Приз для принцев - Стаут Рекс. Страница 35

— Повторяю, Нирзанн, она меня интересует.

— И я повторяю, ваше высочество, что это совсем не удивительно, — отозвался генерал.

— Но она — ваша родственница?

— Дальняя.

— Значит, вы думаете…

— Я думаю совершенно так же, как вы, ваше высочество.

— А мадемуазель Солини?

— Не могу ответить за нее. Вы, без сомнения, уже заметили, что она живет собственным умом.

— Когда вы думаете ее увидеть?

— Не знаю. Может быть, вечером.

— Сможете увидеться с ней сегодня вечером?

— Да, ваше высочество.

— Наедине?

— Конечно.

— И спросите у нее…

— Все, что угодно вашему высочеству.

— Значит, так и сделайте. Мне нет нужды говорить вам, о чем я хотел сказать. Только попросил бы вас соблюдать как можно большую деликатность. И если ваша миссия будет иметь успех, то я знаю, как распорядиться свободным Крестом Бата.

Генерал опустился на одно колено, лицо его побледнело от радости.

— Ваше высочество… я потрясен… это всегда было моей мечтой…

— Я знаю, — улыбнулся принц. — Сделайте это, Нирзанн. Заслужите, и орден ваш.

И, добавив, что надеется в три часа, как обычно, отправиться с генералом на прогулку, принц удалился.

Этой беседой и объясняется тот факт, что, когда около восьми часов того же вечера генерал позвонил в дверь дома номер 341 на Аллее, лицо его выражало и сомнения и решительность.

Весь день он сгорал от нетерпения в ожидании этого часа; теперь же, когда час настал, он обнаружил, что не знает, как повести разговор. На какой-то миг ему пришла в голову мысль, что все должно просто и легко уладиться, но в следующий момент он вспомнил про амбиции Алины, касающиеся и ее самой, и Виви, и надежда на успех показалась слабой.

Он и в самом деле выбрал неудачное время для своего стратегического нападения на цитадель красавицы.

Всего за два часа до его прибытия Алина услышала из уст Науманна слова: «Завтра я напишу Василию Петровичу», которые заставили ее одарить месье Науманна комплиментом «опасный человек». Сомнительным на самом деле комплиментом, предполагавшим некоторое влияние на его будущее, что Науманну следовало бы предвидеть.

Но генерал Нирзанн, не улавливающий тонкие оттенки в выражении лиц, не заметил ничего необычного на лице мадемуазель Солини, когда она пригласила его пройти в библиотеку.

В ее манерах сегодня наблюдались нетерпение и беспокойство, но он и этого не заметил. К тому же он был слишком озабочен собственной миссией, чтобы обращать внимание на что-либо еще.

Около часа они разговаривали на разные темы. Дюжину раз, когда ему казалось, что он уже подготовил почву и можно переходить к целит своего визита, Алина неизменно уводила его от этой темы, пока он не начал подозревать, что она догадалась о его намерениях и сознательно избегает соответствующего разговора — таким предположением он, конечно, польстил себе.

Подробно, в деталях, обсудив успешную кампанию Алины в Маризи и представив ей два предварительных предложения на будущее, он добрался до темы денег.

— Не хочется об этом, — сказала Алина, отвечая на его вопрос. — У меня есть больше ста двадцати тысяч Франков наличными.

Генерал удивленно присвистнул.

— Черт знает что! — воскликнул он. — Этот американец делает золото?

— Кажется. А вы ничего не скажете о том, как ловко я их от него получила?

Генерал лукаво смотрел на нее.

— Поживем — увидим. Помните, я уже говорил вам: нужно быть круглым дураком, чтобы давать так много и ничего не получать взамен.

Алина засмеялась:

— Он надеется… жениться на мне.

Генерал фыркнул.

— Будьте откровенны, — сказал он, — я желаю знать, не может ли он вмешаться…

— Вмешаться? Во что? Каким образом?

— В… некоторые планы.

Алина бросила на него быстрый подозрительный взгляд:

— Но мы все это обсудили раньше.

— Знаю. Но если будет необходимо отделаться от него, что тогда?

— Я уже говорила вам, я отделаюсь от него сразу, как только вы будете готовы.

— Да, как только я буду готов покинуть с вами Маризи. Но что, если мы откажемся от этих намерений?

Несколько мгновений Алина с некоторым подозрением разглядывала генерала, потом сухо сказала:

— Мой дорогой Пол, вы пытаетесь что-то выведать.

Разве я не говорила вам раз двадцать, что все эти ваши уловки просто смешны. Итак, что вы хотите? Признавайтесь.

— Значит, я могу быть откровенным? — спросил генерал с видом человека, который скорее готов пойти напролом, чем получить преимущество в результате нечестного приема.

— Да, — улыбнулась Алина. — И умоляю вас, генерал, не надо меня обманывать.

«Я должен использовать стратегию, я должен быть тактичным», — призвал себя Нирзанн.

И после короткого раздумья сказал громко, со значением:

— Алина, сегодня утром принц заходил в мою комнату во дворце поговорить. — Генерал Нирзанн никогда не употреблял слов «моя комната», не добавив при этом «во дворце».

— В самом деле? — сказала Алина, пристально глядя на него.

— Да. Он зашел поговорить о вас. В самом деле. Он притворился, что цель его визита — обсудить это несчастное дело со смертью месье Шаво, но я-то вижу его насквозь. Он зашел поговорить о вас.

— В самом деле? — повторила Алина. — Его высочество очень любезен.

— Но это не любезность. Уверяю вас, он думает только о себе. Мадемуазель, вы говорили, что любите меня.

Я готов поверить, что занимаю определенное место в вашем сердце. Но что, если у меня есть соперник в лице принца Маризи?

Алина смотрела на генерала; издевательство в ее глазах и на губах было едва заметно, так что она благополучно выдержала пристальный взгляд, которым он прямо-таки впился в нее.

— Мой дорогой Пол, — ответила она, — единственная причина, по которой я повторяю вам, что люблю вас, заключается в том, что мне доставляет удовольствие это говорить. Вы отлично это знаете. Никто, даже сам принц, не сможет занять ваше место… в моем сердце.

Впервые за два месяца генерал не счел нужным в восторге упасть на колени перед ней, услышав слова любви, которые произнесли ее губы. Его разрывали противоречивые чувства.

Он любил Алину, как только мог любить женщину, но его возможности в этом направлении были весьма ограничены. Истинная страсть никогда не бушевала в его Доблестной груди. Сильнее, чем любовь к женщинам, была его преданность принцу и мечта оставаться первым в череде тех, кто пользовался благосклонностью принца, — и, помимо этого, для него имел значение (и немаловажное) орден Крест Бата.

Он был полностью поглощен этими мыслями, и торжественное заявление Алины о любви вызвало только улыбку на его губах — улыбку, которую на лице обычного человека, но не генерала, можно было бы назвать глупой. Вздохнув для видимости, он сказал:

— Тем не менее, дражайшая, я начинаю опасаться.

Принц непобедим.

— Но не для вас, Пол.

— Увы! Боюсь… даже для меня.

— Вы не слышали, что я вам сказала? Я люблю вас.

— Но если бы принц попытался…

— Он не добился бы успеха.

— Не могу в это поверить.

— Клянусь вам.

— Не верю. — Генерал начал приходить в отчаяние.

Алина открыто засмеялась:

— Мой дорогой Пол, вы сказали это так, как будто и не хотите поверить в это.

Генерал горячо протестовал против таких инсинуаций:

— Как вы можете такое говорить? Господи боже! Разве я не рискую своей репутацией… самим своим существованием… ради вас?

— Тем не менее вы просто хотите бросить меня.

Генерал Нирзанн слегка смутился, он словно ходил по порочному кругу и не знал, на чем остановиться. Решительно он должен либо на что-то отважиться, либо вовсе отказаться от своей миссии. Приходилось выбирать из двух одно. Он прочистил глотку. Как же это сказать? Он открыл было рот и опять закрыл. Потом все же прыгнул в омут:

— Нет, я не хочу бросать вас. Но, мадемуазель, я — слуга моего принца. Все, что я имею, — мой кошелек, моя честь, моя жизнь, — все принадлежит ему. И даже то, что мне дороже всего…