Окончательное решение - Стаут Рекс. Страница 13

— Ты мне ничего не докладывал о нем.

— Я доложил вам все, что вы поручили мне сделать.

— Ладно, впусти его.

Я открыл дверь и, принимая от Дайкса пальто и шляпу, сообщил, что его ждут, а затем провел в контору. Сделав три шага, Дайкс остановился и осмотрелся.

— А у вас тут вовсе недурно, — заметил он. — Работать здесь должно быть приятно. Вы, наверное, не помните меня, мистер Вулф.

Вулф ответил, что помнит, пригласил сесть, и Дайкс направился к креслу, обитому красной кожей.

— Я не думаю, что поступил правильно, решив зайти к вам, — продолжал он. — Мне нужна лишь небольшая информация. Гудвин, конечно, уже доложил вам о Дине Атли. Во время его пребывания у нас мы полагали, что и он, и вы были последними, кто видел ее живой, однако после этого я беседовал еще с двумя свидетелями, которые видели ее позднее. Вам известна процедура расследования дел об убийствах: нужно с чего-то начать… именно этим я сейчас и занимаюсь в надежде найти отправную точку, может быть, с вашей помощью. По словам Гудвина, Дина Атли приходила к вам вчера по указанию мисс Вэйл. Это действительно так?

— Да.

— Разумеется, я не спрашиваю, что именно миссис Вэйл поручила вам сделать, поскольку это конфиденциальный вопрос, но меня интересует Дина Атли. Я не спрашиваю даже, что вы сказали ей; меня интересует только, что ОНА сказала вам. Это может быть важно, поскольку часов восемь-десять спустя она была убита. Так что она сказала вам?

— Превосходно! — заметил Вулф, чуть улыбнувшись. — Превосходно и компетентно.

— Это ее слова? — спросил Дайкс, доставая блокнот.

— Нет, это я говорю. Ваш вопрос не мог быть лучше сформулирован и задан. Превосходно! Естественно, что вы вправе ожидать от меня такой же краткости и ясности. Так вот, мистер Дайкс, не раскрывая того, что миссис Вэйл сообщила мне по секрету вчера, я не в состоянии передать вам, что именно сказала мне мисс Атли. Как вам известно, я только частный детектив, а не адвокат, и не располагаю правом хранить в тайне содержание даже конфиденциальных бесед с клиентами. Если сообщение, сделанное мне миссис Вэйл, важно для следствия, я, умалчивая пока о нем, делаю это на свой страх и риск. Вопрос о том, является ли это важным для следствия или нет, может быть решен только мной; вы на него ответить не можете, так как не знаете, что она сказала мне. Насколько мне сейчас известно, это сообщение значения для вашего следствия не имеет.

— Вы ничего не желтите сообщить мне?

— Нет.

— Вы отказываетесь изложить мне, что Дина Атли сказала вам вчера?

— Да.

— Так же и то, зачем она приходила к вам?

— Да.

— Ну, что ж, в таком случае, как вы сами сказали, вы делаете это на той собственный страх и риск, — заметил Дайкс, вставая. Он еще раз обвел взглядом кабинет. — Чудесно вы устроились тут. Я рад был возможности повидать вас.

Он повернулся и направился к двери.

— Учтите, Гудвин, вы тоже подвергаете себя большому риску, — сказал он, когда я подавал ему пальто. Я поблагодарил его за предупреждение, вручил шляпу и попросил передать капитану Сандерсу самый нежный привет.

Когда я вернулся в контору, Вулф снова был занят чтением книги. Вообще-то говоря, он человек упрямый, но иногда его упрямство переходит всякие границы. Он до сих пор не знал, когда, где и как умерла Дина Атли, хотя, конечно, понимал, что мне это известно, он не имел представления, велик или мал риск, на который он согласился пойти, желая заработать полностью гонорар в шестьдесят тысяч и, однако, продолжал упрямствовать.

За обедом, расправляясь с жареной овечьей печенкой под изобретенным Фрицем соусом, Вулф подробно объяснил, каким образом, зная, чем питалось то или иное человеческое существо, можно определить его культуру, философию, нравы, политику и все, все остальное. Наслаждаясь едой (печенка была очень вкусной и нежной, а соус — одним из лучших изобретений Фрица), я ломал голову над тем, что можно было бы сказать о Вулфе, даже зная, что он съел в течение последних десяти лет. Прежде всего, вероятно, что он давно умер от обжорства.

После обеда я ушел. Вечерами по средам мы обычно собирались для покера. В эту среду нашим хозяином был Сол Пензер. Он жил в однокомнатной квартире на самом верхнем этаже модернизированного дома на Тридцать восьмой улице между Лексингтон-авеню и Третьей авеню. Вы еще встретитесь с Солом и поймете, почему мне хотелось побыть наедине с ним хотя бы часик, рассказать об обстановке и узнать, согласен ли он с моими предположениями о Джимме Вэйле. Однако, пожалуй, даже лучше, что я не имел такой возможности. Ведь согласись он со мной, мои предположения перестанут быть моими собственными и передо мной возникнет проблема личного характера. Именно Джимми Вэйл был ответственен за то, что мы согласились молчать до пятницы, а если он убил Дину Атли, это ставит нас, мягко выражаясь, в дурацкое положение. Конечно, Вулф вполне заслуживал этого, но при чем же тут я? Конечно, мои размышления неизбежно отражались на моей игре, но в присутствии еще четырех партнеров я ничего не мог рассказать Солу. Сол, как обычно, ничего не пропускающий, разумеется, заметил мое состояние и сделал несколько замечаний в мой адрес. На его игре, впрочем, мое настроение никак не отражалось. Он и так-то всегда выигрывает, а тут он просто раздел нас. Когда мы, как обычно, закончили игру в два часа ночи, он выиграл у меня больше ста долларов, и я не был расположен остаться у него и рассказать все, как старому и верному другу.

По четвергам, после напряженной игры в покер, я, как правило, не встаю раньше девяти или половины десятого, но в этот четверг я проснулся еще до восьми, воскликнул: «Да будь он проклят, этот Джимми Вэйл!» — и стал одеваться.

Я люблю гулять. Еще мальчишкой в Огайо я проводил много времени в лесах и на лугах, но теперь мне больше нравилось гулять по тротуарам Манхэттена. Если вы не увлекаетесь прогулками, вам не понять, что, гуляя пешком, вы видите людей, и все остальное совершенно иначе, чем из окна машины. Вот поэтому-то, приведя себя в порядок, позавтракав и прочитав в «Нью-Йорк таймс» о Дине Атли то, что и так уже было мне известно, я позвонил Вулфу в оранжерею по внутреннему телефону и сказал, что ухожу по личным делам и вернусь только к полудню.

Разумеется, я вовсе не собираюсь утверждать, что, гуляя, вы вообще можете узнать многое о встречающихся вам прохожих; вы узнаете лишь кое-что о том или ином человеке. Вот, например, в то утро я узнал кое-что о девушке в сером клетчатом костюме, зацепившейся каблуком за решетку на Второй авеню. Ни одна моя знакомая девушка, может быть, даже ни одна девушка в мире, не вела бы себя так, как эта. Однако мне не следовало бы начинать эти разглагольствования о пользе прогулок, если бы я не хотел объяснить, как произошло, что в четверть двенадцатого я зашел в кафе при аптеке на углу Пятьдесят четвертой улицы и Восьмой авеню, сел у стойки и заказал стакан молока. Едва я успел сделать глоток, как тип, примостившийся на стуле рядом, обратился к официанту:

— Чашку кофе, Сэм. Ты слыхал о Джимми Вэйле?

— Где же я могу слыхать о нем? Все, что я слышу здесь, это: «подавай живее!» А что с ним?

— Умер. Только что сообщили по радио. Его нашли мертвым на полу, придавленным статуей… Помнишь, ведь я хорошо знал Джимми до того, как он женился на миллионах. Да, да, я хорошо знал его.

— Ну, этого я не помню, — отозвался Сэм, ставя чашку кофе перед собеседником. — Но все же его жаль.

Допив молоко, я зашел в кабинку телефона-автомата, вытащил монету и собирался уже опустить ее, но передумал. Конечно, иногда можно ограничиться и разговором по телефону, но сейчас этого может оказаться недостаточно. Сунув монетку в карман, я прошел еще кварталов семнадцать, вошел в отделанный мрамором вестибюль, на лифте поднялся на двенадцатый этаж, кивнул дежурной секретарше в приемной и прошел в кабинет Лона Коэна, находившийся через две двери от кабинета издателя «Газетт»; на дверях кабинета Лона висела дощечка с его фамилией, но без указания должности. Я не помню случая, чтобы я зашел к нему, когда бы он не разговаривал по телефону, и мой нынешний приход тоже не составил исключения.