей прокурора Петербурга, а тех, кто убил самого Голованова и журналиста Кастальского, попросту не нашли…

Пауза затянулась, и Пал Палыч решил помочь Лизавете. Он сформулировал вопрос почетче, так, чтобы мог ответить даже компьютер, – односложно «да» или «нет»:

– Так как, вы согласны?

– Подумать надо… – Лизавета не захотела мыслить в двоичной системе.

Такого ответа Пал Палыч не ожидал. Вероятно, все остальные, когда их приглашали в штаб, визжали и пищали от восторга и задыхались от благодарности – еще бы, их заметили и даже приобщили!

– А можно встретиться с вашими москвичами?

– Конечно, почему нет. – Эту просьбу Пал Палыч посчитал за согласие и успокоился. Лизавета не стала его разубеждать.

– А как мне с ними связаться?

– Они вас разыщут. Радостный приезжает сегодня.

– Кто приезжает радостный?

– Консультант, Александр Сергеевич Радостный.

– А я думала, кто-то везет благую весть из Москвы…

– Не без этого, не без этого, уважаемая Елизавета Алексеевна. Так я скажу, что вы согласны? – Церемониймейстер вдруг забыл о том, что надо быть манерным и лощеным, он радостно потирал ручки, что, конечно, не «комильфо». Так, потирая ручки и слегка ежась, Пал Палыч встал и начал прощаться.

Лизавете стало неудобно смотреть, как он откровенно, по-детски радуется.

– Скажите, что я почти согласна. – Она протянула ему руку. Тут Пал Палыч опять вспомнил о своем служебном предназначении и легонько пожал ее ладонь – именно так положено прощаться с дамами после деловых переговоров.

Как только за Пал Палычем закрылась дверь, в кабинет ворвался оператор Байков:

– Не прошло и пятнадцати минут! Боже! Вот это оперативность! В каком же департаменте нашей мэрии принято работать с такой невообразимой, почти космической скоростью? Лгут! Лгут наши писаки насчет засилья бюрократии.

– Я тебе и раньше говорила, что журналистам верить нельзя.

– И все же я хотел бы знать, в честь чего состоялся столь высокий визит? – Саша с подозрением относился к чиновникам.

– Пустяки, хочет, чтобы именно я снимала Генсека ООН. Он нас скоро посетит! – Лизавета придумала отговорку на ходу, Кофи Аннан вовсе не намеревался осчастливить берега Невы своим присутствием.

Лизавета копалась в нижнем ящике стола, искала косметичку и щетку. После встречи с заведующим смольнинским этикетом ей захотелось подкраситься и причесаться, чтобы хоть пудрой стереть липкую паутину не совсем понятных интриг.

– А домой журналисты хоть иногда заглядывают? Двенадцатый час!

– Не понимаю твоих претензий, такую домоседку, как я, еще поискать. – Она щелкнула замком заколки, и по плечам рассыпались рыжие кудри.

– Разбойница! – Саша Байков поцеловал Лизаветин затылок. – Знаешь, как задеть за живое умученного рабочей рутиной телеоператора. И как вернуть ему чувство прекрасного. Идем?

– Сейчас, еще минута, я позвоню в гримерку.

– А что такое? – немедленно напрягся Саша.

– Хочу узнать, когда работает Маринка.

– Зачем? – Сашины глаза стали холодными, безжалостными, как объектив. – Ты что опять придумала? Мне Маневич рассказал, вы Леночу Кац ищете, а заодно расследуете причины смерти этого помощника депутата. Так?

Он смотрел на нее глазами майора Пронина, который внезапно выяснил, что соратник по следственной работе в уголовном розыске переметнулся к бандитам. Смотрел требовательно и молча вопрошал: «Как, как ты могла?»

Лизавета засуетилась, задергалась, запереживала. Она не знала ответа на его справедливый вопрос. Судорожно запихнула в клетчатую сумочку для косметики только что извлеченные из нее тушь, блеск для губ и пудру.

– Ладно, идем.

– Нет, ты ответь, тебе мало этой истории с Балашовым? Мало приключений? Ищешь новых на свою и на мою голову? – Саша, человек до крайности спокойный, умеющий на съемках невозмутимо разгребать бушующую толпу демонстрантов и хладнокровно нацеливать камеру на человека с ружьем, сейчас даже не кричал, а вопил.

– Ты прав даже не на сто, а на двести процентов. Пойдем же. – Лизавета тянула Сашу к дверям. В этом была вся она – живущая по принципу «не знаешь, что сказать, – действуй». – Идем, нам ничто не мешает поговорить на свежем воздухе.

Последнее замечание прозвучало вполне убедительно, и оператор Байков сдался.

К прежней теме он вернулся, когда они добрели до сквера возле метро «Петроградская». В хорошую погоду именно в этом садике отдыхали после трудового дня жители близлежащих домов, работники окрестных предприятий, в том числе и труженики Петербургского телевидения. Сверхтерпеливый фанат во времена оны мог повстречать в этом скверике «самого» Невзорова, или не менее «самого» Медведева, или «самих» Сорокину и Куркову. Хоть раз в жизни, хоть раз за время работы на Чапыгина каждый сотрудник усаживался на зеленую скамейку – чтобы передохнуть перед дальней дорогой домой, обсудить новейшие сплетни или просто покурить.

Сквер менялся со всей страной – неизменной оставалась эта невинная телевизионная традиция. Поэтому и в наши дни на изрядно обшарпанных, уже не зеленых, а бурых парковых лавках можно увидеть ту или иную телевизионную звезду или звездочку.

Жизнь в скверике шла по своим законам. Несмотря на холод, в самом темном углу парка на сдвинутых дружеским квадратом скамьях пировали испитые разновозрастные личности. Поодаль валялись следы их жизнедеятельности – пакеты, в которые ловкие ливанцы укладывают горячую «шаверму», обертки из-под печенья и шоколадок и бутылки, бутылки, бутылки – по преимуществу импортные и некондиционные, прочую пустую тару скоренько подбирают беспризорники и бабки-охотницы.