Окно смерти - Стаут Рекс. Страница 5

— Но тогда, — возразил Вулф, — просто глупо было рассказывать сестре, что воду вылил он сам.

Буль покачал головой.

— Только чтобы ее успокоить. Зато потом ему было чем похвастать перед мисс Горен, и в то же время пригрозить ей, а то и намекнуть, что он может рассказать о ее халатности. Я не спорю, он, конечно, дурак, как и все маньяки. Просто я считаю, что сестре он сказал правду, а мисс Горен — солгал. Наверняка, он сам вылил эти грелки. Насколько я понял, он приедет к вам сегодня вечером, и все остальные — тоже. Так вот, я прошу вас, передайте им, что если мисс Горен предъявят обвинение в халатности, я буду рассматривать это как личное оскорбление, и предприму ответные меры. Я посоветую ей подать в суд за клевету и сам поддержу ее заявление. Но если вы предпочитаете, чтобы я сказал им об этом сам…

Позвонили в дверь. Я встал, вышел в прихожую, посмотрел, кто там и быстро вернулся в кабинет.

— Это они, — сказал я Вулфу. Дейвид, двое мужчин и женщина.

Он посмотрел на часы на стене.

— На десять минут опоздали. Впустите их.

— Нет! — Эйн Горен вскочила на ноги. — Не надо! Я не хочу быть с ними в одной комнате! Доктор Буль! Пожалуйста!

Должен признаться, я был с ней согласен. Хоть я и не маньяк, но с ней я был абсолютно согласен. После секундного колебания согласился с ней и Буль, о чем он сказал Вулфу. Вулф посмотрел на нее — и наше мнение прошло единогласно.

— Хорошо, — согласился он. — Арчи, проводите мисс Горен и доктора Буля в гостиную, а когда все зайдут сюда, выпустите на улицу.

— Да, сэр. — Когда я пошел открывать дверь в гостиную, снова раздался звонок. Импульсивный Пол. Знай он, кто у нас сейчас, он бы, чего доброго, прошиб стеклянную дверь насквозь.

3

Проведя новых гостей в кабинет и выпустив Буля с Энн Горен, я сидел за своим столом, держа блокнот наготове. По всему было видно, что следствие о смерти, так удивившее доктора, вот-вот выродится в разбирательство по поводу методов ухаживания торговца недвижимостью — вовсе не та работа, которую Вулф счел бы достойной своего гения, сколько ему за нее ни плати; и я с любопытством ждал, когда он их выставит.

С виду Пол никак не соответствовал тому, что о нем рассказывали, был он на добрых восемь дюймов ниже меня, широк в кости, толстоват, и, небось, считал, что похож на Наполеона, в чем отчасти был прав, вернее, был бы прав, если бы не фингал под левым глазом и кровоподтеки по обе стороны распухшей челюсти. Джонни Эрроу явно работал двумя кулаками. Пол и Таттлы уселись на креслах, выстроенных в ряд перед письменным столом Вулфа, оставив красное кожаное кресло Дейвиду.

Луиз была повыше обоих братьев и посимпатичнее. Она выглядела совсем недурно для женщины своих лет: ей бы чуть поменьше костлявости, да прическу чуть подлиннее. Что касается прически ее мужа, Таттла, то она отсутствовала начисто. Его сияющий череп с острой макушкой занимал господствующее положение и делал прочие детали — глаза, нос, подбородок — несущественными. Чтобы их разглядеть, нужно было как следует сосредоточиться.

Когда я, заперев дверь за Булем и Энн Горен, вернулся на свое место, Вулф говорил:

— …И доктор Буль заявляет, что, по его мнению, ваш брат умер от воспаления легких, без каких-либо подозрительных обстоятельств. И с этим ничего не поделаешь: свидетельство о смерти уже подписано.

Он посмотрел на Пола.

— Как я понимаю, вы настаиваете на том, чтобы обратиться в полицию с просьбой провести расследование. Это так?

— Конечно так, черт возьми! — У него был баритон и он не очень-то берег свои голосовые связки.

— А все остальные — против. — Голова Вулфа повернулась. — Вы против, сэр?

— Я уже говорил. — И голос у Дейвида, и выражение лица были еще более страдальческими, чем раньше. — Да, я против.

— А вы, миссис Таттл?

— Конечно, против. — Она говорила высоким тоненьким голоском, проглатывая окончания слов. — Я не люблю напрашиваться на неприятности. Мой муж тоже. — Она резко повернула голову. — Винс?

— Конечно, дорогая, — пробасил Таттл. — Я всегда с тобой согласен, даже когда на самом деле не очень. Но сейчас — на все сто.

Вулф снова повернулся к Полу.

— Похоже, последнее слово за вами. Если вы пойдете в полицию, что вы им скажете?

— Найду что. — Свет лампы делал фингал Пола еще чернее, чем он был на самом деле. — Я им скажу, что в субботу вечером, когда доктор Буль уезжал домой, он сказал, что у Берта все нормально, и мы можем ехать в театр, а через несколько часов Берт уже умер. Я им скажу, что этот тип Эрроу подбивал клинышки к сиделке, а она строила ему глазки, и у него наверняка была возможность добраться до ее пилюль и подложить что-нибудь вместо морфия, который она собиралась впрыснуть Берту. Доктор Буль нам сказал, что оставляет морфий. Я скажу, что Эрроу огребет теперь с полдесятка миллионов зелененьких, которых, будь Берт жив, ему не видать бы, как своих ушей. Я скажу, что, когда Эрроу увидел, что у нас с Бертом все налаживается, что мы снова как одна семья, ему это не понравилось, что он и продемонстрировал.

Пол замолчал и осторожно, кончиками пальцев, дотронулся до челюсти.

— Мне больно разговаривать, — сказал он. — Чертов хулиган. Послушайте, я ведь не святой. Вы на меня так смотрите, будто хотите спросить, что это я так убиваюсь по своему братцу — да ни черта подобного! Я и в детстве-то с Бертом не очень ладил, и с тех пор его двадцать лет не видел, так что чего уж там! Но могу и объяснить — чего. Убийца не может унаследовать имущество своей жертвы, поэтому, если убил его Эрроу, их договору — грош цена, и все состояние отходит Берту, то есть нам. Это же очевидно, почему об этом не сказать вслух? В полиции-то мне ничего объяснять не придется, они и так поймут.

— Ты заговариваешься, Пол, — резко сказал Дейвид.

— Да уж, — поддакнул Таттл, — это точно.

— А пошел ты в задницу, — сказал Пол зятю. — Ты-то кто такой?

— Он мой муж, — окрысилась Луиз. — И мог бы и тебя кое-чему поучить, будь у тебя голова на плечах.

— Милая семейная беседа. — Вулф взял разговор на себя. — Не спорю, — сказал он, — возбудить любопытство полиции у вас есть чем, но одних только подозрений недостаточно. Вы больше ничего не можете им сказать?

— Нет. Мне больше ничего говорить и не нужно.

— Вот тут вы заблуждаетесь. — Вулф откинулся назад, втянул в себя добрый бушель воздуха и выдохнул его обратно. — Давайте попробуем вместе, может, что-нибудь найдем? Во сколько вы прибыли в номер вашего брата в субботу вечером?

— В субботу вечером, около пяти. — Нижнюю часть лица Пола вдруг перекосило, я подумал — у него спазм, а потом понял: он просто пытается ухмыльнуться, что, с разбитой челюстью, не так-то просто. — Понял, — сказал он. — Где я был без девяти минут шесть шестого августа? О'кэй. Без четверти четыре я выехал из Маунт Киско и поехал в Нью-Йорк; в машине был один. Первую остановку сделал у магазина «Шрамм», на Мэдисон Авеню, где купил две кварты их фирменного мангового мороженого — на воскресную вечеринку в Маунт Киско. Зачем доехал до Пятьдесят второй улицы, припарковался там (в субботу вечером это еще можно сделать), пешком прошел до «Черчилля», и в номер поднялся в начале шестого. Я специально приехал пораньше, потому что успел поговорить с сиделкой по телефону: мне понравился ее голос, и я подумал, может, успею с ней познакомиться до приезда остальных. Да как бы не так. Этот парень, Эрроу, уже завел ее в гостиную и заливал что-то о разведке урана. Каждые десять минут она бегала взглянуть на больного, и снова — назад, слушать про уран. Потом приехал Дейв, за ним Луиз с Винсом, а когда мы уже сели за стол, примерно без четверти семь, — доктор Буль. Рассказывать еще?

— Ну, раз уж вы начали…

— Как прикажете. Буль пробыл у Берта где-то с полчаса, а когда уходил, — я уже говорил, что он нам сказал. За обедом мы не только ели, но и пили, и я, должно быть, хватил лишку. Мне пришло в голову, что нехорошо бросать сиделку с Бертом одну, и, когда все поехали в театр, я остался. Я подумал, что если ей так нравится слушать про геологоразведку, то разговор на другие темы, может, понравится тоже. Но не тут-то было. После того как мы слегка — ну, перекинулись словечками, — она вошла к Берту и заперлась на ключ. Потом она наговорила сестре, будто я колотил в дверь и кричал, что если она не выйдет, я выломаю дверь, но я ничего такого не помню. Как бы то ни было, Берт в это время уже отключился от морфия, если это был морфий. Она все-таки вышла, и мы с ней поговорили, и, может, я ее и тронул, но те синяки, которые она им показывала, когда они приехали из театра, — она их, должно быть, сама себе понаставила. Я был, конечно, навеселе, но не настолько же. Наконец, она сняла трубку и сказала, что если я не уйду, она позвонит вниз к администратору и попросит прислать кого-нибудь на помощь. Ну, я и смотался. Хватит?